Дмитрий, а нельзя ли поподробнее о лейтенант Киселев, бывший пленный (Освенцим),
?
Можно, отчего же. Был у него дома, записал его рассказ. Но Собкор обязательно скажет, что я вру. Кстати, бывший пленный закончил трудовую деятельность начальником планового отдела СРЗ "Преголь".
Лейтенант В.А.Киселев. В 1941 г. – командир роты 92-го ОПАБ 66-го Осовецкого укрепленного района.
12 июня 1941 г. я закончил Смоленское стрелково-пулеметное училище с артиллерийским уклоном. На выпуск к нам приезжал коман¬дующий Западным Особым военным округом генерал армии Д.Г.Павлов. Получил 3200 рублей на руки (за звание, за диплом с отличием и пр.), пистолет ТТ. Нас 25 человек направили в Польшу. Не зря, значит, три месяца польский язык учили.
Прибыли в Брест, в крепость. Там забрали наши личные дела и затем полковник (не знаю, кто он и откуда) объявил, что нам надлежит отправиться в Белостокскую область, в город Ломжу. Поездом через Барановичи мы 18 июня прибыли в Белосток. Удивило, что на улицах очень много милиции. Зашли в ресторан пообедать. Нам это было ст¬рожайше запрещено, однако нарушили. Только сделали заказ (ресторан назывался «Европа») вошел патруль с капитаном во главе. Разговор был коротким. – Заказ сделали? – Да, сделали. – Снимите. Мы схит¬рили, прикинулись незнающими, и капитан проводил нас до столовой Военторга.
19 июня, в четверг, в Ломже, мы прибыли в штаб батальонного уз¬ла обороны 66-го Осовецкого укреп. района, войсковая часть поле¬вая почта 3366. Я был назначен командиром артиллерийско-пулеметной роты, моих товарищей лейтенантов Григорьева, Гринько и третьего (фамилию не запомнил) определили в другие подразделения. В деревне, неподалеку от своей роты, я снял комнату у поляков за 50 рублей в месяц со столом. Коменданта укреп. района я до начала войны так и не увидел. Вообще, почти никого из старшего начальства, за исключением полковника Максимова в Бресте.
Только три мирных дня я прослужил в своей части. Назавтра, 20 июня, начал знакомиться со своим хозяйством. Укреп. район еще только формировался, поэтому в роте было всего 12 человек: один сержант–москвич с высшим образованием, один ефрейтор и десять ря¬довых. Мы должны были обслуживать три артиллерийско-пулеметных ДОТа. Они были уже готовы, вооружены, орудия и пулеметы пристреляны. Имелся также и подземный склад боеприпасов. Каждый ДОТ имел по од¬ному 45-ти и одному 76-миллиметровому казематному орудию на 1-м этаже и по три станковых пулемета на стационарных станках – на 2-м. Также имелось по одному ручному пулемету.
ДОТы были расположены так, что составляли угол острием в сто¬рону границы. В центре –ДОТ № 1, сзади и слева – № 2, и справа – № 3. Они были соединены ходами сообщения с бетонированными нишами для укрытия от огня.
В нашем подразделении имелись лошади и этот же день я вер¬хом отправился осматривать окрестности. Штаб укреп. района (батальона – Д.Е.) находил¬ся от нас километрах в пятнадцати. Побывал на погра¬ничной заставе, познакомился а ее командиром, немолодым, лет за 30, лейтенантом. Пограничники говорили, что обстановка весьма тревожная, но мне так не показалось.
21 июня, как обычно, лег спать. Проснулся в четвертом часу. На¬дел брюки, сапоги и вышел по свои делам. Вернулся, смотрю, поляки не спят, сидят одетые, горит коптилка. Немного поговорил с ними, по¬том взглянул на часы. Половина четвертого. Только вышел на крыльцо, как загремело. Я кинулся к себе в комнату, натянул гимнастерку, надел фуражку, Под койкой у меня хранились 6 гранат РГД и запалы к ним, а также 200 патронов к пистолету – так УРовцам было предписано. Бросил¬ся к ДОТам. Караул погиб при налете, остался только часовой казах у склада боеприпасов. Никого не подпускает, требует разводящего. Я отогнал его, но ключей все равно нет. Привязал одну РГД к замку, протянул веревку. Взрывом сорвало замок. Пока держалась погран. застава, пере¬таскали боеприпасы в ДОТы. Застава продержалась часа три. Потом ее остатки к нам отошли. Одеты кто во что – кто в нижнем белье, кто в брюках – но все с оружием.
