Здесь интересный материал про ОМСБОН НКВД СССР от Юрий587 .
http://library.rsu.edu.ru/search/search_newspaper_fulltext.php?id=1411"Наша бригада выполнила свою задачу" (публикацию подготовил И.Н. Гребенкин)
Автор:Молотков М.И.
"...Примерно через неделю после начала войны некоторых из нас - далеко не каждого - стали вызывать к комиссару полка. Очередь дошла и до меня. Кроме комиссара беседовали с нами еще несколько незнакомых командиров. Впрочем, беседой это назвать было трудно: справились о здоровье (здоровье было в порядке, как и положено бойцу), далее последовал вопрос: «Воевать хочешь?» - «Готов!» - «Свободен». Вот таким образом со всей дивизии набрали роту, примерно сотню с небольшим бойцов. Все мы были из разных подразделений дивизии и до сего момента друг друга не знали, однако, взводные и ротный командиры у меня остались прежние. Через пару дней нас погрузили на грузовики и мы тронулись по Ярославскому шоссе. Путь, как выяснилось, предстоял недлинный. Прибыли на стрельбище «Динамо» (оно находилось неподалеку от станции Лосиноостровская), где нам приказали ставить большие армейские палатки. Палаток было множество, прямо на глазах вырастал огромный лагерь. Естественно, возникал интерес, для кого мы его готовим. Ротный объяснил, что формируется бригада особого назначения, мы - ее первые бойцы и нам предстоит подготовить все для личного состава, который вот-вот начнет прибывать. В палатках собирали деревянные нары, несколько позже появились обычные солдатские койки с нормальными постельными принадлежностями. Построили навес для кухни, там же сложили печи с большими чугунными котлами. Вскоре на кухне появился вольнонаемный персонал. Питание и снабжение было хорошим и ничем не отличалось от того, каким было в дивизии. Вскоре начали прибывать новые кадры бригады, крепкие молодые ребята, еще пока одетые в штатское. Это были спортсмены-добровольцы. В основном они были постарше нас, и когда им выдали обмундирование, одни из них стали рядовыми, а другие командирами, в зависимости от того, кто какое звание имел в запасе. В те дни нам довелось видеть и общаться с людьми, которые были известны всей стране, например, чемпион по боксу Николай Королев (
, братья Знаменские (9). Жили спортсмены пока еще все вместе и много времени уделяли тренировкам. Мы с интересом наблюдали за их занятиями. Однажды нам пришлось быть свидетелями поединка, который устроили боксер Королев и спортсмен-борец, фамилии которого я тогда не запомнил. Именно с ним в дальнейшем мне пришлось воевать в одном отряде на территории занятой врагом. Если физически спортсмены были подготовлены великолепно, то солдатами им еще предстояло стать. Когда мы все вместе получили оружие - те же винтовки, что были у нас в дивизии, выяснилось, что мы - бойцы срочной службы, многому можем научить наших новых товарищей. Сначала эта учеба велась почти стихийно, но вскоре приняла более организованный характер. Спортсмены разделились на учебные группы, в которых мы помогали им изучать оружие, а несколько позже основы подрывного дела. В свою очередь спортсмены, которым еще в течение двух-трех месяцев сохраняли заработную плату по прежнему месту работы, частенько угощали нас чем-нибудь в своих палатках. Другой категорией личного состава, прибывавшего на пополнение бригады, были чекисты-пограничники, бывшие работники территориальных органов НКВД и госбезопасности из западных районов страны, которые уже находились в оккупации. Следом за ними стали появляться иностранцы-политэмигранты - испанцы, итальянцы, немцы, представители почти всех стран Восточной Европы. С ними, как и со спортсменами, мы проводили занятия, правда, здесь мы уже не могли обойтись без помощи переводчиков. К сентябрю наша Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН НКВД СССР) в основном была сформирована и переведена непосредственно в Москву. Второй полк, в котором я продолжал службу в саперной роте, разместили неподалеку от Белорусского вокзала в казармах бывшего пограничного училища, которое