Пичугин Вадим Сергеевич Родился в г. Нижний Тагил Свердловской области. Рано окунулся в трудовую жизнь. После окончания 8 классов пошел работать учеником монтера, а затем монтером радиоузла. Увлекся радиотехникой, освоил азбуку Морзе. Занимался акробатикой, хорошо ходил на лыжах. В первый военный год окончил Нижне-Тагильский аэроклуб поспециальности «пилот». Имеет прыжки с парашютом. В армии с ноября 1942 г. Воевал на Северо-Западном, Белорусском, 3-м Украинском фронтах. Был радистом-телеграфистом, начальником радиостанции. В составе 3-й гвардейской воздушно-десантной бригады в сентябре 1943 г. выбрасывался в тыл врага на правый берег Днепра. Награжден орденами Славы III степени, Отечественной войны II степени, медалью «За победу над Германией» и др. В послевоенные годы работал редактором, ответственным секретарем ряда газет. Печатался в журнале «Урал», газетах «Приисковый рабочий», «Тагильский рабочий», «Уральский рабочий», «За победу». В 1957 г. был принят в Союз журналистов. К 30-летию Победы написал повесть «Парашюты раскрылись за Днепром». Работал над повестью «Десантники», но опубликовать её не успел. Вел активную общественную работу, часто встречался с курсантами Нижне-Тагильского аэроклуба, с призывниками, работал в литературном объединении при редакции газеты «Тагильский рабочий», вел большую переписку с десантниками. Скончался в 1989 г.
Сквозь огненные вихри После боев в тылу врага, за Днепром, наша 3-я бригада не насчитывала и батальона. Поселились в лесном лагере, в землянках. Пришло свежее пополнение. Из госпиталей после лечения возвращались десантники, большинство по состоянию здоровья с предписаниями явиться в другие части, и штабу бригады приходилось обходить служебные преграды, чтобы оставить их у себя.
Днем и ночью мы по-прежнему прыгали с парашютом с аэростата и самолета, но не могли не заметить, что тактика занятий изменилась. Нас настойчиво учили штурмовать долговременные огневые сооружения, совершать длительные марши не только по глухим тропам и лесным просекам, что свойственно десантникам, но и по торным дорогам, выдерживая строгий график, учили форсировать водные преграды.
На общебригадном комсомольском собрании новый командир бригады подполковник Сорокин, молодой, сухощавый, энергичный человек заявил:
- Все идет к тому, что нам придется воевать за рубежами Родины. Возможно, десантироваться не придется. А потому мы обязаны освоить тактику пехоты.
Так и случилось. В конце 1944 года бригаду переименовали в воздушно-десантный посадочный полк, и 22 февраля следующего года, миновав Румынию, мы высадились из вагонов в Венгрии, на станции Цеглет.
Прошли около сорока километров в направлении Будапешта. Остановились в деревне Топиобичке и жили там несколько дней. Разговаривали со стариком-мадьяром, который был ещё в первую мировую войну в России. Проклинает войну и, на чем свет стоит, ругает Салаши – венгерского фюрера.
Улица шумная, пыльная. Возле белой церкви разбитый немецкий танк с крестом на башне. Разливается мелодичный перезвон колоколов – объявлен месячный траур: пал Будапешт, взятый нашими передовыми частями. Одних это радует – видно по лицам, другие украдкой, за церковными стенами, льют слезы печали и скорби.
И снова в путь. Ночью колонны движутся молча, лишь иногда слышны покашливания да легкие перебранки – уснул на ходу и дал сапогом по пятке или ещё что. Нас то и дело обгоняют машины, освещая высокие кипарисы и черепичные крыши домов. Только и ждешь, скорее бы привал. Невыносимо хочется спать. Чтобы не уснуть, ухожу мыслями в недалекое прошлое: представляю свой прииск Красный Урал (ныне Уралец), горы и леса, речку Мартьян, огромный пруд, плавающую на нем драгу – шум в ушах от грохочущей бутары и россыпь камней с элеватора… Мать что-то говорит мне, сестренки и братишка бросаются ко мне, сердце у меня щемит от тоски, от сознания, что между нами почти непреодолимая пропасть.
- Верните его в строй!.. Скорее, а то собьют!
Чувствую сильную руку на своем плече, открываю глаза, и все исчезает, кроме поющей тоски по дому, по Родине.
Минуло еще несколько дней. И снова ночь – холодная, дождливая. Ветер сбивает с ног. Люди жмутся друг к другу, чтобы не упасть. Все промокли до нитки. Будапешт утонул во тьме. Гудят провода, скрежещет железо с невидимых крыш.
Дунай. Шторм. Под ударами упругих волн понтонный мост раскачивается, идти по скользкому настилу – мука. Неприветливо встретил нас Дунай, о котором мы столько наслышаны. Дальше стало ещё труднее: ноги в жидкой грязи, обгонявшие машины загоняли нас в кюветы, полные воды. Привалы не объявляли, так как ни лечь, ни сесть некуда. Скоро ли это кончится? Каждый знал, что все только начинается.
