Печать

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
1 час 1 день 1 неделя 1 месяц Навсегда
Войти

[444 иптап]

Из фронтового дневника капитана Самсонова: " 29 АПРЕЛЯ 1944 ГОДА.   После наступления 27-й Армии на Яссы, 25 и 26 апреля войска, не добившись решительного успеха на своём участке, перешли к обороне, по-прежнему опираясь своим левым флангом на деревни Хорлешти и Таутошти. Противотанковый истребительный полк, сильно потрёпанный в боях за Кировоград, на довольно нешироком фронте, выполнял задачу прикрытия своей пехоты от танков противника. И хотя весь полк, к 29-му апреля, насчитывал всего 7 орудий, все же, благодаря стойкому боевому личному составу – был грозной силой для немцев и румын, растерявших свою спесь в весенних боях на правобережной Украине.
      В этот день утро было исключительно тихое, а небо безоблачное. Под действием солнечного тепла распустились цветы черешни, небольшие деревья абрикоса стояли совершенно белые, от обилия на них цветов. В это утро люди ходили во весь рост, собирались группами у стен уцелевших домиков, курили, говорили про далёкий дом, про весну, и все разговоры неизбежно сводились к сегодняшнему теплому, ясному и тихому утру. «Да, будет сегодня «баня»!- Со вздохом поговаривали бойцы, поглядывая на чистое голубое небо. Это были старые солдаты. Со своим полком они с боями прошли через всю Украину. И такое утро, как сегодня, им было не по душе. Уж слишком небо в это утро было чистое, уж слишком подозрительной была эта тишина переднего края.
     За две недели все, кто занимал деревни Хорлешти и Захорно, многое пережили. Три крупных налёта немецких самолётов на эти деревни разрушили в них много домов, а то, что осталось, ежедневно разрушалось методическим огнём немецкой артиллерии. Румынское население уже на третий день боёв покинуло эти деревни, и только наши солдаты и офицеры продолжали оставаться в полуразрушенных домах, окружённых с северной и западной стороны глубокими ровиками. Почти беспрерывный свист и разрывы снарядов то в той, то в другой части деревни, приучили их настороженно держать свой слух. Вот и теперь, несмотря на полное затишье, эта настороженность слуха у всех была заметна, и казалась чем-то неестественным.
      До праздника 1 Мая оставалось всего два дня, и потому сегодня пришла машина с продуктами. Старший лейтенант Туркин всегда был желанным гостем в полку. И когда слышишь: «Туркин приехал!» - невольно ощущаешь что-то приятное. На этот раз приезд Туркина был целым праздником. Все пошли к машине получать продукты и спирт. Мой ординарец Хренов, или как все его называют «Василий Иванович», помимо всего получил на меня и на капитана Егорычева 600 граммов чистого спирта. Это, включая нормы и самого Василия Ивановича, составило почти полный солдатский котелок. Под впечатлением приезда Туркина у всех обычная настороженность исчезла. Солдаты делили продукты, разливали спирт, но сейчас этот спирт никто не хотел пить. Утром за завтраком я предложил капитану Егорычеву выпить: «Николай! По одной выпьем?» «Вечером…» «Ну, вечером, так вечером!»
       Через час к нам прибыли в часть новые офицеры в качестве пополнения. На правах старшего в штабе (я был оперативным дежурным), я проверил документы и позвонил полковнику Авраменко на наблюдательный пункт, сообщив о прибытии новых офицеров. Я с удовольствием стал отвечать им на их вопросы о своём полку, который я успел полюбить, о своем участке фронта, и в свою очередь, об их службе до прихода в наш полк. Новыми офицерами были капитан Борисенко, старший лейтенант Ширяев и старший техник-лейтенант Хаскельберг. Ребятами они оказались бывалыми и весёлыми. В разговор втянулись и капитаны Харламов и Егорычев, когда вдруг кто-то из бойцов со двора подал команду: «Воздух!». Такие команды подавались в деревне Захорно часто, по нескольку раз в день, и раньше они ни у кого особой тревоги не вызывали. Кто-либо из посыльных штаба выходил из дома и, чаще всего, возвращался снова со скупым сообщением: «Мессершмиты» или «На переправу».
      На этот раз такая команда «воздух» заставила подняться со своих мест многих. Не успели первые выйти во двор, как всё тот же голос уже, совсем тревожно, повторил эту команду несколько раз. Все быстро выскочили из помещения штаба и сразу увидели уже над головами много немецких бомбардировщиков, разворачивающихся над нами уже по одному в цепочку, чтобы потом пойти в пике. Когда я подбежал к ровикам, то все они уже были заняты нашими ребятами. Я бросился за дорогу к канаве. Канава здесь была старая, мелкая и с пологими краями, сплошь заросшими бурьяном и побегами вишни, но выбора особого не было. Первый головной самолёт пошёл «в пике», и, как мне показалось, прямо на меня. Прежде, чем упасть на дно канавы, я успел увидеть, как от самолета отделились четыре малых и одна большая бомбы, и с воем полетели на нас. Почти в тот же момент, как я успел упасть к земле и плотно прижать свою голову, рядом с канавой раздались страшные взрывы. В воздухе ревели от перенапряжения моторы, не смолкал противный вой падающих бомб, и не прекращающиеся взрывы заглушали собой всё. Земля беспрерывно «содрогалась», как бы желая выбросить тебя из канавы, и первые мои усилия сводились к тому, чтобы удержаться за землю, плотнее прижаться к ней. Как после мне сказал доктор Оркодашвили, самолётов было 60, и когда волнение с первыми разрывами улеглось, глупый рассудок обратился к расчётам – попадёт или не попадёт… Затем мысли зафиксировали неуязвимость меня от осколков при перелёте и недолёте бомб, и потом я на миг вспомнил почему-то свою жену Нюсю. Когда, наконец, разрывы бомб стали реже и не так близко, я отчетливо различил стрельбу крупнокалиберного самолёта, а, приподняв немного голову, увидел несколько «мессеров», обстреливающих с бреющего полёта продольные канавы, и в том числе, и мою. Дело принимало дурной оборот. Воспользовавшись перерывом в бомбёжке и пропустив «мессеров», я крикнул рядовому Большакову, и вместе с ним перебежал в поперечную канаву, метрах в 50 от помещения штаба. Немецкие самолёты в это время делали второй заход. И едва мы успели упасть в канаву и закрыть ладонями уши, как вслед за тем всё вокруг снова сотряслось от взрывов многих десятков бомб. Взрывы последних бомб почти оглушили меня, так как, не ожидая их больше, я успел отнять руки от своего лица. Без часов всегда трудно определить, сколько времени продолжалась бомбёжка, так как минуты её кажутся часами. Но вот знакомый вой пикирующих самолётов исчез, и я выскочил из канавы. Из-за пыли и какого-то чёрного дыма в воздухе ничего не было видно. Справа от меня в двух-трех шагах – чёрная воронка, и слева в канаве необычная картина: Там боец Большаков с криком «Любушка, спаслись!» обнимал девушку из офицерской столовой пехотной части. Отругав Большакова, я быстро направился к помещению штаба, где услышал стон раненых. Домиков наших всё ещё не было видно, а земля под ногами была перепахана от бомбёжки. Человек стонал громко, и за этим стоном не было слышно других голосов. Сердце мое сжалось: я боялся за жизнь близких мне - Николая, Павлика, Василия Ивановича. И тут я снова, как привидение, увидел в дыму Большакова. Он хохотал, и казался мне безумным, тем более, что я знал Большакова как человека не храброго. Ещё через полминуты я был вместе с Павликом и Николаем. От них я узнал, что у нас, как это ни странно, все благополучно. Единственный в деревне умалишенный румын тяжело ранен и теперь лежит у стен штаба и умирает. Я начал осматриваться вокруг и сразу заметил, что второго дома, стоящего от штаба в двух метрах, теперь не было. На том месте была глубокая яма, а весь двор завален обломками исчезнувшего дома. В этом доме у нас помещалась штабная кухня, повар Лукьянов, как позже он сам рассказывал, еле успел выскочить из него. Ещё две воронки поменьше были у самого порога штаба. В доме штаба все рамы и двери были сорваны взрывной волной. Деревянные стены дома во многих местах были пробиты осколками. Внутри помещения царил полный хаос. Штабные бумаги разнесло по комнатам, посуду перебило, и весь пол и мебель засыпало осыпавшейся со стен и потолка штукатуркой. Телефонная связь была порвана. Писарь Попов с двумя посыльными штаба наскоро собирали бумаги в вещевые мешки. Я вышел из штабного дома и направился, было к дому за дорогой, где квартировали все офицеры штаба, когда с воем, пронеслось несколько тяжёлых снарядов, а затем они со страшным треском разорвались в районе нашего штаба. Вслед за тем снаряды начали ложиться по всей деревне Захорно и в юго-западной части Хорлешти. В промежутках между воем тяжёлых снарядов слышалось какое-то журчание, по которому легко отличаются танковые болванки от обычных снарядов. Капитан Харламов подошёл ко мне и стал настаивать на эвакуации штаба в лощину, метров 700 западнее нашего района. Там у нас были вырыты землянки под штаб, и на время интенсивного артиллерийского огня мы иногда переносили работу штаба туда. В самом деле, оставаться в этих двух полуразрушенных домах, просматриваемых противником, было бесполезным и небезопасным делом, и я согласился с предложение Павки.
     После того, как дела штаба были собраны и эвакуированы, я всё же забежал в свой дом. В нём были те же разрушения, что и в штабном. Оловянный солдатский трофейный котелок, что ещё совсем недавно так успокаивал своим видом, теперь валялся на полу. Разлитый по полу спирт всё ещё раздражал нос. На стенках комнаты, на гвоздях, по-прежнему висели шинели, вещевые мешки офицеров. Я быстро схватил шинель, полевую сумку и выбежал. Теперь буквально вся деревня содрогалась от взрывов снарядов. Многие полуразрушенные дома Захорно и Хорлешти горели. Дым от пожаров и от взрывов снарядов заволакивал большую часть деревни. По её улицам вскачь уезжали подводы, орудия на конной тяге. Под артиллерийским огнём увозили 120-мм миномёты. Через деревню в тыл, поодиночке и группами, уходили раненые и здоровые солдаты. У дороги лежал перевернутый с открытой крышкой чемодан. По старым номерам газет и журналов я угадал, что чемодан был подполковника Фоломеева. В нём ещё было белье и полотенца. Я нагнулся, чтобы собрать разбросанные по земле газеты, но близкие и частые разрывы снарядов заставили меня переменить решение. Схватив зачем-то дрянной полупустой чемодан, быстро, не останавливаясь и не залегая при взрывах, я направился в лощину к штабным землянкам. У землянок уже были почти все, кроме писаря Зельцера и старшего сержанта Богородского, пьяных ещё с утра. Район землянок ещё не был изрыт воронками от бомб и снарядов, и поэтому всем казался вполне безопасным, хотя слева по лощине и сзади нас, и спереди – везде почерневшая земля выбрасывала вверх чёрные столбы земли и дыма."
________________________________________________________________________________________________________________

