II.
Начну с того, каким образом судьба связала меня с друзьями-товарищами по экипажам Минакова и Симакова. Осенью 1940 года я – старший лейтенант, штурман 1-й эскадрилии 140-го авиационного полка, дислоцировавшегося на аэродроме Сеща, оснащённого самолётами «СБ» – был послан в город Полтаву на известные в то время, высоко котирующиеся в стране Полтавские курсы усовершенствования штурманов (сокращённо – ПАКУ). Расстался я с полком и моими друзьями по полку товарищами Нырковым, Салатой, Сливко и другими навсегда, так как вернуться обратно в часть не смог, помешало этому роковое четвёртое воскресенье июня 1941 года, заставшее меня среди слушателей ПАКУ. Курсами тогда командовал известный на всю страну человек – Герой Советского Союза Г.М.Прокофьев, удостоенный высокого звания в 1937 году за ратные дела в Испании при исполнении своего интернационального долга.
Обстановку, сложившуюяся на Полтавских курсах в первые дни Великой Отечественной войны, достаточно подробно воссоздал С.Ф.Ушаков в своей книге «В интересах всех фронтов». Ежедневно с курсов откомандировывались в свои части всё больше и больше штурманов.
Я с нетерпением ждал и своего часа отъезда в свой 140-й авиационный полк. Однако в конце июня (кажется, 26.06.1941) начальство курсов собрало всех оставшихся штурманов, усадили (в качестве пассажиров) в самолёты «ТБ-3» и доставили нас в Воронеж, на заводской аэродром. На аэродромном построении был объявлен приказ нового командира 240-го особого авиационного полка полковника Николая Ивановича Новодранова. Согласно приказа, я был включён в состав экипажа Николая Петровича Минакова. Стрелком-радистом у нас стал Павел Петрович Силин, стрелком – Георгий Дмитриевич Сельвиди. Оба они были специалистами срочной службы, которым осенью 1941 года надлежало бы демобилизоваться из армии. Оба они прекрасно владели материальной частью (стрелковым оружием и радиостанцией) самолёта. Были не очень высокие, но хорошо, ладно и крепко сложенные, целеустремлённые, хорошие помощники у командира и штурмана экипажа. После построения все разошлись по своим самолётам, чтобы там каждому из нас поближе познакомиться друг с другом и осмотреть, пощупать, полазить по новой машине, на которой предстояло выполнять боевые задания.
На память приходят подробности этой встречи. Могу твёрдо утверждать, что подобной теплоты, искренности, взаимопонимания я ещё в своей жизни никогда до и после (во время знакомства с людьми) не ощущал. Безусловно, на саму встречу оказывали влияние условия, создавшиеся в стране в первые дни войны. И, невзирая на то, что эти встреча и знакомство продолжались недолго, однако, они как-то естественно сблизили каждого и сделали на всю жизнь нас друзьями, словно наша дружба длилась с давних пор. Начался период освоения самолёта «Ер-2» на земле и в воздухе с одновременным его приёмом у авиационного завода.
В одном из таких полётов я полностью убедился, что судьба связала меня с прекрасно знающими авиаторами, особенно – со способным командиром экипажа. Чего только не проделывал на «Ерушке» (так ласково мы называли тогда детище молодого конструктора Ермолаева) Коля Минаков! Как с игрушкой обращался он с многотонным самолётом на разных его режимах и положениях в воздухе. Помню, Коля Минаков ввёл самолёт в пикирование на высоте 5.000 метров. Скорость самолёта неимоверно быстро нарастала, на приборе мелькали цифры 300, 400, 500, 600, 700, 800, 900 километров в час. Казалось, что вот-вот самолёт развалится. Однако этого не случилось, всё обошлось хорошо. Самолёт выдержал для него предельные нагрузки. Когда мы вышли из машины, начали обсуждать итоги полёта, я услышал голос Коли: торжествуя, с пафосом, свойственным молодому человеку, он сказал – «На этой машине легко и прекрасно летать и воевать, думаю, тоже!». К сожалению, дальнейшая наша боевая работа в течении всего трёх первых месяцев войны оказалась для всех нас во много крат сложнее, труднее, трагичнее, особенно – при выполнении дневного боевого вылета 7 октября 1941 года.