Пока мы шли в район военных действий, нам, комсоргам, - я был комсоргом взвода связи батальона – удалось кое-что узнать от замполита Дорохина о противнике. Сосредоточив десять танковых и шесть пехотных дивизий, враг предпринял контрнаступление с целью сбросить нас в Дунай и снова прорваться к Будапешту. Но Будапешт уже позади, а мы все не можем догнать наши наступающие части. И только по явным признакам – множеству танков, артиллерии, груженых автомашин и повозок, скоплению воинских частей, движущихся нескончаемым потоком на Запад, можно определить, что фронт уже близко, что скоро наш черед…
Командир батальона капитан Слюсарев, уже в годах, но крепкий человек, приказал отвести людей в лес и ждать вечера. По рации связались с командиром полка Сорокиным. Сорокин дал добро. Хотя до вечера было ещё далеко, я держал рацию на приеме. Сашка Каримов, мой напарник, широкоплечий башкир с редкими зубами, спал рядом. Сам Слюсарев, начальник штаба лейтенант Савинов и командир взвода связи лейтенант Комиссаров сидели тут же и вполголоса переговаривались.
Низко над лесом пронесся самолет, оставив после себя тучу листовок. Внезапный оглушительный рев поднял часть ребят, зашевелились и остальные. Хватали, читали. Дорохин поймал листовку, наскоро пробежал глазами: «Русский солдат! За что ты воюешь? Когда ты дрался на своей земле – ты защищал свое Отечество, родину. За что ты сейчас борешься? На венгерской земле? Если ты оккупант, ты должен умереть».
- Лихо все перевернули! – произнес вслух, покачав головой.
- Надо запретить, - проговорил Савинов.
Передавая ему листовку, Дорохин сказал:
- Не надо. На дурака рассчитана – каждому ясно. Образчик пропагандистского банкротства. А бумага мужикам сгодится.
Савинов прочитал, глянул на повеселевших солдат и так же, как они, иронически усмехнулся.
Вечером пришел командир полка Сорокин, поздоровался со штабными офицерами за руку.
- Поднимай людей, Слюсарев. Пора. Батальоны Агеева и Маженина уже движутся. Прикроют фланги. Я пойду с разведротой.
- Приготовиться к движению! – подал команду Савинов.
Люди нехотя вставали, надевали вещмешки, подгоняли снаряжение, ездовые подпрягали лошадей. Рацию мы свернули: Батя был рядом, и в радиосвязи не нуждались.
Заметно смеркалось. По лицу хлестали ветки, ноги путались в зарослях. Комиссаров шел впереди взвода, то и дело оглядываясь, и окликал нас: Каримов, Машихин, Кобзев, Красиков…
- Здесь мы все, товарищ гвардии лейтенант! – неслось от замыкающего. Лес кончился. Начался кустарник. Сквозь голые ветки просматривались поле, железнодорожная насыпь, а дальше высота, над которой в закатной дымке поблескивал купол церкви – там Киш-Пети. Пронеслась команда:
- Развернуться в цепь!
Хлынула лавина, устремляясь к насыпи, - на путях состав из товарных вагонов без паровоза.
- Взвод связи, за мной! – скомандовал Комиссаров, следуя за штабом батальона.
Грузный на вид Слюсарев с пистолетом в руке, с завидной легкостью перепрыгивал через кочки и ямы, бежал быстро и, казалось, легко.
- Давайте, братцы, проворней, не губите себя! – подбадривал он ребят.
На высоте то тут, то там замелькали огоньки, светлые цепочки трассирующих пуль понеслись вниз, к нам. И заметнее всего, как маяк, мигал огонь на колокольне – оттуда бил крупнокалиберный пулемет. Почуяв и увидев опасность – вот она летит, смерть! – солдаты подхватили так дружно, что в какой-то миг оказались за насыпью. Шквал свинцового дождя пришелся по вагонам, колесам и рельсам, почти не коснувшись людей.
- Ну вот, так-то лучше! – Слюсарев осмотрелся, выискивая кого-то.
- Сейчас пэтээровцы врежут по пулеметам, и пойдем на штурм!
Только сказал, как ударили ружья. Но трассирующие огненные ленты не угасли. Ударили ещё – стало меньше.
- Продолжайте стрелять! Командиры рот, поднимайте людей! Вперед!
Никто не пошевелился. Так всегда. Команда редко действует. Все ждут – кто первый.
- Вперед!!!
Противотанковые ружья усилили стрельбу. Люди лежали. Ругаясь, Дорохин вскочил на ноги и, размахивая пистолетом, крикнул, что есть мочи:
- Коммунисты и комсомольцы, вперед! Гвардейцы, вперед! На штурм! Ура-а-а! За мной! – и бросился за насыпь.