БОРИСЕНКО Иван Владимирович (1911-1945), начальник топографической службы/помощник начальника штаба 444 Александрийского лап 20 Звенигородского тк, гвардии майор.
Уроженец деревни Ханеевка Ягодновского сельсовета Данковского района Липецкой области Российской Федерации. Русский.
Жена - Борисенко Мария Ивановна, проживавшая по адресу: РСФСР, Саратовская область, город Аткарск, улица Лесная, дом 12.
В Красной Армии с 1933 года и с 1941 года по призыву Магдалинского РВК Днепропетровской области Украинской ССР.
Воинские части где проходил службу: 1176 лап РГК; 78 сп 74 сд; 611 иптап/315 гв. иптап; 444 иптап РГК; 444 лап 20 тк.
Награждён орденом Красной Звезды (05.11.1943): http://podvignaroda.mil.ru/?#id=19537218&tab=navDetailManAward
Покончил жизнь самоубийством 9 апреля 1945 года и первоначально был похоронен в центральном сквере города Глогау (Германия, ныне - Глогув, Польша): https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=57358525
Место перезахоронения: Польша, Любуское воеводство, город Гожув Велькопольский, улица Вальчака, могила № 471: https://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=86110949


https://1418museum.ru/heroes/30052270/
ХАСКЕЛЬБЕРГ Семён Лазаревич (29.10.1916), майор технической службы.
Уроженец села Сальница одноимённого сельсовета Хмельницкого района Винницкой области Украины. Еврей. 
Призван 15 февраля 1938 года Славянским РВК Сталинской области Украинской ССР.
Участник Великой Отечественной войны с первых дней на Юго-Западном фронте.
По состоянию на на октябрь 1943 года - помощник начальника техчасти по артиллерийскому снабжению 132-го отдельного танкового батальона 18 А, старший техник-лейтенант по воинскому званию.
Уволен со службы 7 января 1956 года.
Награждён орденом Красной Звезды (20.04.1953), а также двумя медалями "За боевые заслуги" (10.10.1943 и 20.06.1949), медалями "За взятие Вены" (09.06.1945) и "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.".
В 1985 году, в честь 40-летия Победы и как здравствующий ветеран-фронтовик, награждён орденом Отечественной войны II степени: http://podvignaroda.mil.ru/?#id=1521755524&tab=navDetailManUbil

БОЛЬШАКОВ Михаил Васильевич (1903), телефонист взвода управления 444 Александрийского лап 20 Звенигородского тк, ефрейтор.
Уроженец деревни Голешево Петровского сельского поселения Ростовского района Ярославской области Российской Федерации. Русский. 
Призван 25 марта 1942 года Петровским РВК Ярославской области Российской СФСР.
Награждён медалью "За отвагу" (15.05.1945): http://podvignaroda.mil.ru/?#id=40448160&tab=navDetailManAward.

ПОПОВ Вячеслав Вениаминович (1904), старший писарь артиллерийского снабжения 444 Александрийского лап 20 Звенигородского тк, ефрейтор.
Уроженец села Николо Замошье (ныне не существует), находившегося на территории современного села Новый Некоуз Некоузского района Ярославской области Российской Федерации. Русский.
Призван 9 марта 1942 года Рыбинским РВК Ярославской области Российской СФСР.
Награждён медалями "За отвагу" (15.05.1945) и "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.".

ЗЕЛЬЦЕР Аркадий Романович (1907), делопроизводитель штаба 444 Александрийского иптап РГК, старшина административной службы. Член ВКП(б).
Уроженец села Каховка Левадовского сельсовета Николаевского района Одесской области Украины. Еврей.
Жена - Зельцер Александра Григорьевна, проживавшая по адресу: РСФСР, Ярославская область, город Рыбинск, улица Чкалова, дом 38.
Призван 3 марта 1942 года Сталинским РВК города Рыбинска Ярославской области Российской СФСР.
Участник Великой Отечественной войны с мая 1942 года на Карельском фронте. 
Награждён медалями "За отвагу" (10.05.1944),  "За боевые заслуги" (30.09.1943) и "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.".

[444 иптап]

