В тот же вечер и в полночь на каменистом, поросшем можжевельником побережье Техумарди, под артиллерийским огнем и автоматными очередями, в рукопашном бою под ударами штыков, лопат и ножей, операция захлебывается и проваливается. Обе стороны потеряли по несколько сотен человек.
А 10 октября русские и эстонцы оказались лицом к лицу с немцами на линии деревень Унгру и Пагила, где узенькую полоску земли шириной в 2,5 километра обороняла целая немецкая дивизия!
Этой силище надо было зайти в тыл и затем с двух сторон - неожиданно и одновременно - взять врага в клещи.
В сегодняшней ретроспективе простейшая логика и арифметика говорят о том, что решение о десанте принято было без долгих рассуждений, в спешке, подготовка к десанту была проведена впопыхах, с кондачка. Сама по себе идея десанта была оправданна и логична, возможно, это было даже лучшее и единственно правильное решение, разумеется, в точном, слаженном и сверхзасекреченном исполнении.
Тем не менее, в Курессааре довольно открыто, не скрываясь, говорили о том, возле какой деревни побережье Сырве лучше всего подходит для высадки. И на сегодня есть не одна вполне правдивая версия того, кто конкретно и как выдал военную тайну, причем предательство было совершено точно, со знанием дела и полномасштабно.
Огневой удар пошел на распыл
За доставку десанта отвечали капитан первого ранга (в будущем адмирал) Г. Олейник и адмирал И. Святов. Последнего матросы называли между собой Иван Утопитель, поскольку в предыдущих морских операциях за ним не водилось привычки считаться с потерями.
Командир 300-го полка подполковник Ильмар Пауль ступил на катер КМ-108 в качестве высшего руководящего и координирующего офицера эстонских бойцов, высаживающихся на берег.
В ходе предстоявшей несогласованности и неразберихи трагичность и неизбежность ситуации во многом и прежде всего усугубило несовершенство или полное отсутствие связи.
Во тьме и тумане силы, задуманные как единый мощный огневой кулак, нацеленный в одну точку, растянулись вдоль берега на несколько километров. Бойцы высаживались в воду в полукилометре от берега, поскольку при замере глубины какой-то жердью показалось, что там не больше метра, но чем ближе к берегу, тем глубже становилась вода, накрывавшая бойцов сголовой. У русских моряков не было необходимых и обязательных морских карт этого побережья.
В написанных в 1959 году мемуарах-объяснениях полковник Ильмар Пауль признаётся:”Вода была по грудь. Я видел, как поначалу люди спускались с катера без принуждения и направлялись к берегу, но через несколько метров вода неожиданно накрывала их с головой, и четверо утонули на моих глазах. Двое оставшихся на катере бойцов отказались идти в воду, но кто-то из команды катера силой спихнул их в воду, и они также утонули. Я приказал команде катера подобрать из воды ещё живых, но они этого не сделали.”
На верную смерть
И таким образом, сырым туманным октябрьским утром при первых проблесках осенней зари на песчаном побережье деревни Винтри на острове Сааремаа вновь случается-развивается-повторяется обусловленное нашей исторической и геополитической ситуацией безвыходное положение: по отданному на высшем уровне приказу русские военные моряки гонят эстонских солдат под смертоносные дула поджидающих на берегу немцев, которым приказ, отданный на самом верху, не позволяет покинуть позиции в этой проигранной войне.
Во всем, что последовало затем, люди действуют героически и самоотверженно не во имя какой-то идеи или мировоззрения: здесь и солдаты, и офицеры страдают и умирают в отчаянно безвыходном положении, где сдаться равнозначно бесчестью.
Люди умирают в своих водах и на своем берегу, куда одни чужаки направили их силой, а другие чужаки поджидают с оружием в руках. А после их смерти те, что направили их на смерть, и те, что уничтожали их, не устают твердить о каких-то своих исторических правах на можжевеловые заросли Техумарди и песчаные отмели Винтри. Ильмар Пауль остается на катере. А офицеры спрыгивают в воду, чтобы подбодрить и подстегнуть своих солдат: майоры Вольт, Вельтмандер, Амер, капитаны Эйнало и Райг, старший лейтенант Пяртельпоэг, лейтенанты Лейбре, Каськ, Ноорлинд.
В ту ночь подавляющее большинство бойцов погибли в море, утонули, были ранены, промерзли насквозь, так что при подсчете тех, кто добрался до суши, сражался и погиб придется довериться жителю Винтри Хиндреку Клеппу, он
сосчитал лежащих на берегу моря возле деревни Теэсу безмолвных, недвижных, окоченевших.
