Получено по личной почте за подписью Юрий, Глубокое
Позвольте поделиться с Вами ещё одним воспоминанием, которое опубликовано в нашей Глубокской книге Памяти. В принципе, там есть факты, которые подтверждают Ваше последнее сообщение в этой теме.
Вспоминает Владимир Кабайкин:
"Да, я был узником концлагеря в Березвечье с июня 1942 до марта 1943 г. До этого находился в лагере Саласпилс. Однажды там разнесли слухи, будто инвалидов и раненых будут отправлять в инвалидный лагерь, где есть вспомогательное хозяйство, а значит и лучшее хозяйство. Услышав об этом, даже здоровые прикидывались инвалидами, чтобы только вырваться из этого пекла. А у меня не было правой руки.
Когда нас привезли в Березвечье, то оказалось, что тут такие же условия для уничтожения пленных голодной смертью. Лагерь находился на территории бывшего монастыря. Во дворе были постройки монастыря с кельями, школа для монахов и конюшня. Последняя (конюшня -прим. моё) была поделена на 3 помещения, оборудована 2-ярусными нарами. Пленные спали на голых нарах. Под головы вместо подушки клали солдатские котелки.
Преимущество этого лагеря было в том, тут действовала баня с обработкой одежды от насекомых. Понятно, что это не была баня в полном смысле этого слова, но мы могли немного споласкиваться, а главное, избавиться от вшей. И это было уже хорошо.
В отличии от Саласпилса, тут давали 100 грамм хлеба утром с чаем и в обед с супом. Суп варили из неочищенной картошки. Про жиры, известно, никто даже и мечтать не мог. К чаю ещё давали ложку повидла. Это и была суточная норма еды, т.к. на ужин не давали ничего. Такой паёк, ясно, был рассчитан на вымирание людей. И они умирали.
Примерно раз в месяц лагерь наполнялся новыми военнопленными-инвалидами. В день их поступления нам приказывали лечь на нарах на бок с выпрямленными ногами, тесно прижаться один к одному. Зная, что освобождённое место предназначается новым заключённым, некоторые из нас старались согнуть в коленях ноги, чтоб немного "сэкономить место". Но надсмотрщики были внимательными и тут же били палками по ногам.
Было так тесно., что если кто-то вставал ночью, на своё место лечь уже не мог, не разбудив соседа. Тесно спать было только 2-3 ночи. Люди умирали и с течением времени становилось более свободно. В конце мясяца пленные спали маленькими группами, остальные до того времени умирали.
С мёртвыми не церемонились не надсмотрщики, ни сами пленные, доведённые голодом до отчаяния. Некоторые с пленных клали с собой спать ослабленных, чтобы потом снять с них одежду и обменять на еду. На освобождённое место искали новую жертву.
Умерших раздевали, переносили в подвал, а оттуда вывозили в ящике на двухколке в общую яму в лесу. Голые трупы, как дрова, складывали в ящик, потом один из грузчиков подгонял лошадь и та без возчика вела "дрова" до места назначения. Оказывается, лошадь и без человека способны выполнять однообразную работу.. Этот лагерь проглатывал примерно тысячу человек в месяц.
Тут умер в декабре 1942 года мой товарищ Вася Труфанов. Перед смертью он зашёл ко мне, хотел, чтобы я пережил плен и сообщил родителям про его судьбу.
В лагере был строгий режим: ходить из помещения в помещение строго запрещалось. Возле выезда из помещения был пост полицая. За соблюдением порядка следил обер-полицай, которого звали Митька. Он был из Западной Украины. Краснолицый, он кричал на пленных громким голосом: "Смотрите! Если не будет порядка, я вас отлуплю". Тех, кто провинился, он беспощадно бил. Бил, если кто-то зазевался и не сделал три шага в сторону, чтобы дать ему дорогу, и за то, что оказывался во дворе пищеблока. Бил нас и надсмотрщик - немецкий унтер-офицер.
В центре двора, напротив конюшни, где я жил, выстраивалась рабочая команда для разбора, кто и как провёл день. Сначала унтер на пленных кричал, потом вызывал по одному перед строем, "виновных" кулаком бил в лицо или заставлял лечь на пол, я его другу приказывал бить палкой по мягкому месту. Если товарищ ослаблял удар, он его укладывал на пол и начинал сам бить палкой приговаривая: "Так надо бить!". Избитого заставляли встать и пробежать по двору. Если бежал медленно, унтер забегал вперёд и бил по лицу.
Немного позднее перед строем установили приспособление для экзекуций. Чтобы не наклоняться, узники ложились на него вниз головой... Очень удобно было так бить палкой. Вечерняя процедура с экзекуцией проходила ежедневно. Это вместо ужина...