Из фронтового дневника капитана Самсонова: "...Орудия нашего полка стояли отсюда в одном-двух километрах на открытых позициях. Четвёртая и пятая батареи в составе 5 орудий были выдвинуты глубоко вперёд между деревнями Таутошти и Хорлешти. Ими командовали много раз побывавшие в боях старшие лейтенанты Чижик и Худяков. Их прикрывала с закрытой позиции вторая батарея Шобика, 2-х орудийного состава. Она стояла на юго-восточной окраине деревни Хорлести. Наблюдательный пункт, где в это время находились полковник Авраменко, подполковник Фоломеев и капитан Пурышев был в районе второй батареи. Связь штаба с наблюдательным пунктом и батареей всё ещё отсутствовала. Однако это обстоятельство вначале никак не вызвало серьезной тревоги ни у меня, ни у моих товарищей. Никто из нас не видел, чтобы район НП или район батареи подвергался в этот день бомбёжке, а артиллерийскому огню подвергались мы в большей степени, чем наши люди на НП.
     Теперь с 15 часов картина начинающегося боя стала резко меняться. Появилась у переднего края за деревней Хорлешти штурмовая авиация противника. Возросшая сначала до предела пулемётная и ружейная стрельба у переднего края, затем затихла. На близком горизонте между деревней Хорлешти и лощиной слева в одном километре от нас показались оборванные цепи нашей пехоты. Она, подгоняемая взрывами снарядов, отходила в деревню Хорлешти и не задерживаясь в ней, уходила в наш тыл к деревне Епурени, обтекая нас по дороге слева. Спустя 10-15 минут справа от этой деревни также показалась наша пехота. Она была уже недалеко от нас. Прикрываясь огнём двух наших танков, пехотные командиры пытались задержать свои подразделения и занять оборону у высотки, густо покрываемой разрывами немецких снарядов. С самой деревни Хорлешти в дыму на большой скорости уходили в свой тыл на запад «Студебеккеры», с пушками и без пушек. Спустя несколько минут, слева за деревней показались немецкие тяжёлые танки. Они с ходу вели огонь болванками по нашим ближним тылам и по нашему расположению. Болванки со своим журчащим негромким свистом стали всё чаще и чаще падать у наших землянок. Я, Павлик и Николай приняли, уходившие из Хорлешти «Студебеккеры», за свои машины. При таком положении нам и здесь было делать нечего. Артиллерия наша больше не вела огня, пехота ушла с левого фланга к Епурени. Немецким танкам ничто не мешало ворваться в Хорлешти, оставленную всеми, а затем из лощины выскочить на дорогу в Епурени.
      Разделившись на две группы, решено было начать отход на северо-запад, где мы решили встретить свой полк. Павлик с группой офицеров сейчас же отправились вверх по лощине, придерживаясь её северного склона. Я с капитаном Егорычевым вместе с радистами и телефонистами начали отходить не по лощине, которая особенно сильно подвергалась обстрелу, а прямо в направлении деревни Епурени. Сразу по выходу из землянок частые столбы земли и дыма разделили наши группы, и я не мог видеть, кто же пошёл с Павликом. Не больше, чем через сто метров, на высотке, мы встретили неглубокие окопы и залегли в них. Теперь мы могли осмотреться. Всего в этой группе было, кроме нас, ещё 4 бойца. Все поле в нашем тылу, до самой деревни Епурени, было усеяно отошедшими с переднего края пехотинцами. Конные повозки съехали с дороги и бездорожно, рысью, уходили к реке Жижия. Чья-то батарея, стоявшая позади нас, спешно снималась с позиций и уходила в тыл. Впереди немецкие танки пододвинулись к лощине слева от Захорно и пустили густую дымовую завесу. Справа от Хорлешти, у высотки, нашей пехоте удалось занять оборону. Но, не окопанная и сильно обстреливаемая артиллерийским огнём противника, она заметно проявляла беспокойство. Когда вдруг слева раздались чьи-то автоматные очереди и пули просвистели над нами, мы тоже поднялись и пошли за пехотой. Снаряды всё ещё рвались среди отступающей пехоты, хотя не было заметно, чтобы они кого-либо поражали. «У тебя есть бинт?», - обратился ко мне Николай, и, узнав, что нет, сказал: «Если что со мной случится, ищи бинт в моем левом кармане гимнастерки». По вспаханному полю я не мог поспешить за своими и потому отозвал его, и когда он подошёл, сказал ему: «Вот что, Николай! Ты не спеши. В Епурени мы сейчас не пойдем. В этой обстановке трудно разобраться, и сейчас надо все делать так, чтобы потом никто не упрекнул, и никто не стал бы над нами смеяться». Он ответил, что думает и сам о том же.
     Свернув вправо, я встретил писаря Попова. Он мне тут же заявил, что все штабные документы в вещмешках зарыл в окопчике недалеко отсюда. Это было совсем глупо. Отыскав документы, я помог ему принести их к вершине лощины, что проходит через деревню Епурени. Здесь совсем неожиданно мы встретили всю группу Павлика Харламова. Они уже около 20 минут сидели здесь и не могли принять никакого решения. С моим предложением все сразу согласились. Оно сводилось к следующему: штабные документы сейчас же отослать с Поповым и старшим лейтенантом Ваньковым во второй эшелон, в деревню Цыганешти. Потом с ними решили отправить и Веру, повариху штабной кухни, самим составить боевую группу, и сейчас же начать поиски своего полка.
Едва мы успели отослать Ванькова и собрать всех своих людей (их было 12 человек), как со стороны Ясс снова показались немецкие «Юнкерсы». На этот раз мы успели их пересчитать. Всего их было 45, не включая сопровождающих их истребителей. Лощина, где мы сидели у старых огневых позиций какой-то батареи, была почти пуста, и потому было мало вероятно, чтобы немцы стали её бомбить. Но «Юнкерсы», обогнув нас, стали разворачиваться как раз над этой лощиной. Это заставило нас разбежаться по ровикам. Капитан Борисенко выскочил из своего ровика и вскочил в ровик к старшему лейтенанту Ширяеву. «Вдвоем и умирать не так скучно будет». «Ладно», - говорит ему Ширяев, - «Полезай!»
       Как и два часа тому назад, самолёты, перестроившись один за другим, пошли в пике. Бомбы с воем проносились над нашими головами, но рвались они где-то в стороне, недалеко от нас. Когда бомбёжка кончилась, и мы вылезли из ровиков, то увидели, что над районом штаба в Захорно и над районом наших землянок - густые чёрные облака пыли и дыма. Тотчас после бомбёжки я взял двух бойцов и пошёл с ними в разведку. Павлик возражал, что я иду сам, но я его обманул, сказав, что вернусь, как только покажу им район разведки. Ближайшей целью я поставил узнать, каково положение в Захорно и Хорлешти, есть ли кто там, и где наш полк.
      Солнце своим краем уже коснулось горизонта на западе. Стрельба и движение прекратились. Без всяких помех через тридцать минут мы уже были в районе землянок. На противоположной стороне лощины я увидел несколько замаскированных «Студебеккеров» Указав бойцам, где искать машины полка, и куда потом доложить мне, я сам пошёл в деревню Захорно, в район домов штаба. И на пути, весьма кстати, встретил посыльного от командира полка, который разыскивал меня. От него я узнал, что полк из 7 орудий потерял 6, что потери в людях невелики, и получил приказание полковника такого содержания:
        1. Немедленно восстановить связь с НП;
        2. Доставить из Цыганешти 200 снарядов к орудию;
        3. Всех людей из деревни направить на НП.
      В деревне мне попался пьяный Богородский, помощник командира взвода по связи. Выслушав приказание, он собрал трёх телефонистов и приступил к восстановлению связи. Старшину Зельцера я послал в Цыганешти за снарядами и одновременно за документами штаба, так как они могут потребоваться каждую минуту. Для задержания своих бойцов, ушедших от своих орудий, и по самим деревням Захорно и Хорлешти послал патруль с этой же целью, а также для оказания помощи раненым. Группу бойцов вместе с лейтенантом Конторским отправил на наблюдательный пункт полка. Уже стемнело, когда я, наконец, нашёл возможность сходить в лощину к капитану Харламову и доложить им о необходимости сейчас же вернуться на старое место штаба. По дороге меня встретил на лошади командующий артиллерией дивизии. Узнав, кто я, он заслушал от меня рапорт о положении полка. Капитан Егорычев, или как я его называю Николай, не дожидаясь моего возвращения, сам вслед за мной вернулся к своим связистам, и с удовольствием узнал, что я успел уже перетащить в землянки из деревни радиоприемник и все наше имущество. Связь неожиданно скоро была восстановлена. Я доложил начальнику штаба Пурышеву о моём решении покинуть помещение в деревне и держать штаб в землянках, на что и получил одобрение. Из многочисленных рассказов с огневых позиций батареи, я потом узнал многое о происходившем на переднем крае."
________________________________________________________________________________________________________________



КОНТОРСКИЙ Василий Петрович (27.02.1924), полковник.
Уроженец села Чайковка одноимённого сельсовета Радомышльского района Житомирской области Украины. Украинец. 
Призван 18 августа 1942 года Кировским РВК города Красноярска Красноярского края Российской СФСР.
Участник Великой Отечественной войны с октября 1943 года на 2-м Украинском фронте.
По состоянию на январь 1944 года - командир 1-го огневого взвода 5-й батареи 444 Александрийского иптап РГК, лейтенант по воинскому званию.
Воинские части где проходил службу: 214 зап 5 гв. А СтепФ, 444 аиптап РГК, 444 иптап РГК, 444 лап 20 тк.
Уволен со службы 5 марта 1976 года.
Награждён орденом Отечественной войны II степени (09.02.1944) и медалью "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.".
В 1985 году, в честь 40-летия Победы и как здравствующий ветеран-фронтовик, награждён орденом Отечественной войны II степени: http://podvignaroda.mil.ru/?#id=1523949890&tab=navDetailManUbi.
 
