Перейти в ОБД "Мемориал" »

Форум Поисковых Движений

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.

Войти
Расширенный поиск  

Новости:

Автор Тема: Повоюем. товарищ полковник!  (Прочитано 1117 раз)

Ольга Семёнова

  • Ольга Васильевна
  • Участник
  • ***
  • Оффлайн Оффлайн
  • Сообщений: 373
  • ИЗ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ
Повоюем. товарищ полковник!
« : 05 Января 2016, 13:48:04 »
Провожали парня в армию. Как водится, пришли соседи, родня и знакомые.

Мать паренька промокала мятым платком слёзы и пот на раскрасневшемся от хлопот лице, волновалась от мыслей о скорой разлуке с сыном. Замирала, а спохватившись, вспоминала о гостеприимстве: обводила взглядом стол, проверяя, кому подложить хлеба или куда поставить водку. Позвякивала посуда. Каждый гость вёл чуть слышную беседу с соседом, позабыв, казалось, о проводах.

- Как родная меня мать провожала, - медленно набирая обороты, запел баритоном Сергей Сергеевич, - Тут и вся моя родня набежала. «Ах, куда ж ты, паренёк, ах – куда ты? Не ходил бы ты… – замолчал старик, а нестройный поначалу хор, переключив внимание на паренька, подхватил песню.

Сам Сергей Сергеевич дальше петь не стал, прошептал сухими губами, отведя взгляд в сторону: « … Ты, Петя, во солдаты!»

Песня закончились, гости, заметно повеселев, стали подбадривать паренька. Сергей Сергеевич сказал тихо: «Когда брата моего в армию забирали, мать пела эту песню», - но никто не слышал его слов.

Провожали в 1926 году Петьку-Моряка, брата моего деда - Сергея Сергеевича Козлова.

Моряком был отец Козловых – служил до революции на Чёрном море, - воспитывал детей на морских песнях и рассказах о броненосце «Князе Потёмкине-Таврическом». О том рассказывал, как распространял он листовки среди горожан и приезжих. Листовки революционного содержания, за которые можно было угодить в холодную. Истории старого моряка слушали девять его детей, а потом пересказывали сельским дружкам.

За рассказы и поношенную бескозырку все братья Козловы стали в деревне называться Моряками.

Мой дед Сергей Сергеевич был младше брата Петра на шестнадцать лет. Много это или мало  – неважно, младший всегда равнялся на старшего брата. 

В 1928 году Пётр вступил в партию.
Сам Сергей Сергеевич мечтал до самой пенсии вступить в партию, но не принимали его… из-за брата Петра. Вызвали как-то в райком.

- Узнаёшь? – строго спросили, шлёпнув на стол фото брата командира.

- Брат мой, Петька, - обрадовавшись, разволновался Сергей Сергеевич. Он верил все эти годы: придёт весточка от брата – простые солдаты находись, а Петька ж командиром был!

Сергей Сергеевич вопросительно посмотрел на сотрудника органов: почему молчит? – должно быть, к чему-то подготавливает, к какой-то новости.

Но опять спросили у Сергея Сергеевича строго:

- Где твой брат?

- Пропал на войне, - почувствовав неладное, твёрдо сказал Сергей Сергеевич.

- Неправда, - офицер, наблюдая за реакцией Сергея Сергеевича намётанным глазом, вдруг сообщил о местонахождении Петра, – в Америке он. И в партии брату американца делать нечего.

Сергей Сергеевич потянулся, было, к фотографии, но та, прошуршав по столу, исчезла в казённой папке.

Запереживал тогда, задумался Сергей Сергеевич: как так? – но вида не подал. Взял изогнутый костыль и ушёл, слегка прихрамывая.

Нет, - твёрдо говорил уже дома после ночи без сна, опровергая слова офицера, - Пропал он. Если бы не пропал, то давно объявился бы – это же Петька!

А жена его, Наталья Ивановна, предлагала свою версию: «Видно, во что-то ввязался, куда-то влез!», - и злилась непонятно на кого, грубо задвигая в печь чугунок.