А вот картина ещё более страшная. В середине лета 1942 года мы из лагеря увидели колонну людей в гражданском. Они медленно двигались в сторону леса. А когда скрылись в нём, послышались выстрелы. Всё стало понятно - людей вели на смерть. Это продолжалось более недели. Когда спросили охранника, кого там расстреливают, он ответил, что евреев...
Случалось, что расстреливали за траву, которую мы ели. На территории лагеря травы, известно, не было, о вот под проволокой она ещё росла. Сначала её рвали с разрешения постового и вырывали, на сколько доставала рука. Однажды один узник полез за травой без разрешения и постовой среди белого дня застрелил его под проволокой. На следующий день, чтобы не лезли под ограду, за метр от нее, набили в землю колов и протянули проволоку, что совсем сузило выход. И когда унтер-надсмотрщик объявил, что всех желающих попробовать травы, будут теперь стрелять, я не выдержал, стоя вдалеке, выругался и добавил: "Ну и стреляй, нам все равно подыхать!". Он тут же выхватил пистолет и стал кричать, выпытывать, кто осмелился перечить. Все умолкли. Он же продолжал кричать. И вдруг меня будто всколыхнуло: я решил признаться. Набрал в себя воздуха, чтобы крикнуть: "Я сказал, стреляй, гад!". И в этот момент унтер отвернул голову и стал опускать пистолет в кобуру. Жизнь моя была спасена.
Я тоже ел траву. Спросил у пленного, который знал немецкий язык, название травы, подошёл до ограды и попросил постового нарвать мне травы. Сначала тот отказался, огрызнулся, что я сдохну от неё. Но, когда я стал просить, согласился. Перебросил ему пилотку, которую он набил травой. Часть раздал желающим, остальное стал есть сам. Вокруг сидели голодные люди и с жадностью смотрели на меня. Когда щ меня из рук выпадала былинка, за ней тут же тянулось множество рук. С неделю я ел траву, а потом понял, что толку от неё никакого.
В конце лета решили перебрать помойную яму: провести подземную трубу из досок, по которой стоки попадали бы в озеро, на берегу которого был лагерь. Пленные, инвалиды задумали через трубу, пока она чистая, ночью сбежать. Когда же вылезли з другой стороны, постовые перестреляли их, а трупы побросали на проволоку. Их было 6 человек, один - на костылях. Они знали, чем это может закончиться, но рисковали., чтобы выжить.
В конце лета почувствовал слабость в мышцах при подъёме на другой ярус нар и заметил утолщение кожи на животе. Знающие объяснили, что это подкрадывается смерть от недоедания. Я будто проснулся, решил, что б мне это не стоило, проводить время на дворе пищеблока, выслеживая добычу из окон разрушенного подвала. Полицаи туда не заглядывали, так как не было света, да и много там валялось битого кирпича. Добычей было выброшенные картофельные очистки, крошки хлеба, картошина, украденная с повозки, листья мороженой капусты. Часта попадал на глаза полицаю. Только за то, что нахожусь во дворе пищеблока, он имел право бить меня тем, что попало под руку. И били, но кости не ломали, и я продолжал заниматься своим делом.
Осенью 1942 года обер-полицай, осматривая пленных, опрятным и более-менее Укормленным давал талон на право помыться в бане и переселиться с конюшни в школу. А кто был в школе, тот получал ужин. Отбор в школу продолжался неделю. Я своим внешним видом не привлекал его внимания, т.к. был очень худым. Чувствуя, что в школу мне так и не попасть, при встрече с обер-полицаем сказал ему, что я образованный, работал учителем, а он не даёт мне талон. Он осмотрел меня и дал талон. Месяца три продолжалось "счастье". А потом приехала комиссия и приказала всех отправить в конюшню на общих основаниях.
В феврале 1943 года разнеслись слухи, что готовится отправка в другой лагерь. А в марте нас вывели из лагеря, построили и перед нами с речью выступил начальник лагеря, которого мы до этого ни разу не видели. Он пожелал нам перенести тяжести плена и вернуться к родным. Надо думать, что победа под Сталинградом подействовала и на немцев. Потом нес привели на железнодорожную станцию, посадили в товарные вагоны и повезли. Сколько времени везли, не помню. Привезла в Каунас, где отсортировали инвалидов и перевели в другой лагерь смерти. Я спрятался и в партию инвалидов не попал. С апреля 1943 г. находился в лагерях здоровых пленных, которые жалели меня и делились последним куском хлеба.
Освободили нас из плена 25 апреля 1945 года."