                                     

[444 иптап]

Из фронтового дневника капитана Самсонова: " А БЫЛО ТАМ ТАК...  Днём после бомбёжки деревень Захорно и Хорлешти, в результате чего они заставили на время замолчать миномётный огонь и дивизионную артиллерию, румынская пехота, поддержанная 17-ю тяжёлыми немецкими танками и штурмующей авиацией с воздуха, перешла в наступление. В районе деревни Таутошти танки как-то сразу появились близко от огневых позиций 4-й и 5-й батарей. Наша пехота, состоявшая из новобранцев Винницкой области, сразу оставила свои позиции и начала отходить назад, оставив тем самым без прикрытия батареи Худякова и Чижика. Орудийные расчёты, ещё ранее разведанные танком противника, теперь стали обстреливаться одновременно несколькими «тиграми». Будучи обнаруженными, наши орудия открыли беглый огонь и по румынской пехоте, и по танкам, медленно продвигающимся в сторону артиллеристов. Плохо, на этот раз, оборудованные огневые позиции не давали возможности разворачивать орудия в нужном направлении, а самолёты противника то и дело обстреливали с воздуха. После непродолжительного поединка загорелись два танка, но и огонь остальных танков становился более интенсивным. В батареях один за другим вышли из строя три орудия. Остальные два расстреляли все снаряды и, не имея возможности вывести их расчёты, оставили, сняв, как и положено, орудийные замки, и другие приборы. Продвигающиеся вперед к деревне Хорлешти немецкие танки неожиданно встретили сильный и довольно точный огонь 2-й батареи Шобика. После первых выстрелов был подожжён ещё один немецкий танк. Разорвавшийся меж станин орудия тяжёлый снаряд вывел из строя ещё одно орудие и почти весь расчёт с командиром орудия Бубенцом. Оставшееся единственное орудие продолжало вести огонь. Своим метким огнём расчёт этого орудия поджёг ещё два немецких танка. Под прикрытием дымовой завесы начали отходить назад. Орудие перенесло огонь по румынской пехоте, которая, покинутая танками, хотя и неуверенно, всё ещё продолжала продвигаться в сторону 2-й батареи и нашего НП. Неизвестно, чем бы окончилось это единоборство, если бы уже совсем неожиданно лейтенант Скакодуб и химинструктор 2-й батареи Казарин с 12-15-ю бойцами не бросились в контратаку, открыв сходу беспорядочную стрельбу из своих автоматов. Они скоро и сами залегли. Но этого оказалось вполне достаточным, чтобы румынская пехота на этом участке начала отходить к своей линии обороны. 
       Так один расчёт одного орудия, в конечном счёте, устоял против нескольких тяжёлых танков противника и двух батальонов румынской пехоты, наступавшей на этом участке. Первейшую роль в этом бою сыграл командир полка Авраменко. Он в течение всего дня находился на наблюдательном пункте и ни на одну минуту не потерял присутствия духа. Без крика, спокойно и твердо, он руководил боем из своего ровика. Это удержало людей 2-й батареи на огневых позициях даже тогда, когда они одни, всеми покинутые, остались лицом к лицу с противником, во много раз превосходящим их в силе и технике.
       В итоге этого боя полк потерял 6 орудий из 7 и перестал существовать как боевая единица. В этот день в полку было 10 человек убитыми и 14 ранеными. Полк нанёс противнику гораздо большие потери. Подбито и сожжено 5 тяжёлых танков и уничтожено свыше 100 пехотинцев противника."

____________________________________________________________________________________________________________________

БУБЕНЕЦ Дмитрий Минович (1914-1944), командир орудия 2-й батареи 444 иптап, младший сержант. Член ВКП(б).
Уроженец села Новоивановка Ореховского района Запорожской области Украины. Украинец. 
Домашний адрес: РСФСР, Ярославская область, город Углич, улица Луначарского, дом 3.
Призван 7 марта 1942 года Угличским РВК Ярославской области Российской СФСР.
Воевал на Карельском, 2-м Украинском фронтах.
Награждён орденом Славы III степени приказом командарма-5 за № 07/н от 14 февраля 1944 года: http://podvignaroda.mil.ru/?#id=30435563&tab=navDetailManAward.
Убит в бою 29 апреля 1944 года в районе деревни Хорлешти, что северо-западнее 11 км румынского города Яссы.

СКАКОДУБ Револьд Васильевич (10.03.1925-01.04.1945), командир взвода управления 2-й батареи 444-го лёгкого  артиллерийского Александрийского полка 20 тк, лейтенант. Член ВЛКСМ.
Уроженец города Каменск Ростовской области Российской Федерации. Русский.
Мать - Вервельская Зоя Васильевна, проживавшая по адресу: РСФСР, Красноярский край, село Назарово, улица Просвещенская, дом № 35.
Призван 14 августа 1942 года Назаровским РВК Красноярского края Российской СФСР.
Выпускник 1943 года Киевского Краснознамённого артиллерийского училища имени С. М. Кирова.
Участник Великой Отечественной войны с декабря 1943 года на 2-м Украинском фронте.
Награждён посмертно орденом Отечественной войны I степени (30.04.1945).
Убит в бою 1 апреля 1945 года и первоначально был похоронен в центр. сквер города Глогау (Германия, ныне - Глогув, Польша): https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=57358528
Ныне прах воина покоится на кладбище советских и польских воинов, что на улице Вельчака города Гожув Велькопольский Любуского воеводства Польши: https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=86112797

КАЗАРИН Алексей Иванович (1905-1945), химинструктор 2-й батареи  444-го лёгкого артиллерийского Александрийского полка 20 тк, сержант. Член ВКП(б).
Уроженец города Переславль-Залеский одноимённого городского округа Ярославской области Российской Федерации. Русский.
Жена - Казарина Ольга Ивановна, проживавшая по адресу: РСФСР, Ярославская область, город Ярославль, Красновехивский переулок, дом № 1.
Призван 11 марта 1942 года Переславским  РВК Ярославской области Российской СФСР.
Участвовал в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны: Карельский фронт - с 5 мая 1942 года по 14 июля 1943 года; Воронежский (1-й Украинский) фронт  - с 2 сентября 1943 года по 7 ноября 1943 года; 2-й Украинский фронт - с 7 ноября 1943 года по 6 июля 1944 года; 1-й Украинский фронт - с 9 марта 1945 года по 1 апреля 1945 года.
Награждён орденами Красной Звезды (28.05.1944) и Отечественной войны II степени (30.04.1945 - посмертно), а также медалью "За отвагу" (21.01.1944).
Убит в бою 1 апреля 1945 года и первоначально был похоронен в центральном сквере города Глогау (Германия, ныне - Глогув, Польша ): https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=4443842
Ныне прах воина покоится на кладбище советских и польских воинов, что на улице Вельчака города Гожув Велькопольский Любуского воеводства Польши, могила № 477: https://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=86111780


                                 

[444 иптап]