После этого начались атаки немцев. Как отбили первую, на нас кинулась их авиация. Обрабатывала нас основательно. Я в тот день первый раз закурил. Стоял у амбразуры, когда вблизи упала бомба. Взрывная волна ринулась внутрь, меня бросило на стену так, что потерял сознание. Набил на голове здоровенную шишку.
Во время боя я находился в ДОТе № 1, сержант – в другом. Немцы бросили против нас танки. Но у нас все пристреляно, даже сорокапятки их подбивали. От стрельбы внутри ДОТов не продохнуть. Гарь, дым, все чумазые, друг друга не узнаем. Вентиляция нагнетательная не работает. Электростанция смонтирована, моторы стоят, но, видать, не доделано до конца что-то. Страшная вибрация от попаданий. Отбили 7 атак. Часов в 12 (помню, потому что часы имел, большие такие, «Кировские», в училище выдали вместе с оружием) пришел пись¬менный приказ: уничтожить мат. часть и отходить к Минску. Надо взры¬вать, а нечем. Сняли замки с орудий, разбили пулеметы. Перешли через реку Бобр по железнодорожному мосту, автомобильный был разбит. Дви¬нулись к Осовцу.
В Осовце стояли полки 2-й стрелковой дивизии. Майор, командир 261-го стрелкового полка, назначил меня командиром взвода отдельной пульроты. Рота подчинялась непосредственно ему и имела 16 станковых пулеметов на тачанках.
23 июня полк покинул Осовец и занял оборону вдоль берега реки Бобр. Зарылись в землю и сидели почти без стычек с немцами до 25 или 26 июня. Потом получили приказ и начали отход к Белостоку. В Белостоке все смешалось: немцы бомбят, население грабит магазины. Появился только один наш истребитель, сшиб двоих, но и сам вскоре погиб. Я вспомнил про ресторан «Европа», захотелось зайти. Подошел, ресторан разграблен. Тут из дома напротив – первый этаж каменный, второй деревянный – по мне открыли огонь. Слева стоял костел, я спрятался за угол Тут к костелу выполз тяжелый танк КВ. Его экипаж, видимо, заметил, что из этого дома ведется огонь. Танк выстрелил, полетели обломки и огонь прекратился.
От Белостока полк отходил организованно. За городом уничтожи¬ли на двух посадочных площадках наши истребители МиГ–3, оставшиеся без горючего. Летчики присоединились к нам. Аэродромы эти строили дисциплинарные батальоны. Вооружены они были, естественно, одними лопатами. К себе мы их не присоединили, у самих с оружием было туго.
Вошли в Беловежскую (на самом деле Кнышинскую – Д.Е.) пущу. Что вокруг делается, ничего не знаем. Связи нет с самого начала, Везде, где ни проходили мимо линий связи, видел, что через 10 столбов обрублены провода. Это еще в ночь на 22-е немецкие диверсанты-парашютисты постарались.
Спасались от авиации только в лесах. Сидели днем, шли ночью. Высылали вперед разведку, ходил и я. Уничтожали агентов в нашей форме, которые наводили на нас самолеты. Постоянно вступали в сты¬чки с группами, которые поджигали леса, укрывающие нас. Одного тако¬го поджигателя взял в плен солдат казах. Он был в советской форме, но при обыске под ней оказался немецкий мундир. При одном из воз¬душных налетов тот же казах из винтовки сбил пикирующий бомбар¬дировщик. В другое время его наградили бы орденом, а тут…
В глубине леса на карте был обозначен хутор. Поскакал туда с ординарцем в надежде разжиться продуктами. Стали договариваться с полячкой. Вдруг она говорит: «Немцы». Поскакали в полк. Поднялись, окружили их. После короткого боя разгромили десантников. Я метров с семи снял из пистолета гауптмана. Стрелял хорошо, еще в училище в соревнованиях участвовал. Сбили фуражку и с меня.