Я говорил выше о том, что на Московском направлении противник рвался к столице нашей Родины, обстановка здесь ежечасно становилась для наших войск всё хуже и хуже. Командованием предпринимались меры противодействовать натиску врага, остановить его. В этих целях была задействована вся авиация, в том числе – и дальнебомбардировочная. Наш 420-й полк особого назначения получил приказ бомбить и расстреливать войска противника, его танки, мото-механизированные части юго-западнее Юхнова, а так же на шоссе Юхнов – Чипляево. Нам, экипажам цели разрешалось выбирать самостоятельно, инициатива предоставлялась полная. Полёт не обеспечивался истребительным прикрытием.
Позволю себе остановиться (по возможности – кратко) на этом, последнем для нашего экипажа, роковом вылете. День 7 октября 1941 года оказался в районе полётов в навигационном отношении хорошим. Выдался не по-осеннему ясный, хороший – как в районе цели, так и в районе аэродрома – денёк. Мы понимали, что особых трудностей в обнаружении цели, её поражения у нас не будет, кроме вопроса преодоления противовоздушной обороны противника. Однако, особого тревожного чувства мы не испытывали. Мы надеялись на благополучный исход боевого вылета. Без этой надежды, скажем прямо, идти в бой нельзя.
К 12.00 наш «Ер-2» был готов к вылету: полностью заправлен необходимым горючим, снаряжен бомбами «ФАБ-100» (для несведущих – 100-килограмовая бомба фугасного действия) и комплектом боеприпасов для стрелкового оружия. За 15 минут до вылета Николай Минаков, я, стрелок-радист Павел Савин, стрелок Георгий Сельвиди заняли в самолёте свои места и в рассчётное время взлетели, сделали круг над аэродромом и легли на маршрут, ведущий нас к цели. Перед нами открылась панорама страшная, удручающая, которую трудно описать. Куда не посмотришь – вперёд, влево и вправо – всюду горели наши города, посёлки, деревни. Всплески разрывов бомб, снарядов, следы трассирующих пуль пулемётной и другой стрельбы свидетельствовали об идущих упорных на земле боях. Шоссейные дороги, а также дороги низшего класса были запружены идущими навстречу друг другу войсками и боевой техникой Красной Армии и противника.
Через час с небольшим после взлёта мы оказались в районе цели. По шоссе, с юго-запада упираясь в Юхнов, стояли в колонне из-за образовавшейся пробки танки, другая боевая техника вперемешку с пехотой, вытянувшейся не менее, чем на 10 – 15 километров. Мы своим прилётом в стан врага почему-то их не всполошили. Как нам показалось, их беспечность сейчас можно было бы объяснить тем, что они могли наш самолёт принять за свой (силуэт «Ер-2» был похож на внешний вид одного из немецких бомбардировщиков). К тому же первые их успехи на фронтах вскружили гитлеровцам голову. Они не могли и подумать, даже поверить, что советские авиаторы решатся и на полёт в их тыл без истребительного прикрытия, и наносить бомбовые удары. И только после того, как по приказу Минакова я успешно отбомбился, а Савин и Сельвиди отстрелялись из своего оружия (пулемётов), мы заметили, что в колонне начались поспешные перестроения. С земли противник открыл огонь из разнокалиберного оружия своей системы противовоздушной обороны, однако поразить экипаж им не удалось. Удачно маневрируя, Минаков сумел выйти в этой дуэли победителем.
У нашего экипажа настал этап полёта, который можно назвать возвращением на свой аэродром после выполнения боевого задания. В этой связи Минаков, согласно моим расчётам, развернул самолёт на заданный курс, и на этом курсе мы продержались в полёте не более 10 минут, испытывая удовлетворение от того, что хорошо отбомбились и отстрелялись по цели. Восторженное состояние в экипаже сменилось волнением и тревогой после того, как стрелок-радист Савин доложил Минакову: «Командир, слева сзади нас догоняет звено «Мессершмиттов-109», расстояние до них – около километра, готовлюсь к отражению атаки!». Завязался неравный скоротечный воздушный бой, в результате которого на самолёте возник пожар (загорелся левый мотор). Я и стрелок-радист Савин были тяжело ранены: у Савина крупный осколок остановился между грудной клеткой и лёгким, у меня были перебиты обе ноги, в бёдрах застряло много мелких и крупных осколков.