Из фронтового дневника капитана Самсонова: " СНОВА В БЕССАРАБИИ.  29 апреля мы с майором Петровым получили приказание выехать в тыл и разыскать все свои машины, отставшие во время весеннего наступления. Отставшие от полка 32 автомашины были разбросаны от Верещак и Звенигородки до города Умани во многих населённых пунктах. По этому приказанию мы должны были их заправить горючим и 28 мая, вечером, привезти в Гоголтяны. Приказание было выполнено с опозданием на один день. У заправленных нами машин горючего до места не хватало, и поэтому мы их направили в г. Бельцы, где они могли дополнительно заправиться, а сами выехали в Гоголтяны через деревню Цыганешти, куда прибыли вечером 29 мая. Здесь, в Цыганешти, нам сообщили, что весь полк выехал в деревню Пеленеи, в районе города Бельцы. В Цыганешти мы привезли из Брацлава бочонок пива в 100 литров. Пиво предназначалось для офицеров полка, но поскольку не было известно, когда мы соединимся с полком, а пиво от жары портилось, то и решили это пиво выпить. У пивного бочонка просидели всю ночь, человек десять, и к рассвету всё пиво выпили.
      На заре началась сильная артиллерийская канонада. Противник из тяжёлой артиллерии вёл сильный заградительный огонь по реке Жижия, и особенно в районе переправ. Вслед за тем, крупные соединения авиации начали подвергать беспрерывной бомбёжке весь правый берег реки Жижия и мосты через эту реку. Зенитный огонь наших батарей был слишком слабым, чтобы им в этом помешать. Наша авиация на этом участке также не появлялась, за исключение 2-х, 3-х наших истребителей. Они кружись поодаль, и казалось, не решались подходить ближе. Но вот один из наших ястребков, прикрываясь облаком, подошёл к пикирующей пятерке немецких самолётов, и внезапно выскочив из-за облака, прорезал пулемётной очередью последний в неприятельском звене самолёт. «Фриц» камнем полетел в пойменный луг Жижии. Наш ястребок отвернул в сторону на почтительное расстояние. Ещё через полчаса другой наш истребитель приблизился к району бомбёжки, но сбитый немецким самолётом, упал на тот же луг у деревни Цыганешти, неподалеку от нас. Мы, оставив маршрут двум продуктовым машинам, пересели на «Додж-Пикап» и выехали к месту сосредоточения полка. Бой за Жижию нарастал с каждым часом. Всюду над нами кружились «Мессершмиты» и обстреливали из пулемётов дороги. Проходящие машины остановились и прижались к стенам деревенских строений. Мы, полагаясь на незначительность машины, которую представлял собой «Додж», решили ехать, не останавливаясь. Когда мы уже отъехали километров 15 от Цыганешти, то встретили большую колонну, не менее 150 английских танков. Они, пренебрегая маскировкой, высоко поднимая длинное облако пыли, на большой скорости шли на фронт. Ещё через полчаса мы, проехав через реку Прут, снова попали в Бессарабию. Ещё через несколько часов, мы уже были в городе Бельцы, и в середине дня меня встретили Николай, Федька и Павка в своей квартире в деревне Пеления. Это была большая деревня, она насчитывала более 3 000 домов и заселена исключительно молдаванами, разговаривающими на очень близком к румынскому языку. В деревне не было людей, понимающих русский разговорный язык. И потому за месяц нашего пребывания в этой деревне, наш словарный запас молдавского (румынского) языка возрос больше, чем вдвое. Но и этого запаса слов было явно недостаточно, и часто приходилось объясняться мимикой. Я и Николай решили отыскать пруд, чтобы искупаться (ведь должен же быть пруд, если нет реки). Один молдаванин выслушал нас и махнул рукой на запад. Обрадованные, мы пошли в указанном направлении. За деревней мы переспросили другого прохожего, но и он указал на запад. У третьего встреченного спросили, «сколько до пруда», и он нам ответил, что километров 60 будет. Когда мы поняли, в чём дело, то оба рассмеялись. Оказывается, все они указывали нам дорогу не на пруд, а на реку Прут.
       Первое время население нас сторонилось и убегало при встрече с нами. Но когда на другой день мы хоронили погибшего при выезде из Цыганешти от пулемётного обстрела немецкого самолёта бойца Елохова, то пожилые старушки охотно собрались на похороны и плакали, когда мы опускали гроб в могилу. Они поняли мою надгробную речь по жестам и интонации. Две старушки подошли ко мне и предложили буханку хлеба, но, не поняв, в чём дело, отказался. После я узнал, что по обычаям молдаван и румын на гроб покойному кладётся буханка хлеба, и уже потом могила засыпается землёй. Был июнь месяц. Большие сады черешни и тутовника стояли красными от созревших вишен. Бойцы полка, расквартированные по домам, вели себя исключительно скромно. Никаких жалоб от населения за весь месяц не поступало, и молдаване стали относиться к нам с всё большим и большим доверием. Наша старуха-хозяйка, больная слоновой болезнью, стала всё чаще заходить в нашу квартиру (мы жили в отдельном доме) и изредка угощала нас вишнями и брынзой. Позже стала заходить и её сноха, лет двадцати четырёх, послушать музыку из радиоприёмника. Молодые девчата привыкли и перестали дичиться нас раньше всех. Вечером двое-трое из них уже стояли у наших дверей, слушая радиопередачу или болтая с Федькой, Павкой или Николаем.
       После того, как Николай сфотографировал двух из них, уже не было отбоя и от других. Заглядывая умоляющим взглядом в лицо Николая, они жалобно его просили: «Коля! Фотографиль!». Павка не выдержал, и, не имея материала, разыграл сцену фотографирования с пустой кассетой, не имея даже объектива. После это ему от них вообще прохода не было. Они ходили за Николаем и просили: «Коля! Фотографиль!»
     В конце месяца мы сдали свою пушку какому-то артиллерийскому полку, находящемуся на фронте через их уполномоченных, а сами выехали на погрузку вагонов в город Бельцы. Здесь в деревне Пеленеи мы по-настоящему впервые хорошо отдохнули, и покидали деревню с некоторым сожалением.
     26 июня полк сосредоточился на станции Западной, города Бельцы. Здесь, как оказалось, мы должны были погрузиться в один эшелон с 6-й артиллерийской бригадой, но вагоны не подавали. Полк, оставив необходимое количество людей, для охраны имущества на станции, разошёлся за 3-4 квартала от станции. Мы с Николаем и Федей Мажаровым расположились в вишнёвом саду под густыми ветвями деревьев. Позже к нам пришел спать Павлик Харламов. Едва мы улеглись, как на подступах к городу зенитная артиллерия открыла заградительный огонь, и вслед за тем паровозные гудки завыли сигнал воздушной тревоги. Ещё немного – и воздух наполнился воем моторов неприятельских самолётов, и многочисленные батареи зениток покрыли ночное небо хлопками выстрелов. Минут 30 кружили самолёты над городом, пока не повесили своих фонарей. И в городе, и у нас в саду стало светло как днём. Несколько зениток открыли прямо через наши головы огонь, как из пулемётов, по фонарям. Ещё через 10 минут самолёты начали один за другим сбрасывать бомбы на город. Павлик и Федька не выдержали и ушли из сада куда-то в погреб. Я и Николай, оценив, что районом бомбёжки является вокзал, а не мы, решили оставаться в постелях. После 24-00 всё утихло, и мы уснули. На другой день составы нам также не подали. Мы нашли квартиру, развернули в пяти шагах от дома под вишней приёмник и отдыхали. В следующую ночь бомбёжка города снова повторилась. Самолётов на этот раз было ещё больше, зенитная артиллерия работала особенно интенсивно. И мы, чтобы не стать случайной жертвой осколков снарядов своих зениток, ушли в коридор, домой. На 3-й день мы совершили экскурсию в монастырский парк и ели там тутовник, а 29 июня, наконец, погрузились и выехали в город Житомир на формирование, куда мы благополучно по маршруту М.Подольск, Жмеринка, Винница, Фастов приехали 2-го июля."
_________________________________________________________________________________________________________________________________________



ЕЛОХОВ Степан Гаврилович (1896-1944), командир хозяйственного взвода 444 Александрийского иптап, старший сержант. Член ВКП(б).
Уроженец деревни Погост Рязанцевского сельского поселения Переславского района Ярославской области Российской Федерации. Русский.
Жена - Елохова Наталия Васильевна, проживавшая по адресу: РСФСР, Ярославская область, Переславский район, деревня Погост.
Призван 3 марта 1942 года Переславским РВК Ярославской области.
Участвовал в боевых действиях с июня 1942 года на Карельском фронте как наводчик 5-й батареи 444 иптап.
Награды:
- орден Красной Звезды, награждён приказом командарма-26 за № 077 от 23 февраля 1943 года:  http://podvignaroda.ru/?#id=16478465&tab=navDetailManAward ;
- медаль "За боевые заслуги", награждён приказом комполка-444 за № 06/н от 24 февраля 1944 года: http://podvignaroda.ru/?#id=30881648&tab=navDetailManAward .
Убит 30 мая 1944 года при налёте авиации противника.
Ныне прах воина покоится в братской могиле села Пелиния Дрокиевского района Молдовы.
      Из воспоминаний Вильница И.Е., "Вестник" №7, 30.03.1999 г.: "В нашей части героем был пожилой сержант - наводчик орудия Елохов. Когда прямо на его позицию шёл немецкий танк, он, спасая себя, успевал выстрелить первым, и таким образом на его счету было 6 подбитых танков. Конечно, надо было иметь самообладание и зоркий глаз, но, право, в момент выстрела он думал не о патриотизме, а о собственной жизни. В конце войны, чтобы сохранить жизнь героя, его перевели в тыл полка заведовать продовольственным складом. Однажды, в спокойной обстановке, он поехал за продуктами во фронтовую тыловую базу. В небе барражировал немецкий самолёт-разведчик, который напал на беззащитную машину. Елохов погиб от первой же очереди, а водителя даже не задело.".

Скан со страниц газеты "Известия" от 15 июня 1943 года.