На одной из переправ, командовал ею полковник (он будто бы маршалом потом стал), запомнился мне герой-зенитчик. Маленького рос¬точка, даже до гашеток счетверенного пулемета не доставал, коробку подкладывал. Установка была смонтирована на машине, стояла возле переправы. Так этот парнишка на моих глазах сбил 17 самолетов (записано со слов – Д.Е.).
Наконец вышли к Волковыску. Город горит, много домов деревянных. Множество трупов, наших и немецких. Население встречает хле¬бом-солью, только непонятно, кого. Мосты разрушены, а Неман широк, полноводен. Свернули к Гродно. Пошли на Мосты , там немцев пока не было. Дошли до Мостов. Оба моста взорваны, кем, неизвестно. Появились, немцы, прижали нас к реке. Командир полка пропал. Дрались, сколько хва¬тило сил. Потом переправлялись, как могли. Орудия, машины – все потеряли. Застрелиться и то большинству офицеров нечем было. Перед войной наганы начали менять на ТТ. Старые забрали, а новые так и не выдали. Мы политрука несли, раненого в живот. У него тоже пистолета не было. Просил: «Лейтенант, дострели!». Я не мог своего, а он потом, на одном из переходов, умер. В лесу похоронили.
Если до Волковыска и после дивизия еще сохранилась, то после Мостов от нас уже мало что осталось. Где штаб, где полки. Шли в сторону Минска. Своих пулеметчиков я почти всех потерял. Когда станковые пулеметы побросали, ручные оставили, бросились все в реку. Кто плавать не умел, за лошадей цеплялись. Неман быстрый, сне¬сло меня метров на двести. Седьмой день войны шел. Пока сколачива¬ли группу, подошла середина июля. Набралось человек 300. Командова¬ние принял старший лейтенант, артиллерист. Пошли южнее Лиды. Доку¬менты имели, карты. По ночам нападали на комендатуры в деревнях, зах¬ватывали оружие, продовольствие. Минск оставили справа. Форсировали Березину снова кто на чем. Шли и ругали последними словами Ворошилова, Тимошенко, Кулика, Павлова, Голубева. Жалели Тухачевского, Блюхера. Под Оршей зажали нас. Кругом болота, танкам не пройти, опять авиация по головам ходит. От близкого разрыва я потерял сознание. Очнулся в плену. Оглох, ничего не слышал. Привезли под Минск. В октябре отправи¬ли в офицерский лагерь. Видел там генерала Карбышева. Разговаривали мы только с ним. Он нас постоянно агитировал за побег. Был в лагере еще один генерал-майор, но Карбышев называл его сволочью и не разговаривал с ним.
Бежали в ноябре, в основном молодежь, лейтенанты. Когда бежали, подались к полякам. Те, кто с 1939 г. под немцем были, нам сочувствовали. Укрыли нас, накормили, переодели. Отдохнули до конца декабря, пошли на восток. Шли втроем: я, Николай, родом из Калинина и еще один лейтенант из Ленинграда. Верили, что еще не все потеряно, что устоит Россия. Но в дороге я заболел и мои товарищи оставили меня в дерев¬не Зиллеги под Замбрувом. Деревня маленькая, 15 дворов. В семье, где я жил –отец, сын лет сорока, дочь. Поправился, стал помогать по хозяй¬ству. Хозяин дал мне полушубок и сапоги и я решил идти дальше. Но прошел я немного. В одном хуторе зашел поесть и попал прямо в хату к полицаю. Отправили меня в гестапо, а затем – в Варшавскую поли¬тическую тюрьму. Долго я доказывал, что я не партизан, а военный, показывал свое временное, из училища, офицерское удостоверение. Сидел с польскими полит. заключенными. Как русского, меня часто посылали наводить порядок. Разживался окурками, иногда и конвойный солдат угостит папироской. Курево я менял в камере на продукты, которое поляки получали в передачах.