Два дня стоим под Нейхаузом. Наш батальон под командованием капитана Никищенко, заменившего погибшего Слюсарева, пять раз ходил в атаку на эту крепость, но так и не мог её взять. Место под Нейхаузом кто-то назвал долиной смерти. И действительно, там полегли основные наши силы. Много было раненых. Неподалеку от нас, задрав кверху перевязанный огрызок ноги, стонал красивый парень, почти юноша, и каждого, кто проходил мимо, слезно просил:
- Братец, пристрели! Избавь от мук…
Савинов не выдержал:
- Чего ты людей жалобишь, чего душу рвешь?! Ведь знаешь, никто такой грех на себя не возьмет. Чего зря просить? Ну, больно… Ну кричи, ори, но не проси…
В Алланде задержались недолго. Измученные беспрестанными боями и утомительными переходами, мы приближались к Фурту.
И сразу солдаты, перебравшись через речку, залегли на высоком берегу. Часть людей, в том числе и мы, связисты, и штаб замаскировались на этом берегу, на пригорке и в долине возле дома. Мелькнула женская фигура в окне. Машихин саперной лопатой пересек телефонный кабель и присоединился к нам. Солнце, свежий ветер, журчание воды на перекатах – и полное безлюдие. Мы с Сашкой Каримовым лежали за одним деревом и оба прислушивались, настороженно переглядываясь друг с другом и с Кобзевым, Красиковым, Машихиным – всем вместе все легче ожидать врага.
Кажется, дождались… Где-то за поворотом родился нарастающий шум. Может, порыв ветра? Нет. К шуму примешивался рокот моторов. Громче, отчетливее лязг гусениц. Вроде, ко всему привык солдат. Но все равно сердце не слушается, бьется чаще, и ничем себя не успокоишь. Ложусь на бок, вставляю запал в гранату, последнюю, больше у меня нет, и замираю в ожидании команды.
Из-за поворота вывернул танк, за ним бронетранспортеры и автомашины с полными кузовами солдат – каски блестят на солнце. Грохочущий вал накатывается неудержимо, и, когда выравнивается с нами, раздается и многократно в разных местах повторяется команда:
- Огонь!!!
Творится что-то невообразимое: страшный треск, грохот, скрежет и звон металла. И в этом кошмаре рев, крики, вопли. Дымом и пылью заволокло дорогу. Я бросил, как все, гранату и стал стрелять из автомата. Из кузова разбитой машины вывалились и разбежались немцы, поняли, откуда стреляют, и бросились по дороге вслед за танком и бронетранспортером, отстреливаясь на ходу. Загорелся дом. Не обращая внимания на бой, женщина и мужчина, уже пожилые, бросились с ведрами тушить пожар. Колонна пронеслась мимо нас. Раскаты выстрелов и разрывов раздались вдали – немцы наскочили на соседний с нами батальон.
Когда ветер сдул с дороги дым и пыль, стали видны трупы вражеских солдат. Их было много. Раненые стреляли друг в друга. Мало-помалу люди приходили в себя и, когда выстрелы совсем стихли, стали вылезать из укрытий, грязные, растрепанные, потные. Кобзев тормошил Красикова.
- Мертвого не поднимешь, - сказал кто-то, проходя мимо, - помогите лучше своему Машихину.
Машихин лежал на спине, раскинув руки. Волосы залиты кровью, из головы торчит белый червячок мозга. Бессмысленный взгляд округлившихся голубых глаз и бормотание пересохшими губами:
- Подайте белую кружку воды… Подайте белую кружку воды…
Чем ему поможешь? Нужен врач. А где он? Прибежал запыхавшийся Дорохин.
- Комбат, Савинов убит. Там, у речки лежит.
…Несколько дней находимся на сопке. С нами второй батальон. Каждую ночь ребята спускаются вниз и, обмакнув в масло тряпки, поджигают уцелевшие машины. Вспыхивает зарево, рвутся снаряды и свистящие ракеты, пронзительный свист переворачивает все внутренности, впечатление такое, что на тебя наступает, по крайней мере, полк. Тяжелораненых увезли через сопки на лошадях, запряженных в носилки.
С автоматной и разведывательной ротами по дороге, очищая ее от мелких вражеских групп, пробился штаб полка. Сорокин приказал собрать ездовых, санитаров, связистов, штабников – всех до одного. Собрали.
- Товарищи гвардейцы! Вот Фурт, - показал Батя вдоль дороги, - это последний рубеж, который нам предстоит взять. Возьмем же его! За мной, орлы!..
Сорокин сам повел остатки своего полка в наступление. Фурт был взят.
В полную силу расцветала весна. До конца войны оставалось несколько дней
http://militera.lib.ru/memo/russian/pichugin_vs/index.html«Парашюты раскрылись за Днепром» Пичугин В.С.
1978 Год издания Свердловск