[444 иптап]

Из фронтового дневника капитана Самсонова: " 1945 ГОД. ДЕСЯТЬ ДНЕЙ ПОД ГЛОГАУ.   Прибывший в Германию 20-й танковый Звенигородский корпус не был окончательно сформирован в городе Тульчине на Украине. Только отдельные, приданные ему части, были укомплектованы людьми, машинами и вооружением до своих штатов. К таким частям относился наш полк, который был в боевой готовности ещё 10 сентября 1944 года, отдельный миномётный дивизион (гвардейские миномёты), зенитный полк, полк тяжёлых самоходных пушек, мотобатальон, батальон связи. Что же касается самих танковых бригад, то у них к нашему приезду ещё не доставало до пятидесяти процентов танков, положенных им по штатам вооружения. Поэтому корпус был сосредоточен у осаждённого нашими войсками города Глогау, имея перед собой одновременно три задачи :
1. Продолжать доформировываться ;
2. Оказать помощь нашим войскам в случае выхода осаждённых из города и прорыва их к линии фронта ;
3. Оказать помощь войскам фронта в случае попытки немцев прорваться к осаждённому Глогау.
       Район расквартирования корпуса отвечал задачам, поставленным перед корпусом. Штаб корпуса разместился в деревне Дорнбуш, близко от города Раутена, а все части корпуса - по деревням к северу от Дорнбуша. Наш 444 полк был ближе всех к Глогау, и мог с дистанции семь тысяч метров вести огонь по городу, если бы была в этом необходимость.
       Заняв огневые позиции, с хорошим обзором впереди лежащей местности и оборудовав НП в дивизионах и КНП в полку, а также отрыв ровики и приведя в порядок квартиры, полк перешёл к занятиям мирного времени по расписанию. Ежедневно с севера от Глогау доносился артиллерийский гул от разрывов снарядов, временами то усиливающийся, то утихающий. Почти ежедневно небольшие группы самолётов прилетали и подолгу бомбили город, и эта бомбёжка хорошо была слышна у нас. Почти ежедневно и ночью в воздухе был слышен гул моторов немецких самолётов. Завидев наши самолёты, немецкие лётчики спешили убраться дальше и выше, тем более что и зенитный огонь побуждал их к этому. Но вот однажды, перед вечером, немцы, воспользовавшись тем, что наша пятёрка бомбардировщиков вышла на бомбёжку почему-то без прикрытия, атаковала их тремя “мессершмитами”. Почти над нашими головами разгорелся воздушный бой. Наши самолёты, уходя из района Глогау, интенсивно вели огонь, не подпуская на близкое расстояние к себе “мессеров”. Те же, заходя с разных сторон, вели огонь из пулемётов, пытаясь расстроить их строй. Десятки наших бойцов, в том числе и я с капитаном Егорычевым, с замиранием сердца следили за исходом боя. В это время осколки от зениток, а потом и пули от пулемётной очереди с самолётов просвистели и упали в саду, близко от нас. Это заставило нас лечь на землю, но затем снова встали, чтобы лучше видеть. Все боялись за судьбу советских самолётов, оказавшихся в тяжёлом положении. Однако бой кончился для нас благополучно. Немецким стервятникам не удалось сбить наш самолёт, и они, израсходовав всё горючие, потянулись.
       От Глогау приходили от перебежчиков и пленных такие вести. Город сильно разрушен, никаких надежд удержать сколько-нибудь долго в своих руках, нет. Жители города посылали свою делегацию к немецкому начальнику города с просьбой прекратить сопротивление и сдаться на милость Советской Армии или пропустить из города к войскам Советской Армии всех мирных жителей, так как людские потери ложаться больше на них, нежели на немецких солдат. Начальник гарнизона приказал 21 марта расстрелять эту делегацию. Каждый день от бомбёжек и от огня советской тяжёлой артиллерии немецкий гарнизон катастрофически таял. Из двух немецких дивизий и одного полка “власовцев” в городе на 29 марта насчитывалось не больше трёх тысяч человек в строю и до двух тысяч ранеными. Все ждали скорого падения Глогау и потом перемещения корпуса в направлении фронта."
_____________________________________________________________________________________________________________

Отсюда: https://pamyat-naroda.ru/documents/view/?id=134588256

[444 иптап]