...Летом 1941 года по Варшавскому шоссе отступали наши части. И вдруг возле дома Козловых остановилась машина, из которой вышел Пётр Сергеевич – Петька-Моряк. Тут же выбежала к нему мать Феня, сёстры и мой дед, заспешили соседи. Недолгая была встреча. И последняя.
Прощаясь, Пётр Сергеевич наказал брату, как самому младшему, оставаться при семье. «Жди нас, мы скоро будем!» - сказал и уехал.
Точно не знаю, когда произошла эта встреча. После участия в финской кампании Пётр Сергеевич служил в Могилёве. Возможно, его вызвали в Москву принимать дивизию. Знаю одно: он верил в скорую победу.
Не дождался мой дед Сергей Сергеевич брата, сам вскоре засобирался воевать. По обычаю, дала ему мать краюху хлеба и ложку, перекрестила. Он мне потом рассказывал про эту ложку – больше ничего не рассказывал, ведь воспоминания о войне хуже старой раны.

Впрочем, про Несвиж, где встретил войну,  дед тоже не рассказывал. Уже после его смерти я, шестнадцатилетняя тогда девушка, искала книгу белорусского писателя с автографом – нашего родственника, но вместо неё достала из старого портфеля несколько листочков облигаций, между которыми нашла пожелтевшую вырезку из районной газеты, протёртую на сгибах. Прочитав её, расстроилась: добрых слов сказать уже было некому – ушёл дед! Статья была про него.



Так я узнала про Несвиж, про то, как дед с сестрой помог бежать военнопленным, про партизанский отряд в брянском лесу и про службу пулемётчиком в действующей армии,  про ранение под Витебском.
Воспитывал меня дед с самого рождения. В 1973 году он ушёл на пенсию – инвалидом ведь с войны вернулся, орденоносцем. Это был талантливый во всём человек. Я радовалась, когда он разворачивал несколько рулонов со своими рисунками и стихами. Я искренне смеялась над его карикатурами, а потом просила и просила рисовать ещё. А стихи дед сочинял на ходу. Была забава у него из любой прозы делать стихи, из любого случайного абзаца, из любого предложения волшебным образом выходили стихи.

Я всегда была рядом с ним, куда бы ни пошёл, опираясь на костыль. Я прихрамывала рядом с тросточкой из выгнутой алюминиевой трубки. Магеллан и Магелланка – так в шутку называли нашу компанию.
Он часто ездил по путёвкам в санатории и присылал оттуда для меня тетрадки с рисунками – скучал, наверное. От скуки рисовал для меня хлебную машину, собаку, море...

На свадьбах Сергей Сергеевич был первым гостем и почти всегда выступал за свата. Умел побалагурить, поднять настроение, найти нужное слово и обаять гостей.

Руки крепкие у него были. Ни у кого не видела ладоней, покрытых шишечками мозолей, как у Сергея Сергеевича – нынче рук таких нет. К нему часто обращались то печь переложить, то поросёнка зарезать, то яблони привить, то смастерить что-то или починить. Даже стричься к нему приходили.

Мне не счесть навыков, которыми обладал дед. Сам про себя он говорил, что знает несколько десятков ремёсел – точное число я запамятовала.
Без дела дед не сидел. Помню его занятым шитьём хомута – и сейчас за это дело мало кто возьмётся, все мастера наперечёт, а он умел.
Зимой плёл из проволоки крепкие корзинки. Сплетёт, перевернув, меня попросит встать на донышко – корзинка не гнётся, чему все рады - качество налицо.

Двор шумный у него был: то молоток стучал, отскакивая, от косы, то топор вонзался в крепкую древесину, то шелестели берёзовые и дубовые ветки, когда их собирали дедовы руки в веники. 

Я сохранила грамоты – от Министерства сельского хозяйства Белорусской ССР и от Могилёвского Обкома и Облисполкома. Ему прочили быть председателем, но выше агронома дед подняться не мог – из-за брата «американца».

Помню, как-то к деду Сергею Сергеевичу приехал в гости незнакомый мне шофёр. Тут же на стол поставили и скворчащую на сале яичницу с яркими желтками, и капусту с тмином, и мочёные яблоки, и домашнюю колбасу с корочкой достали из печки, и кутырь (зельц) порезали. А в центр «бомбу» или «гранату» воткнули между закусками. (Бомбой называлось вино в толстостенной бутылке, а гранатой – в бутылке обычной). Во время застолья вспомнились шофёром былые годы и галоши новые, как нигде не мог он с Сергеем Сергеевичем пристроить несколько грузовиков с зерном – куда ни приедут, везде отказ: в Климовичи съездили, в Кричеве с зерном покружили зря - никому пшеничка не нужна. Что делать, не везти же обратно? А упрашивать кого-то принять дед не умел – тот ещё упрямый характер. В Могилёв! – дал тогда команду Сергей Сергеевич и грузовики один за другим легли на курс и вскоре красиво встали в центре города перед областным комитетом партии, размещавшемся в Доме правительства.