к тому моменту уже эвакуировалось из Москвы. Начало октября в Москве запомнилось мне как очень тревожное время. Фронт был в ста с небольшим километрах от центра, и обстановка там была неясная. Все это не могло не отражаться на настроении в городе. Почти каждую ночь мы патрулировали на улицах, контролировали соблюдение режима комендантского часа, проверяли документы и задерживали нарушителей, или просто следили за порядком. В те дни не раз приходилось видеть вскрытые магазины, из которых граждане, более или менее случайно оказавшиеся поблизости, тянули все, что попадалось под руку. В таких случаях патруль - как правило, шесть человек - брал магазин под охрану до прибытия милиции, задерживал тех, кто попадался на месте преступления. Какое бы то ни было разбирательство в наши задачи не входило, и задержанных отправляли в комендатуру. Особо приходилось следить за соблюдением светомаскировки. Любое окно, из которого пробивался свет, в случае воздушного налета могло привлечь внимание врага, и тогда объяснять кому-либо что-то было бы уже поздно. Мы имели приказ стрелять по таким окнам и, надо сказать, выполняли его. Были случаи, когда во время воздушной тревоги патрули задерживали во дворах людей, пытавшихся сигналить фонариками, и отправляли в комендатуру. Были ли это действительно немецкие агенты, судить трудно, так же как трудно понять, на что рассчитывали эти странные люди, фактически вызывавшие на себя бомбовый удар. Несколько раз нас привлекали в качестве оцепления на Казанском вокзале, с которого уходило большинство поездов в восточном направлении. Желающих уехать было огромное множество. Бывало и так, что перед отправлением поездов толпа наваливалась и даже прорывала линию оцепления. К этому времени нам уже стало ясно, к выполнению каких задач нас готовят. Из бойцов и командиров бригады формировались группы - спецотряды, как их называли, и почти каждый день один или несколько таких отрядов отправлялись на задания. Всем было понятно, что отправляются они во вражеский тыл. В середине октября нашу саперную роту в полном составе отправили на фронт, там уже действовали другие подразделения бригады. Наши войска отступали к Москве, и нам предстояло минировать и взрывать участки железных и шоссейных дорог, различные сооружения и объекты, которыми мог воспользоваться враг. Мы прибыли под Клин, на станцию Решетниково, оттуда и начали свою работу. В самом Клину я участвовал в подготовке взрыва здания швейной фабрики, уж не знаю, почему на нее пал выбор командования. Там же, на железнодорожной станции, мы взрывали водонапорную башню, но неудачно, башня накренилась, но не рухнула (позже, уже во время нашего контрнаступления, я видел эту башню еще раз, накренилась она еще больше - ее пытались взрывать и немцы, но у них тоже ничего не вышло). В совхозе «Нагорный» был большой склад инженерного снаряжения. С приказом уничтожить его мы отправились туда втроем на мотоцикле с коляской, старшим был командир взвода. Склад представлял из себя громадный сарай, где помимо ломов, лопат, кирок было большое количество взрывчатки. Мы быстро заложили заряды, запалили бикфордов шнур, вскочили на мотоцикл и помчались прочь. Проехав несколько сот метров, остановились, чтобы переждать сам момент взрыва. Сами спрятались в кювете, а мотоцикл с включенным двигателем оставили на дороге. Рвануло с такой силой, что разлетавшиеся ломы с воем проносились в воздухе над нами, а взрывная волна легко сбросила мотоцикл в кювет. К счастью, он остался цел, нам удалось его снова завести и благополучно вернуться. Как звали нашего командира роты, я сейчас уже не помню, был он старшим лейтенантом и оставался у нас еще с дивизии. С того довоенного времени я был при нем своего рода ординарцем. Как-то, недели через две нашего пребывания на фронте, мы остановились на ночевку в деревеньке. Ротный в таких случаях занимал отдельный дом, я же старался оставаться вместе со всеми. Однако редко бывало, чтобы он не вызывал меня. Я уже не раз замечал, что командир