Из фронтового дневника капитана Самсонова: " ПАДЕНИЕ ГЛОГАУ.  1 апреля в пять часов утра посыльный начальника штаба разбудил нас с известием, что объявлена тревога. Принимая её за очередную учебную тревогу, мы не спеша оделись и явились в штаб полка. Большая часть офицеров штаба была уже на месте. Здесь нам сообщили, что сегодня ночью в два часа немцы порвались через оборону нашей пехоты и устремились в южном, то есть в нашем направлении. Количество вырвавшихся из города немцев определялось в пятьсот человек. По тревоге оба дивизиона получили задание оставить у каждого орудия по два человека для охраны и на случай ведения огня, а все остальные с автоматами, по-пехотному, должны двигаться в направлении Глогау, прочёсывая лес и всю местность. Минут через десять из второго дивизиона запросили в штабе, скоро ли будет отбой тревоги. Это было даже смешно. В дивизионах офицеры, несмотря на то, что им всё сказали об обстановке, приняли это за учёбу. Да...Это было смешно, и в то же время, не смешно и очень опасно. Поэтому командир полка послал меня во второй дивизион с тем, чтобы серьёзно предупредить офицеров и поговорить с бойцами о серьёзности выполняемой ими задачи. Дивизион я нашёл в полутора километрах к северу от деревни. Он неохотно уходил от своих пушек. Я задержал их на пять-восемь минут и объяснил им ответственность поставленной им задачи. Вернулся на огневые позиции наших пушек и здесь обошёл всё и побеседовал со всеми бойцами. Потом вернулся в штаб полка и доложил командиру полка о выполнении приказания. Через час в штаб полка привели двух пленных немецких солдат. Это были первые пленные, захваченные первым дивизионом. После захвата их в плен, третий их товарищ пытался сопротивляться, и был убит. Немцы были немногим старше тридцати лет. Это были кадровые военные. Худые, с заросшими грязными лицами, они производили впечатление замученных, и в то же время, гадких людей. При обыске они охотно поднимали руки, поворачивались, но когда их от штаба полка хотели отправить в комендатуру нашего же полка, то они заныли и начали просить не расстреливать их, чего к стати сказать, никто и не собирался делать.
       Через несколько минут из первого дивизиона позвонили, что они видят группу немцев и просят разрешения окружить их. Им разрешили. Пленные по два-три человека начали поступать ежечасно. Около двенадцати часов дня из штаба корпуса донесли о гибели лейтенанта Револьда Скакодуба и старшего сержанта Казарина. Кроме того, ранено было два бойца. Командир полка вызывает свою машину, и мы едем на место, где немцы отстреливаются, и дивизион несёт потери. Сопротивление вырвавшихся из города немцев было настолько бессмысленным, что каждый выстрел с их стороны возмущал, и буквально бесил наших офицеров. Когда мы подъехали к опушке леса, где были убиты наши офицер и сержант, то там стояла группа немцев в одиннадцать человек под конвоем наших бойцов. Убитые были лучшими людьми в нашем полку. Полковник выслушал короткое сообщение о том, как пленные немцы открыли огонь по лейтенанту Скакодубу и его людям после того, как тот скомандовал им “Хальт !” - по-немецки “Руки вверх !”. У полковника, видавшего виды за период Отечественной войны, лицо передёрнулось. Он подозвал офицера и негромко сказал : “Отведите пленных немного в сторону и дальше не водите “. Всех одиннадцать немцев расстреляли. Кровь погибших товарищей окупилась “чёрной” немецкой кровью.
       Первый дивизион удалился к северу от своей деревни до четырёх километров, и к вечеру взял тридцать немецких солдат и одного офицера в плен и застрелил девятнадцать немцев, пытавшихся оказать сопротивление, включая одиннадцать расстрелянных. На другой день этим же дивизионом было захвачено ещё четыре немца. От других частей корпуса доходили до нас такие же сведения. Так, например, бойцы 80-й танковой бригады взяли в плен сорок шесть человек и убили оказывающих сопротивления почти столько же. Уже на третий день ефрейтор Прыгунков, работающим письмоносцем полка, сам взял в плен одного немца.
       Часов в двенадцать дня 1 апреля я выехал на машине с майором Петровым в город Глогау. Город был полностью занят нашими войсками. Через двенадцать-пятнадцать минут машина уже подъезжала к окрестностям города. Ещё за три километра от города навстречу к нам шли колоннами сотни пленных немцев. За колоннами пленных тянулись длинными нестройными колоннами жители города - мужчины в пожилом возрасте и много женщин всех возрастов. Их конвоировали сами немцы с повязками Красного Креста на левом рукаве. С собой жители несли портфели или маленькие чемоданчики, а в большинстве случаев, маленькие узелки с парой белья и парой носовых платков, а также пачкой документов, удостоверяющих их личности, профессию, образование. Пленные немцы вели себя тихо. Испуг на лицах ещё не прошёл, и во всём чувствовалась какая-то обречённость. Я не спрашивал их, о чём они думают, но мне кажется, все они жили одной мыслью - ожиданием расстрела, виселицы. Понятно, что ни того, ни другого с ними никто не собирался делать. Колонны городских жителей, покидающих город, были не похожи на колонны пленных. Эти цепко хватались за жизнь, и очевидно, вопреки фашистской агитации, имели ещё какую-то надежду остаться  живыми. Они тесно жались друг к другу, беспрерывно оглядывались то в одну, то в другую сторону, и, несмотря на трагизм своего положения, встречавшись взглядом с бойцом или офицером, изо всех сил старались улыбаться. Тогда, когда их обыскивали, они  спешили сами раскрыть свои узелочки, портфели, чемоданчики и вывернуть свои карманы, чтобы все убедились, что оружия у них нет. В кюветах дороги, по которой шли эти колонны, лежали убитые немецкие и наши солдаты. Немецких трупов было больше, так как их в дни боёв никто не убирал. На повороте к городу большое кладбище с памятниками, оббитыми красной материей. Здесь погребены бойцы, первыми начавшие штурм города более месяца тому назад. На дороге много битых немецких лошадей-тяжелозов и разбитых повозок. Вот стоит, задрав к верху ствол, тяжёлая немецкая зенитная пушка, дальше к городу, близко один от другого, два разбитых наших танка Т-34.
       Не успела наша машина проскочить в город, как из города начали вытягиваться пехотные части, участники боёв за Глогау. Почти все бойцы ехали на конных повозках. Все они возбуждены, многие успели выпить вина, и были веселы. Песни, аккордеоны покрывали своими голосами все шумы колонны. У многих бойцов болталось по нескольку цепочек от часов. На дороге получилась пробка. В воздухе гудели моторы немецких самолётов-разведчиков, и можно было ожидать, что колонну будут или бомбить, или обстреляют. Но прошло пятнадцать минут, и движение возобновилось. Наша машина вскочила в город. Но, Боже мой, что это был за город ! Общий вид города напоминал лунные горы, какими их рисуют в книжках. В центре панорамы каким-то чудом держится одна стена высокой колокольни, пробитой многими десятками тяжёлых снарядов. Купол обрушился. Слева и справа от этого центрального скелета, всю панораму занимают такие же остовы меньших размеров. На переднем плане - парк, настолько посечённый осколками бомб и снарядов, а также пулями пулемётов и автоматов, что он не имеет ни одной не искалеченной веточки. Всё, что раньше называлось парком, теперь представляет собой чёрное, прокрученное месиво. Много рядов окопов пересекает парк, а сотни огромных воронок от бомб большого калибра сделали этот парк непроходимым для всех родов войск. Впереди большая каменная баррикада, усиленная глубокой канавой. Кто-то уже успел свернуть баррикаду в канаву. Наша машина, сделав три-четыре резких толчка, перевалилась благополучно на ту сторону баррикады. Свернув право, а затем влево, мы очутились у крайних высоких городских зданий слева, и площади справа. Город в центре горел. Во всех частях города беспрерывно рвались мины и гранаты. Пулемётные и автоматные очереди следовали в разных частях города одна за другой. Высоко над головами гул моторов, то наших, то немецких самолётов. Останавливаем машину и проходим в одну из уцелевших улиц. Нигде, ни в одно доме, нет окон, во многих домах нет дверей или даже целых стен. Некоторые дома, уцелевшие от окончательного разрушения и от пожара, представляют собой “дом в разрезе “. С улицы можно смотреть на этот четырёх-пятиэтажный дом, разрезанный пополам как будто бы ножом. Все дома улицы были убраны белыми флагами. Огромные белые простыни на длинных шестах свисали по несколько штук из каждого дома, и говорили о капитуляции жителей перед Советской Армией. Все жители поспешили выбраться из подвалов в нижние этажи домов и сбиться при открытых дверях в маленькие комнатки. В подвалах и на чердаках многих домов ещё продолжали оставаться кое-где эсесовцы. Один красноармеец-пехотинец говорит мне : “Капитан, идите в этот подвал. Там склад мануфактуры “. Я решил посмотреть и пошёл за бойцом. Не успели мы спуститься на несколько ступенек, как боец выхватил две гранаты и бросил одну за другой в подвал, и только после разрывов   крикнул : “Кто там ? Буду ещё бросать гранаты  !“. Я поспешил уйти от него и от его услуг. К двум часам дня все жители вышли на улицы, несмотря на опасность взрыва мин, и стали выходить большими и маленькими группами на дорогу, ведущую из города. В городе оставаться было нельзя. К ним подходили бойцы и сочувственно говорили им по-русски, и немцы приниженно, заискивающе натягивая улыбку, отвечали им по-немецки.
       Один боец, в истёртой шинели, штурмовавший Глогау и видевший смерть много раз, теперь взял у немки пяти-шестимесячного ребёнка на руки, целует его и плачет. Он рассказывает этим немцам, как немецкие солдаты сожгли его дом, и в толпе беженцев убили бомбой его жену вот с таким же ребёнком. Другие бойцы, стоящие тут же, смотрят на всё это и переживают вместе с бойцом его горе, но на этих немцев они не озлобляются. Они смотрят на их сожжённые дома, серые исхудалые лица, полные животного страха за свою жизнь, на их разбросанные всюду вещи, и лица их не выражают ни ярости, ни сожаления. Как будто всё, что они видят в этом разрушенном городе, они принимают как неизбежное и должное. Они этого ждали три года, и теперь это пришло. Горят немецкие города, весь кошмар войны теперь несут на себе немецкие жители.
       Дальше на улице ещё одна небольшая группа. Здесь стоят три немецких женщины моложе тридцати лет и двое немцев. Один из них одет со вкусом, и ещё довольно молодой человек. С ним стоят три наших бойца. На площади, где остановилась наша машина, я обратил внимание на множество деревянных тумбочек. Они оказались отдушниками, а под всей площадью на глубине до восьми-десяти метров подземные помещения. Мы отыскали вход в него, прикрытый люком. Цементная лестница повела нас под землю. В первой подземной комнате электростанция. Проходим её и попадаем в длинный бетонированный коридор, из которого ведут двери, много дверей. Открываем одну. Здесь никого нет. На полу лежит рассыпанная пачка сигар, да генеральская фуражка. Дальше идти с плохим светом электрического фонарика мы не решились и вернулись обратно. Заходим в один пятиэтажный дом, полуразрушенный бомбами. Внизу были магазины, галантерейный, писчебумажный и магазин лакокрасок. Все остальные четыре этажа богато меблированы и забиты всевозможным имуществом богатых торговцев. На пятом этаже, в одной из комнат висят четыре генеральских костюма.
     Возвращаемся к машине и вскоре уезжаем в свою часть. Сильные, большие впечатления оставил у меня поверженный в прах многогранный Глогау и его жители."
__________________________________________________________________________________________________________________________________


https://foto.pamyat-naroda.ru/detail/3208142?backurl=%2F%3Fmode%3Dmain%26find%3DПРЫГУНКОВ%20Поликарп%20Васильевич
ПРЫГУНКОВ Поликарп Васильевич (1903), бывший разведчик взвода управления, ефрейтор по воинскому званию. Член ВКП(б).
Уроженец посёлка Абрамовка одноимённого сельского поселения Таловского района Воронежской области Российской Федерации. Русский.
Домашний адрес: Новосибирская область, Болотинский район, деревня Сабиновка.
Призван 4 марта 1942 года Болотинским РВК Новосибирской области Российской СФСР.
Награждён медалями "За боевые заслуги" (19.10.1943) и "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.".