Клепп не нашел ни одной гранаты. Пулеметные ленты и диски автоматов бЫЛИ пусты. Эстонцев полегло 40 человек, немцев - 70. Немцы через громкоговорители без устали призывали сдаваться и выходить из моря. Но лишь в 14 часов фельдшера поднимают какой-то белый лоскут, чтобы вместе с ранеными двинуться к берегу.
Было 17 часов, когда наконец из-за прибрежных камней на отмели человек сто цепью, с трудом, из последних сил неуклюже и тяжко, в насквозь промокшей одежде стали приближаться к берегу под настойчивые выкрики "Нände hoch! Нände hoch!" в страхе неминуемой гибели, потому что они промерзли так, что не в силах поднять руки выше пояса
За несколько шагов до береговой линии и немцев политрук Феликс Пяртельпоэг взглянул на часы - в холодной октябрьской воде он провел 10 с половиной часов.
Замкомандира полка по политчасти майор Пеэтер Вольт отказался сдаться в плен. Ему было не поднести пистолет к виску, настолько закоченели его руки. Вольт просит майора Вельтмандера застрелить его. Вельтмандер не реагирует.
И тогда, не пытаясь больше поднять оружие, Пеэтер Вольт опускает голову к промозглой водной глади. В пальцах еще хватает силы нажать на спусковой крючок пистолета.
Обмен документами
Майор Рутенберг был еврей и член коммунистической партии. У него нет никаких иллюзий относительно того, что ждет его на берегу. И он уверен в безотказности своего личного оружия.
А там, за камнями, по грудь в холодной воде, солдат-эстонец протягивает другому еврею свои промокшие документы: "Выбрось свои! По мне и так видно, что я эстонец!"
Капитан Альфред Райг был человек крупный, сильный. Когда ранило его посыльного Зоганова, капитан взял солдата на руки и укрылся за огромным камнем. В несмолкающей перестрелке, где ждать помощи было неоткуда, он четыре часа держал умирающего парня на своих руках.
Мужественно и стойко проявили себя в ту ночь два офицера-эстонца.
Эндель Сыгель, тогда политрук в чине лейтенанта, всю жизнь был несгибаемым, упертым коммунистом, в 1950-х, 1960-х, 1970-х его длиннущие руки нередко мешали развитию незаидеологизированной эстонской культуры. Но при всем том Сыгель был человек бесстрашный и, как правило, он защищал тех, кого в силу своего зашоренного мировоззрения считал "своими".
Тогдашние научные сотрудники Института языка и литературы могут припомнить не один пример того, как директор Сыгель выступал в их защиту во имя реноме института.
В полночь на 12 октября 1944 года лейтенант Сыгель покинул Роомассааре на том же тедере, что и его непосредственный начальник капитан Эльмар Стрём.
Сперва тендер с бойцами Стрёма в ночной тьме напоролся на камень на отмели, так что к побережью Винтри они добрались тогда, когда осеннее море уже алело от крови павших и раненых.
Команда тендера требует, чтобы люди Стрёма немедленно высадились в море.
Вспоминая дальнейшее, Эндель Сыгель утверждал, что тут же вытащил пистолет из кобуры и отказался выполнять приказ моряков.
Пауль Куусберг, которому не раз довелось слышать эти воспоминания, как-то признался мне, что в рассказе Сыгеля есть один малоприметный «дефект» - всякий раз калибр оружия был другой.
Я потом не преминул поинтересоваться у майора Эльмара Стрёма, каким образом политрук Сыгель отважно заступился за своих бойцов. Майор Стрём сказал буквально следующее:«Матросы вытолкнули за борт одного моего бойца.
Его накрыло с головой. Я развернул пулемет в сторону матросов и держал палец на спуске».
Нет никаких оснований сомневаться в том, что в такой ситуации политрук Сыгель по примеру своего непосредственного командира тоже держал палец на спусковом крючке.
Это был единственный тендер, который доставил всех бойцов до единого обратно в Роомассааре. Со Стрёма и Сыгеля грозили тут же сорвать погоны и отдать под трибунал. В безумстве той ночи они оказались теми немногими, для кого жизнь солдата что-то да значила.
Зернышки из конского помета
Феликс Пяртельпоэг попадает в германский лагерь для военнопленных советских офицеров на границе с Голландией. К тому времени 6500 человек уже погибли от голода. В конце марта 1945 года оставшихся в живых 1200 человек собираются конвоировать в направлении Ростока, где планируется погрузить их на старые баркасы и утопить.