Два вражеских истребителя, видимо, почувствовали, что наш экипаж им сопротивления больше оказать не сможет, и пристроились к нашему самолёту вплотную и в таком положении сопровождали нас 15 – 20 секунд. Я глянул в их сторону и увидел, как на меня смотрят две пары глаз гитлеровских стервятников. Их выражение было настолько злорадно-торжествующим, что накрепко врезалось мне в память. Кажется, что сейчас, спустя 45 лет после случившегося, я бы смог выделить их из толпы, будь они в ней, только по их глазам.
В экипаже создалась ситуация, при которой Минаков принял единственно правильное решение – посадить самолёт на фюзеляж (не выпуская шасси) на первую попавшуюся по курсу полёта пригодную для этого площадку. В шлемофонах раздался знакомый голос командира: «Произвожу посадку на «брюхо», будьте внимательны и осторожны!».
Не прошло и пяти минут, как машина плавно коснулась земли, нехотя проползла несколько метров и остановилась.
К горящему самолёту быстро сбежались мальчишки и уже немолодые женщины с окраины деревни, у которой приземлился самолёт. С их помощью Минаков и Сельвиди вытащили меня и Савина из горящего самолёта, совершенно ослабевших и беспомощных, оттащили нас подальше от разбушевавшегося пламени.
Спустя несколько секунд раздался оглушительный взрыв на самолёте. В разные стороны от него полетели отдельные его обломки.
Вдруг все услышали возглас Сельвиди: «Командир, смотрите – там внизу немецкий танк!». Все обернулись в указанную стрелком сторону и увидали, как на удалении от нас (на расстоянии не более 2 км) двигался в нашем направлении по сильно пересечённой местности танк, на котором отчётливо выделялся крестообразный знак.
Немцев на этой земле ещё не было. Все всполошились. Наступила гробовая тишина. Спустя минуту раздался властный голос Минакова: «Сельвиди, с помощью женщин наложи жгуты Грише и Павлу, попытайтесь остановить у них кровотечение!». Затем, обращаясь к пожилой женщине, он сказал: «Прошу Вас: сделайте всё возможное, доставьте телегу, запряжённую лошадью! Умоляю – сделайте это, торопитесь, торопитесь!».
Словно по мановению волшебной палочки тут же нашлись жгуты, бинты, йод и другие медикаменты, а спустя не более 5 минут была готова телега с запряжённой в неё вороной лошадью. Нас, раненых, ослабевших, беспомощных уложили на днище телеги, устланное аккуратно соломой.
Мы с тревогой на душе, пожеланиями взаимного добра и благополучия тепло распрощались с женщинами и ребятишками. В обстановке спешки, общего беспокойства и тревоги (а, возможно – и растерянности), мы не обменялись с нашими спасителями своими адресами и именами. Не спросили мы у них и названия их деревни. Каждый из нас выполнял свой долг. Они помогали нам, советским авиаторам избавиться от тяжёлых последствий встречи с гитлеровским танком, рискуя заведомо многим. Мы же, предпринимая меры к тому, чтобы свести возможность этой встречи к нулю, двинулись в путь в направлении леса по просёлочной дороге, которая должна была привести нас в город Боровск, расположенный от этого места километрах в 20 – 25-ти. Впереди телеги шагал бодро белобрысый, босоногий парнишка лет десяти – двенадцати. Звали его не то Сергеем, не то Андреем. Он вызвался проводить нас до леса. Мальчишка дошёл до леса, остановился и, уверенным жестом указав на нужную дорогу, сказал – «Дяденьки, держитесь этой, хорошо наезженной колеи, не сворачивайте с неё, особенно вправо. До свидания!» – , помахал нам несколько раз рукой, резко развернулся и побежал обратно, исчезнув за перелеском из поля зрения так же быстро, каким было и его неожиданное, внезапное появление перед телегой в начале пути. Сердце крепко сжалось, заныло. Мысли безудержно в голове бродили, сменяя одна другую. Стало ещё тяжелее и труднее.
В город Боровск мы прибыли под утро следующего дня (08.10.1941), после 20-часовой, предельно медленной езды, сопровождаемой частыми и долгими остановками. Вынуждали их делать Савин и я. Дела наши были настолько плохи, что во имя избавления от страданий мы приставали к Минакову с просьбой оставить нас в любой хате, попадавшейся в лесу. Однако, он категорически отказывался удовлетворить наши просьбы. К счастью, Николай Петрович оказался в своих действиях совершенно правым.