старается никогда не ходить без сопровождающего, особенно в темное время, а поскольку на дворе была поздняя осень, я сопровождал его везде и всюду, даже, смешно сказать, по нужде. Так вот, на утро, только поднявшись, еще до завтрака, я отправился к дому, где остановился старший лейтенант. На улице мне встретился ординарец командира батальона и передал, что комбат срочно вызывает к себе ротного. Но, зайдя в дом, я его не застал, а хозяйка сказала, что командир еще ни свет, ни заря собрался и куда-то ушел. Было это на него никак не похоже. Найти его быстро не удалось и пришлось докладывать комбату, что командир роты пропал. Комбат, капитан Прудников (10) (впоследствии знаменитый командир партизанского соединения), тут же послал меня вместе со своим ординарцем на поиски. Так мы и отправились, даже не позавтракав. Передовая была совсем рядом, поэтому дорога оставалась только одна - в тыл. Шли долго, не один час, прошли, наверное, километров десять, не меньше. Утомились изрядно и в одной из деревень решили отдохнуть и обогреться. Выбрали первый попавшийся дом и зашли в него, присели друг против друга. Я устроился на краю лавки, и тут мой товарищ мне говорит: «Да у тебя четыре ноги...» И точно, рядом с моими ногами из-под лавки торчала еще пара ног, видно, кто-то улегся под лавкой. Решили посмотреть, кто же это. Стали человека расталкивать, и каково же было наше удивление, когда из-под лавки вылез наш ротный. Я, как положено, обратился к нему: «Товарищ старший лейтенант, вас ожидает к себе командир батальона». Встреча с нами, конечно, в его планы не входила, и он попытался нас спровадить, мол, вы идите, а я следом. Но ординарец комбата стал настаивать: «Комбат приказал вернуться только вместе с вами». И ротному ничего не оставалось, как пойти обратно в нашем сопровождении. Прудников, увидев его, реагировал бурно, прямо при бойцах стал кричать, схватился за пистолет, но комиссар батальона оттер его в сторону, встал между ним и ротным. Сразу же ротного отправили в тыл для разбирательства. Этот факт, может быть, и забылся, если бы недели через две не приехал к нам незнакомый командир, как потом говорили, прокурор, с ним несколько бойцов, которые привезли прежнего ротного. Перед строем полка приехавший командир зачитал приговор военного трибунала: за трусость и дезертирство - расстрел, а его бойцы тут же привели приговор в исполнение. После этого к нам прибыл новый командир роты старший лейтенант Шестаков (11), бывший пограничник. Этот человек запомнился как толковый и душевный командир. Как-то раз ночью мне пришлось под его руководством снимать на дороге мины, поставленные, по всей видимости, немцами-диверсантами. Он постарался учесть возможные сюрпризы и организовал все таким образом, что мины были сняты быстро и без каких-либо неожиданностей. Позже мне рассказывали, что Шестаков был заброшен во главе одного из спецотрядов в немецкий тыл и действовал на территории Белоруссии и Литвы. Летом 1944 года под Вильнюсом его отряд, выполняя особое задание, понес большие потери, но не добился успеха. Партизанский командир Шестаков застрелился, как говорили, побоявшись ответственности. Наша часть действовала в полосе 16-й армии Западного фронта. Однажды мне довелось видеть ее командующего, в то время генерал-лейтенанта, К.К.Рокоссовского (12). Дело было в селе Завидово, во время авианалета взрывом бомбы разбило грузовик, груженый селедкой в бочках. Обломки перегородили дорогу, а движение транспорта, как в направлении фронта, так и обратно - в тыл, было интенсивным. Моментально образовалась огромная пробка. Всем было понятно, что, если сейчас налетит авиация, то потери будут очень велики. Неожиданно в самом центре столпотворения появилась легковая машина. Из нее выбрался высокий генерал. Он так энергично «понес» всех командиров, которые безуспешно пытались навести порядок, что через несколько минут разбитую машину оттащили с дороги и движение возобновилось. По тому, как ему подчинялись, можно было сделать вывод, что