Утром 2 мая в живых еще остается 225 человек.
Их больше не кормят. Они спят под открытым небом на скотопригонном плацу, они жуют травинки и древесную кору. В этом смертном строю еле передвигающийся русский офицер поднимает с дороги яблоко конского помета и выковьривает из него оставшиеся целыми непереваренные зернышки.
В 1973 году, когда я описал эту сцену в документальном романе "Можжевельник выстоит и в сушь",* главный цензор Эстонской ССР А. Адаме, бывший офицер Эстонского стрелкового корпуса, вымарывает этот абзац: "Советский офицер не мог пасть так низко".
Жизнь Феликсу Пяртельпоэгу спасло неожиданное появление утром 2 мая 1945 года ударной танковой группировки Красной Армии.
7 октября, в тот вечер, когда он прибыл в Курессааре, молодой сильный мужчина весил 93 килограмма. Утром 3 мая, когда русские привели его в чувство, он весит всего 48.
В солидном труде Вальтера Мельцера "Kampf urn die Baltischen Inseln" сказано, что под деревней Винтри эстонский полк потерял примерно 200 человек убитыми и примерно 250 пленными. В моем распоряжении имеется дневник попавшего в плен участника десанта, где сказано, что из Сырве на корабле было отправлено в Латвию 207 пленных, из них двое скончались в пути от ран.
Доктор исторических наук Пеэтер Ларин, пока что самый основательный историк боевого пути Эстонского стрелкового корпуса, похоже, самый надежный и точный источник: в десанте участвовало 745 человек, из них не вернулись 575.
Таким образом, можно утверждать, что его подсчеты самые жесткие. Если из 575 Ларина вычесть 200+250 Мельцера, то получается 125 - столько осталось только в море, это те, кого море поглотило навсегда или вынесло потом на берег.
Долгое время разговоры о десанте считались неуместными и нежелательными.
Когда Пеэтер Ларин готовится в 1959 году к защите своей кандидатской, в которой впервые приводятся потери десанта, полковник Пауль шлет письма в Генштаб Советской Армии, начальнику Прибалтийского военного округа и первому секретарю Центрального Комитета Коммунистической партии Эстонии И. Кэбину, что защита подобной работы может быть только закрытой, то есть засекреченной.
Пауль обеспокоен репутацией, ведь когда 13 октября в 13 часов он вернулся в Роомассааре, вся вина за провал операции была возложена на него - командира, покинувшего поле боя. В Роомассааре Пауль достоверно и объективно докладывает обо всей этой ситуации командующему 8-й армии Ф. Старикову, который затем отдает Паулю приказ вместе с его 130 бойцами вернуться на море.
Стариков пьян и разъярен, он не желает понимать, в чем коренится провал. Стариков грозится отдать Пауля в качестве главного виновника под трибунал.
* Оригинал - "Sõja jalus" - "В ногах у войны" - Ред.
Когда Стариков орет, что снимет с Пауля погоны и поставит его к стенке, командир эстонской 7-й дивизии Карл Алликас сохраняет полную невозмутимость, у него генеральские лампасы, и он прекрасно говорит по-русски.
Потрясая кулаками перед носом русского флотоводца, он требует ответа: "Куда вы дели моих людей?"
Генерал безупречен всегда и во всем, в том числе и в своей речи. Но на этот раз его вопрос пересыпан отборным матом.
Командир Эстонского стрелкового корпуса генерал-лейтенант Лембит Пэрн тотчас оценивает происходящее. Однако он в курсе обычаев высокопоставленных русских военачальников, и он не спешит высказать, что истинными виновниками являются именно Стариков и моряки Балтийского флота. Лембит Пэрн разъясняет Старикову, что в ход боёв за освобождение Эстонской ССР выдвигать обвинение против эстонца-командира полка - это грубейшая политическая ошибка. Первоначальная вспышка ярости погашена.
По требованию военсовета Ленинградского фронта начинается следствие. Его ведут знающие и объективные люди.
В важнейшем абзаце доклада генерал-лейтенанта Д.И. Холостова говорится, что, изучив причины провала операции по высадке десанта на полуостров Сырве и неоправданные людские потери, приходится признать, что в этом, без сомнения, во многом виновно руководство группы торпедоносцев Краснознаменного Балтийского флота, не сумевшее обеспечить доставку десанта. Однако это ни в коей мере не снимает ответственности с руководившего операцией штаба 8-й армии. Штаб армии, не имея представления о противнике, не озаботился организацией разведки, материальным обеспечением боя и огневой поддержкой десанта. Штаб исходил не из конкретно сложившейся обстановки, а действовал наугад, в расчете на удачу.