[444 иптап]

Из фронтового дневника капитана Самсонова: " ... Через два дня, 3 апреля, я снова попал в этот город. Дорога была пустой. Редко проедет в город или из города машина и больше никого. Город также пустой. Ни военных, ни гражданских совершенно не видно. Все, кто остался в живых, успели покинуть город в первый день. Пожар теперь быстро распространился по всем районам города, и в городе от этого было душно. Многие дома, которые оставались не сгоревшими 1 апреля, теперь горели или стояли чёрными, обгоревшими. В редких домах, куда не пришёл ещё огонь, сиротливо и странно, как в мёртвом городе, сквозным ветром развевались на окнах и дверях шторы. Мы остановили машину на наиболее сохранившейся улице. На больших белых флагах нашиты чёрные или красные кресты. На этой улице в нижних двух этажах размещались немецкие госпитали. Вхожу в один, потом в другой, третий. Везде на кроватях или даже просто на скамьях, лежат трупы немецких солдат и офицеров. Немецкий гарнизон, вымотанный из сил беспрерывными бомбёжками и артиллерийским огнём, не мог заниматься похоронами умерших от ран, и они так и лежали несколько дней до падения города. Тесные, заваленные кирпичом улицы, разворочены глубокими воронками и трудно проходимы. С трудом пробираюсь по этим улицам, у стен сгоревших и полуразрушенных зданий, прохожу дальше к центру. Вот и центр. Здесь ни одного уцелевшего дома. Всё взорвано бомбами, а потом сгорело. В немногих уцелевших подвалах повсюду трупы гражданских женщин и мужчин рядом с трупами немецких солдат. Они убиты осколками бомб и снарядов. Вот не сгоревший дом, сохранившийся дальше от центра к окраине. В доме кирпичи и пыль. Снаряд пробил стену и разорвался. На полу комнаты, на животе, лицом вниз, лежит богато одетая женщина лет пятидесяти. Юбка на спине при падении безобразно поднята. В другой комнате такая же картина. Подвальное помещение этого дома прямым попаданием в люк разрушено. На улицах города много трупов лошадей и даже собак. Реже трупы немецких солдат.
       Через трое суток я поехал в третий раз в этот город. Город догорел. Лишь кое-где из подвалов дымило, догорало. Теперь уже города вовсе не было. Нигде не сохранилось ни одного даже полуразрушенного дома. Сгорело всё. Кирпичные , высокие стены, пробитые снарядами и развороченные взрывами бомб, теперь после пожара рушились, и как баррикадой закрывали улицы. Движение по городу на машинах в любом направлении прекратилось. На улицах этого “города” ничего живого : ни кошки, ни собаки, ни птицы. На этом месте никогда больше города не будет. И вот, когда я забрёл случайно в один из немногих уцелевших подвалов, и увидел на стуле в сидящей позе труп женщины, то невольно вздрогнул. В таком городе не оставалось больше трупов - они или сгорели, или были завалены на улицах кирпичами. Ещё более неожиданным было, когда “труп” открыл глаза и посмотрел на меня. Со мной был другой офицер, хорошо знающий немецкий язык. В руках у нас были фонарики, которыми мы осветили подвальную комнату. “Убейте меня “, - слабо прошептала женщина - “Моего мужа убили на Днепре, сына на баррикадах Глогау, дочь на улицах города осколком. Дом мой,  вещи мои - всё разрушено, сгорело. Я вскрыла себе вены на руках уже восемь дней назад, в день падения города, и никак не умру. Прошу вас , русские, убейте меня”. Она говорила медленно, полушёпотом. Мы постояли минуту, и оба ушли из подвала. Нам вспомнились слова товарища Сталина : “Они хотели получить беспощадную войну,  они её получат”. Да, они её получили, и эта немка получила её во сто крат.
       Прошло более полутора месяцев, с тех пор, как мне пришлось ехать туда в последний раз. Дело в том, что пригороды города не сгорели, и там, на заводских постройках сохранились склады различных материалов. Однажды во время поездки в район лесопильного завода Глогау за досками, наши ребята обнаружили фотолабораторию. Полковник дал мне и капитану Егорычеву свою легковую машину, и мы поехали туда, чтобы забрать фотоматериалы. Дорога в город теперь носит меньше следов войны. Трупы лошадей и людей зарыты. Меньше по сторонам валяется перин, одеял и велосипедов. Поле и яблоневые аллей позеленели, а высокая трава по обочинам дороги закрыла то, что ещё было не убрано или не подобрано. Частые линии окопов и ходов сообщений по полю стали теперь менее заметны. Мы приехали на этот раз не в сам город, а в район лесопильного завода, расположенного у пересечения железной дороги с рекой Одер. Машина не доехала до реки и остановилась у взорванного немцами моста шоссейной дороги. Дальше ехать было нельзя, и машина должна была развернуться, проехать сто метров назад и свернуть влево. Я вышел из машины, чтобы пройти пешком эти трудные для машины места. В нос ударил сильный трупный запах. Здесь долгое время проходила немецкая оборона. Вся местность изрыта лабиринтами окопов, во многих местах с перекрытиями. Тут же стояла батарея четырёх спаренных зенитных пулемётов и мелкокалиберных пушек. Обилие огромных воронок, покрывающих весь окопный лабиринт, свидетельствует о том, что советская авиация на этом участке немецкой обороны много поработала. В самих окопах, но чаще почему-то между окопами, на огородах, лежало много трупов немецких солдат. Их не убрали в своё время, и теперь в жаркую майскую погоду они разлагались. Машина остановилась у железной дороги, так как проезда в этом месте не было. За полотном стояли четыре пятиэтажных дома, очевидно принадлежащих заводу. Трудно представить, на что похожи эти дома. По своему положению на местности, каждый из них являлся крепостью. На стенах низких кирпичных строений, стоявших ближе к передовой и в восьмидесяти-ста метрах от многоэтажных домов, были везде нарисованы в разных положениях, и почти в натуральную величину, советские танки. Не трудно теперь догадаться, что дома занимала команда “фаустников”, усиленная автоматчиками. Ещё на подъезде к заводу стояло восемь подбитых наших танков. Теперь также не трудно понять, что это работа этих же “фаустников”. Всё кругом говорит о том, что в этот район был сосредоточен сильнейший артиллерийский огонь с нашей стороны. Однако все многоэтажные дома устояли от огня даже тяжёлой артиллерии. Разрывы авиационных бомб не стёрли этих домов. В дин из самых больших домов, продолговатых по длине, попали две крупные бомбы. Десятки комнат всех пяти этажей, по левой стороне дома, рухнули по самый фундамент. Огромная и прочная крыша, удерживаемая справа, и сама вся изодранная, опустилась, и до самого фундамента закрыла оставшуюся часть дома. В доме возник пожар. Однако, сами стены сделанные из бетона не загорелись, а в некоторые комнаты пожар и вовсе не проник. Огромный цементированный подвал забит трупами немецких солдат. Здесь по всей видимости, был передовой перевязочный пункт, где все тяжелораненые умирали, и их никуда не выносили. Все они лежат на груде спущенного со всех этажей тряпья, одежде хозяине этого дома. Ни с каким противогазом в этот подвал теперь проникнуть нельзя. Ещё два полуразрушенных дома с уцелевшими подвалами. В подвалах мука, соль, крупы, консервы. И наконец, дом в котором наверху размещалась фотолаборатория города Глогау.
       Это такой же большой многоэтажный дом. Когда-то единственная лестница винтом поднималась из середины дома, и по ней квартиранты добирались до своих этажей и расходились по своим квартирам. Теперь прямым попаданием в центр дома, как раз в лестницу всё это разрушено. Большие и малые глыбы цемента на длинных металлических прутьях уродливо свисали сверху донизу. В доме был пожар на всех этажах, и только одна маленькая комнатка на чердачке уцелела. В ней -то и помещалась фотолаборатория. Подняться без лестницы, по спущенным сверху вниз металлическим  прутьям и развалинам было делом трудным и небезопасным. Я добрался до третьего этажа, и передо мной стала непреодолимой стеной рухнувшая часть потолка одного из этажей и ставшая в этом месте вертикально. Под обломками стен, под глыбами цемента, виднелись то руки, то ноги погибших при взрыве бомбы людей. Вот из-под обломков, в одном месте, виден больше, чем наполовину, труп. Он обгорел, но в нём ещё можно узнать солдата или офицера немецкой армии. Сержант Саблин, который привёз нас сюда, полез на эту отвесную стену, а за ним и капитан Егорычев. Оба они благополучно поднялись туда, и через час или полтора начали спускать ко мне на верёвках ящики и большие пакеты с фотобумагой и другими фотопринадлежностями. Ещё через час я подвёл машину к дому, сделав в объезд большой круг, и мы погрузили всё это имущество. Одной фотобумаги было свыше двенадцати тысяч листов.
       К вечеру мы вернулись на место для того, чтобы уже больше никогда не возвращаться в этот исчезнувший город, полный трупного зловония. Пройдут годы, десятки лет. В памяти сотрутся воспоминания о страшной войне. И только стёртый с лица земли город, с исчезнувшими навсегда жителями и солдатами гарнизона, своей огромной мусорной свалкой обгорелых кирпичей, погнутых металлических балок, огромными воронками и человеческими костями, оставшимися без погребения, будет напоминать нам о совершённых фашистами преступлениях, и понесёнными их отцами и матерями возмездии."
         
 

[444 иптап]

Отсюда: http://www.pobeda1945.su/division/5141/archiv/283