В Боровске, расположенном от Москвы на юго-западе в 100 километрах, располагался Штаб 4-й армии. Савину и мне казалось, что уж теперь настало время нашего избавления от мук, связанных с ранениями.
Всё оказалось совсем не так. В Штабе Минакова заставили отвезти нас на той же телеге в полевой госпиталь, расположенный в пригородном доме отдыха. Там нас приняли не очень радушно. Госпиталь был изрядно переполнен тяжелоранеными воинами. На операционные столы мы смогли попасть – не по вине персонала – лишь к исходу дня.
В госпиталь всё больше и больше прибывало искалеченных солдат и командиров. Вокруг – стоны, крики, боль собственных ран не давали возможности сомкнуть глаза, «прикорнуть», как говорят, на минутку, хотя спать хотелось очень. А тут ещё поползли по госпиталю слухи, что немцы вот-вот должны захватить Боровск. Чувствовалось это и в поведении медицинского персонала, который необычно нервничал, основательно тревожился. Многие из них ходили с опухшими от слёз глазами. В голову лезли мысли, которые были по своему содержанию далеко не успокаивающими. Так всё продолжалось для нас в этом, прифронтовом госпитале до полуночи. Слышу, как кто-то меня тормошит. Я невольно, по привычке посмотрел на часы (они показывали 23.35), а затем обернулся. У койки стояли Минаков, Сельвиди и ещё два неизвестных нам воина с носилками. Мы тепло с Колей и Жорой расцеловались. Сообщение Минакова нас очень обрадовало. Он сказал: «Друзья! Собирайтесь в дорогу! По договорённости с начальником и медиками я получил разрешение отвезти вас в Москву! Для этого в моё распоряжение выделена полуторка» (так называли в те годы нашу прославленную, полуторатонную по грузоподъёмности автомашину).
Его сообщение нас так поразило, что оба мы впали в какое-то необъяснимое, шоковое состояние. Под горло подкатывались удушающие комки, на глаза проявились слёзы. Не сговариваясь, одновременно мы воскликнули: «Мы спасены!».
Уже потом, по дороге в Московский госпиталь имени Склифосовского, куда нас вёз на полуторке Минаков, меня, лежащего в кузове с Савиным и другими ранеными бойцами (их было около 16 человек), вдруг осенила тогда мысль, которая неотступно всегда жила и продолжает жить со мной. Все мы в вечном, неоплатном долгу перед такими, как Николай Петрович Минаков и Георгий Дмитриевич Сельвиди, беспредельно любивших свой народ и Отчизну. Не будь их тогда у нас, нам бы победа далась значительно труднее, наши потери бы в годы войны оказались неимоверно большими. Такими людьми, как Минаков и Сельвиди, в то трагическое и славное время была спасена жизнь многим миллионам наших соотечественников. Эту мысль удачно, ёмко и поразительно точно выразил наш гениальный поэт Твардовский всего в одной строфе:
«У лётчиков наших такая порука,
Такое заветное правило есть:
Врага уничтожить – большая заслуга,
Но друга спасти – это высшая честь».
Судьба отнеслась по-разному к моим друзьям по экипажу. Не дожил до Дня Победы Георгий Дмитриевич Сельвиди. Он погиб при выполнении своего 76-го вылета на аэродроме Сеща 13 августа 1942 года, похоронили его в Монино. Погиб на 36-м вылете мой стрелок по экипажу Симакова Карпенко Василий Иванович, которого мы похоронили в деревне Туношна Ярославской области. Не знаю достоверно, что стало с Дмитрием Савиным. Оба моих командира – Николай Петрович Минаков и Иван Николаевич Симаков – успешно закончили Великую Отечественную войну, затем не менее успешно продолжали летать командирами в Гражданском Воздушном Флоте, оба награждены правительственными наградами за их вклад в разгром гитлеровской Германии, а Иван Николаевич Симаков был ещё удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Сходна их судьба и в том, что не дожили они до преклонного возраста, умерли от тяжёлых недугов: Иван Николаевич Симаков – в 1953 году, Николай Петрович Минаков – в 1984 году. Оба захоронены в Москве.
Мне досталась относительно счастливая судьба – хотя бы потому, что в 75 лет могу писать вам, наследникам Минакова о моих друзьях-товарищах по экипажу.
С глубоким уважением – всегда ваш Г.И.Миневич
Автор
Тема: «Экипажное братство» - воспоминания штурмана Дальней Авиации о годах войны (Прочитано 747 раз)