начальник это действительно немаленький и авторитетом пользуется несомненным. Уже позже кто-то сказал, что мы видели командарма. Еще раз я видел Рокоссовского в 1967 г. во время торжеств по поводу открытия мемориала Могилы Неизвестного солдата в Александровском саду. Далее события развивались следующим образом. В ночь на 7 ноября 1941 г. нас срочно доставили в Москву. Привезли в расположение полка, накормили завтраком. Какова была цель - мы поняли только тогда, когда объявили, что нам предстоит участвовать в военном параде на Красной площади. День был морозный и пасмурный. Мы были в валенках и полушубках, за плечами карабины. По площади проходили в пешем строю. На трибуне Мавзолея видели Сталина, окружали его лишь военные. Кто-то из наших обратил внимание, что Сталин стоял в фуражке, а мороз был силен, уши наших шапок были опущены и завязаны на подбородках. Сразу после прохождения, прямо на Васильевском спуске, мы расселись по машинам, которые нас там ожидали и, нигде не задерживаясь, отправились обратно на фронт. Вскоре после парада произошла история, которая мне запомнилась на всю жизнь. После короткого перерыва немецкое наступление возобновилось, бои шли на подступах к Клину и Солнечногорску. В один из дней я был назначен в группу из трех человек: старший - командир отделения Алексей Кругляков, я и еще один боец по фамилии Васюта. Мы получили приказ взорвать участок шоссейной дороги западнее Солнечногорска. Фугасы там были заложены заранее, нашей задачей было подорвать их в точно установленное время. Поскольку часов ни у кого из нас не было, командир взвода дал по такому случаю Круглякову свои. Часть наша тоже готовилась к отходу, и мы должны были после выполнения задания искать своих уже в Солнечногорске. Отправляясь, мы получили сухой паек и по 250 граммов водки на брата - три бутылочки-четвертинки. Путь до указанного места занял совсем немного, менее часа от нашего расположения в направлении фронта. Лес на этом участке подходил к дороге на 25-30 метров. Под поверхностью дороги через небольшие интервалы было заложено пять фугасов по 250 килограммов взрывчатки. Разобравшись, что к чему, решили, что по два фугаса подорвем мы с Кругляковым, а пятый будет за Васютой. Все подготовили к взрыву - заложили детонаторы, протянули бикфордовы шнуры и расположились прямо в кювете, дожидаясь назначенного срока. По шоссе еще изредка проскакивали машины. Подошло время взрывать. Тут мы и заметили, что Васюта, который находился чуть в сторонке от нас, был изрядно навеселе. Видимо, пока мы ждали, он решил обогреться, и не рассчитал силенок. Когда мы уже запалили свои шнуры и побежали прочь, к лесу, он еще продолжал копаться со спичками, пришлось крикнуть ему, чтобы бросал все и бежал. Взрывы разворотили шоссе на несколько десятков метров - задание было выполнено. Однако пятый фугас, как раз тот, что готовил Васюта, не взорвался. Хотя он и убеждал нас, что шнур запалил, как говориться, с ним все было ясно. Тут Кругляков сгоряча и приказал мне, как более опытному подрывнику, пойти и разобраться, в чем там дело. Но соваться туда сразу было небезопасно, тем более трудно было представить, что там напутал наш нетрезвый товарищ. Об этом я прямо и сказал Круглякову - ведь сам он туда не поспешил, а посылает меня (как оказалось потом, моя рассудительность не осталась для меня без последствий). Конечно, приказ я выполнил. Пошел к тому месту, где должен был быть шнур, запалил его и вернулся. Почти в тот самый момент, когда грянул взрыв, на опушке появились двое - капитан и боец-танкисты. Увидев взорванную дорогу, капитан сказал: «Что же вы наделали...» Оказалось, что поблизости в лесу стоит танковый полк и теперь мы, по крайней мере, серьезно затруднили ему отход. Наверное, капитан имел какое-то задание и здорово торопился. Указав нам, в каком направлении искать его часть, он вместе с бойцом направился через дорогу и исчез в лесу на той стороне. Мы двинулись в указанном им направлении и действительно вскоре увидели в лесу танки. Но