Эта формулировка ни в коей мере не задевает полковника Пауля. Это обвинение в адрес Ф. Старикова. .
Спустя 30 лет после того десанта, в Москве, в спокойной обстановке трезвых размышлений, когда больше никто не ищет виновных и никому не грозит наказание, генерал Филипп Стариков - небольшого росточка, в простой рубашке
с открытым воротом и в теплых тапочках - говорит мне, пока его внучка предлагает нам чай с печеньем: "Десант – это моя идея и моя вина".
В ходе того, довольно-таки долгого, разговора я между делом поинтересовался: "А что за человек был Лембит Пэрн?"
"Отважный, умный военачальник. Но большой любитель выпить!"
Понизив голос, я говорю генералу: "Простите, Филипп Никанорович, но последнее мне доводилось слышать и про вас".
Высший суд
14 октября 1944 года - подполковник Ильмар Пауль еще не восстановлен в должности командира полка.
В тот же день в Германии в дом генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля приходят два генерала. Они сообщают, что следственные материалы указывают на причастность фельдмаршала к покушению, совершенному 20 июля на Гитлера. Эрвин Роммель не является участником заговора, но он был в курсе готовящегося покушения и не доложил о нем куда следует. Фельдмаршал оказался перед выбором - самоубийство или смерть через повешение по решению народного трибунала.
Роммель выбирает первое. 14 октября 1944 года - день его смерти.
Генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер - последний из высших германских офицеров, кого Гитлер возвел в этот ранг. Властолюбивый и жестокий Шёрнер также последний главнокомандующий армейской группировкой "Норд". Его слово для воюющих на полуострове Сырве немцев непререкаемо. Шёрнер попадает в руки русских весной 1945 года и проводит в России в заключении 10 лет.
В 1957 году мюнхенский суд приговаривает его еще к четырем с половиной годам тюрьмы, поскольку во время войны фельдмаршал приказал без суда расстрелять капрала, который в пьяном виде вел автомашину с грузом боеприпасов.
Командующего 8-й армией Ленинградского фронта генерал-лейтенанта Ф. Н. Старикова вызывают в Москву к Георгию Максимилиановичу Маленкову отчитаться за трагедию на побережье Винтри. Фактически это "высший суд", на какой можно вызвать генерала: Маленков был секретарь Центрального Комитета партии, кандидат в члены Политбюро и член Комитета государственной обороны.
"За этим вызовом "на ковер", наверняка был Каротамм, -сказал мне Стариков у себя дома в Москве. - Он своих берег и защищал".
Я только спросил генерала: "Говорили долго?" "Да нет. Максимум минут 8-10. О чем там говорить - и так все было ясно".
Спустя несколько лет Ф. Н. Стариков был назначен заместителем начальника престижного Московского военного округа.
Майор уходит
Майор Георг Роовик вместе со своими бойцами прошёл и студеное море и лагеря.
В 1946 году Георг Роовик присутствует на заседании бюро Таллиннского горкома партии, на котором его утверждают на должность одного из руководителей столичного отдела народного образования. Процедура, казалось бы, не
больше, чем простая формальность, поскольку на всех необходимых уровнях его кандидатура была одобрена.
Первые вопросы - вежливые, для проформы.
И тут какой-то ясноглазый и деловой спрашивает: «Вы были коммунистом и офицером Красной Армии, когда под деревней Винтри вы сдались в плен. Вы подняли руки перед противником. Покажите членам бюро, как вы это сделали!»
Роовик сохраняет самообладание, хотя и чувствует, как все эти разные лица за столом словно бы сливаются в одно, прищуренные глаза которого светятся странным злорадством.
Он не вспоминает эстонских ребят из трудового батальона, умерших от голода и дизентерии. Его память блокирурует несчетные смерти под Рождество 1942 года под Великими Луками. Его чувства парализует пронзительная картина:
холодное, красное от крови октябрьское море, серые шинели-трупы, их относит течением, и страх быть убитым на берегу Саареемаа, у самой кромки берега, и в окоченевшем теле нет больше никаких сил поднять руки, чего требуют лающие
выкрики на чужом языке.
Майор Роовик встает. Он не грохает стулом, нет, он - офицер - тихо ставит свой стул на место. Этот подтянутый, исполненный достоинства человек согласно всяческим уставам делает перед бюро разворот. Он не роняет ни единого слова. Он выходит и беззвучно закрывает за собой дверь.
Винтри, октябрь 2004.