Тут чиновники от партии засуетились, повылазили из кабинетов: почему и зачем здесь это зерно? Не положено зерну здесь! – пыхтят, выступают, пытаются шофёров приструнить и развернуть восвояси, да где уж там: агроном Козлов сказал стоять…

Возвращались в колхоз грузовики уже пустые, а гость-шофёр ещё долго сожалел об одном – о галоше, которую он потерял в дороге. И дед сожалел из солидарности, в шутку: что там какие-то чиновники, если галошу потеряли? Ладная галоша была, вторую пришлось выкинуть.
Ещё был случай. Как-то приказало начальство свыше произвести посев яровых и отчитаться побыстрей – им самим отчёт надо писать в область. Сергей Сергеевич вышел в поле,  на котором и конь не валялся, огляделся-прикинул,  да и пошёл писать то, что от него требовали.
Отчитался и забыл. А через некоторое время приехали товарищи из органов и забрали Сергея Сергеевича за вредительство. Держали его до первых заморозков, когда во всех колхозах района случилась беда: всё, что посеяли по приказу свыше, почернело.

У каждого стоящего человека должен быть дом, в котором ему всегда рады. Был такой дом и у Петра Сергеевича Козлова, комдива 17 стрелковой дивизии – это дом его младшего брата. Стоял он окнами на Варшавское шоссе, был окружён палисадником с яркими цветами тигровых лилий и кустами роз. За домом гудели в ульях пчёлы и шумел самый большой в деревне сад. В комнатах летом пахло липовым мёдом, а зимой истончала аромат крупная антоновка с прилипшими соломинками на жёлтых боках.

Сергей Сергеевич часто сидел у любимого окна, на подоконнике которого лежали раскрытые книги. Когда напротив дома останавливался автобус, он клал в пепельницу мундштук или трубку, внимательно всматривался в лица приехавших людей.

Было так, что вскочил как-то Сергей Сергеевич со своего места, заполошился, когда кто-то высокий в военном бушлате, постояв у палисадника в том месте, где до войны была калитка, отправился дальше...

- Кто там? – с любопытством прильнула я к стеклу.

А дед выбежал на улицу и понял, с печалью глядя кому-то вослед: обознался, не Петька!– глаза слабые стали.

Так ничего и не узнал мой дед о брате, хотя всю жизнь искал информацию через родственников в Москве и Ленинграде. Ответ был один: пропал без вести.

В январе этого года я набрала в поисковике имя брата деда и нашла то самое фото, которое исчезло в казённой папке. Будто не Пётр Сергеевич смотрел с него на меня, а сам дед и его чистая совесть.

Из материалов В.В.Климанова я узнала о несостоявшейся реабилитации Петра Сергеевича Козлова. Причина чиновничья – нет бумажки, акта о расстреле.

Институтом военной истории Министерства обороны Российской федерации было подготовлено военно-историческое заключение о действиях командования 17-й стрелковой дивизии. Из заключения: «В действиях командира 17-й стрелковой дивизии полковника П.С. Козлова и военного комиссара дивизии бригадного комиссара С.И. Яковлева состава преступления нет. Они были настоящими патриотами и отдавали все свои силы, знания и опыт делу защиты Родины. Расправа над ними была учинена в условиях кризисной обстановки на подступах к столице, определенной паники среди руководства страны, введения осадного положения в Москве, смены командования армии, без проведения следственных действий, без суда военного трибунала и даже без оформления акта об исполнении приговора».

Каждый мой новый день начинался с фото Козлова Петра Сергеевича. Я смотрела на него и спрашивала: «Повоюем, товарищ полковник?» Теперь не спрашиваю, уверенно рапортую: повоюем! А воевать есть за что – за честь и доброе имя.

Март, 2015
« Последнее редактирование: 20 Апреля 2016, 15:59:20 от Ольга Семёнова »
Записан
Полковник Козлов Пётр Сергеевич (передан гестапо, расстрелян в концлагере - пропал без вести)
http://www.proza.ru/2016/05/05/1356
Страниц: [1]   Вверх
« предыдущая тема следующая тема »