было не похоже, что эта часть занимает здесь рубеж обороны - машины стояли между деревьями как попало, люди были заняты своими делами. Объяснение с танкистами или их начальством нам ничего хорошего не обещало, поэтому мы поспешили миновать их расположение. Лесом мы выбрались на проселочную дорогу, по которой в направлении Солнечногорска двигалась автоколонна. Временами машины шли очень медленно, так что для нас не составило труда забраться в кузов одной из них. Похоже, в колонне следовали остатки из различных частей, отходивших в тыл. Ехали довольно долго, уже стемнело, когда остановились на отдых в какой-то деревеньке. Вместе со всеми мы пристроились в очередь к полевой кухне и получили ужин. Поужинав, все-таки решили доложиться начальству, попросить разрешения следовать вместе. Нашли дом, где расположился старший всей этой команды - генерал. Кругляков пошел докладывать, однако очень скоро вышел обратно. Оказывается, генерал, как только услышал, что мы из части, относящейся к войскам НКВД, попросту выгнал его. Оставаться было не очень-то удобно. Стало ясно, что рассчитывать приходится только на себя и мы, оторвавшись от колонны, двинулись туда, где по нашим представлениям должны были быть свои. Однако вскоре поняли, что в последние часы обстановка на фронте сильно изменилась. В деревнях, через которые приходилось проходить, мы узнавали, что немецкие моторизованные части, двигаясь по дорогам и не задерживаясь в населенных пунктах, прорвались далеко на восток, заняли и Клин, и Солнечногорск. Идти приходилось с большой осторожностью, в деревни заходили только после длительного наблюдения. Продукты наши вскоре кончились и дальше шли практически на пустой желудок, только в одной из деревень хозяйка наварила нам картошки. На ночевку останавливались всего один раз. Попросились в дом, хозяин постелил прямо на пол соломы, на нее и завалились спать. Еще затемно хозяин растолкал нас, и мы продолжили свой путь. Наконец, через трое суток вышли к Можайскому шоссе. Искать своих после всех событий было бесполезно, поэтому решили добраться до Москвы, а там идти в бригаду. Машины по шоссе в сторону Москвы шли, но остановить какую-нибудь было делом непростым, мы знали, что едущие в тыл водители имеют приказ ни в коем случае никого с собой не брать. Пришлось нам перегородить дорогу и взять карабины наперевес. Когда около нас затормозил грузовик, мы, ни слова не говоря, полезли в кузов. Там никого не оказалось. Ехавший рядом с водителем младший лейтенант пытался нас высадить, но у него ничего не вышло. Препираться с нами ему быстро надоело, и он махнул на нас рукой. Дальнейший путь до Москвы прошел без приключений. На КПП нас, естественно, высадили и под конвоем отправили в комендатуру для выяснения. При этом обезоружить нас никто не пытался. Так и пришли в комендатуру со своими карабинами. Там нам велели дожидаться, когда нас сможет принять комендант. В нескольких помещениях было полным-полно военных - бойцов, командиров, всех званий и родов войск. Здесь шла своего рода фильтрация тех, кто по разным причинам оказался в тылу. Комендант, майор-пограничник, задал несколько вопросов - кто, из какой части, кто командир. Когда Кругляков доложил, комендант снял трубку и позвонил к нам в полк, прямо командиру. Позже мы сообразили, что все произошедшее было большой удачей, командир нашего полка майор Иванов - тоже пограничник и комендант, по-видимому, знали друг друга. Более того, Иванов сразу по телефону ответил коменданту, что, дескать, мы его бойцы. Это и вовсе трудно объяснить, потому что командир полка не обязан знать всех подчиненных. На этом дознание и закончилось. Комендант объяснил, как нам добраться в район Белорусского вокзала, где находился наш полк и вручил по 20 копеек каждому на трамвай. ..."
11. О судьбе А.П. Шестакова см.: Пак М. Н. Один из наших (Воспоминания о Саше Зевелеве и других друзьях) // Гражданин, солдат, ученый: воспоминания и исследования: памяти Александра Израилевича Зевелева. М., 2007. С. 53-54.