Лагерный мой путь закончился в Освенциме. Прибыл, прошел об¬работку, посадили в карантинный лагерь «А», с поляками. Старшиной блока был чешский еврей, бывший профессор. Сволочь первостатейная. Во время раздачи пищи ударил меня дубинкой. Я ему за это миску на голову надел, ошпарил. Всыпали мне 100 палок, вытерпел. А вскоре подпо¬лье переправило меня к своим. У поляков записали умершим.
Немецкие антифашисты в лагере действовали очень толково. Наши с ними наладили связь. Помню агитатора подполковника Каверина, танкиста, ленинградца. Он носил на левом рукаве две красные поло¬ски, это означало «Опасный политический преступник». Каверин со мной не таился, немцы передали, что я свой, проверенный. Сказал о подготов¬ке к побегу, приказал записаться токарем 5-го разряда, хотя я им сроду не был.
Сформировался этап, русских было в нем человек 600. Выдали паек на три дня, но подполковник приказал его сразу съесть. От него узнали, что погонят пешком на Катовице. Вышли поздно вечером, темне¬ло, дождь идет. Охрана с собаками. Километров через пять за городом подняли восстание. У нас были ножи, откованные из больших гвоздей. Когда пустили их в ход, собаки даже не залаяли. Перекололи охрану и бросились врассыпную. Но мы шли в конце колонны и оставшиеся солдаты открыли огонь. Рядом со мной убило лейтенанта, Николаем звали, только и запомнил. Ушел по воде, чтобы сбить со следа овчарок. Приш¬лось за ночь километров тридцать пройти. Как только сил хватило, худой был, как скелет. Карпаты вдали видны. К утру вышел к избушке «на курьих ножках». Вышла старуха, увидела меня, заохала. Оказалось, уроженка Минска, вышла за поляка в двадцатых годах. Дочка ее оказалась связной партизан. Так я оказался в отряде Армии Людовой. Из лагерников многие туда попали. Воевал, ходил в разведку. Совсем xoрошо по-польски говорить выучился. А в 1944 г., когда наши уже под Равой–Русской были, ушел я через линию фронта со своими тремя товарищами. При переходе наткнулись на нашу разведку. Мы погон не знали, приняли их за власовцев. Перестреляли их, а командира, младшего лейтенанта, когда разобрались, вынесли на себе. Оказались в частях 13-й армии генерала Пухова. Дали нам отдохнуть. Потом допросил меня полковник-пограничник. Очень дотошный был. Всем интересовался, вплоть до того, на каких нарах я спал. Я спросил: «Вы что, были там ?». А он мне: «А мы что, не работаем ?».
Назначили меня командиром развед. роты. Дошел до Одера, форсировал. А потом вызвал комдив и говорит: «Хороший ты мужик, лей¬тенант, жаль расставаться».Отозвали меня в город Подольск, в войско¬вую часть номер такой-то. Когда прибыл, выяснил, что за часть такая: 174-й спецлагерь НКВД. Уже здесь узнал, что родителей моих в Полоцке немцы расстреляли. Поселили с капитаном. Он тоже в окруже¬ние попал, но остался в тылу, в какой-то деревне. Разговорились. Я ему о том, что неплохо бы пройти все это и на фронт, а он мне рукой показал: «Видишь – за проволокой. Они по десять лет получат, а ты все пятнадцать». А там, куда он показывал – офицеры в английской, американской форме. Их из лагерей Африку завербовали, к Роммелю, а они, как прибыли, все англичанам сдались и в их войсках воевали. Потом уже к своим попали. Но ошибся капитан. На допросе старший лейтенант начал мне, как говориться, «клеить». Я ему по-русски ответил. Назвал его молокососом, пороха не нюхавшим, ну и еще что покрепче. Прибежал майор: «Успокойся, Киселев», – и забрал меня к себе. Сказал, что личное дело мое подняли, все подтвердилось. Вручили мне справку и отправился я в Курляндию, в 30-й отдельный штурмовой батальон морской пехоты 4-й ударной армии. Там и встретил Победу. Заработал я за эту войну ордена Красного Знамени, Отечественной войны, медали, лагерный номер 149 559 и остался в том звании, в ка¬ком начал.
