Из общедоступных источников.
…Эшелон № 986, следуя в хвосте главных сил 76-й дивизии, прибыл на станцию Таловая около 15 часов 16 июля. В начале девятого часа вечера он был выставлен за восточный парк, в так называемый караван. Дело в том, что из-за постоянных бомбардировок станций и всей линии Поворино - Таловая поезда с военными грузами отправлялись караванным способом, один за другим, с интервалами прямой видимости. В таком «обозе» было три-четыре состава, которые в случае ЧП могли помочь друг другу. Впереди располагался поезд №987, а сзади – 990-й эшелон. Отправление откладывалось из-за того, что после вечерней бомбардировки на разъезде Чигла был разрушен приемо-отправочный путь.
Бойцы и командиры, намаявшись в дневной духоте, спали вповалку на двухъярусных нарах. Многие в одном нижнем белье. Не смотря на то, что эшелон отправлялся на фронт, до которого, по нынешним меркам, рукой подать, боевой готовности в полках не было. От новых боев их тогда отделяла дистанция огромного размера. В среднем в июле 1942-го путь из Таловой до Поворино занимал 3-4 суток, от Поворино до Серафимовича – еще примерно столько же. Впрочем, известны факты, когда локомотивная бригада, отправившаяся в Таловую, попала в такой затор, что возвращалась в Поворино только через восемнадцать суток.
В последнем вагоне многолюдно. Здесь находилось командование эшелоном, связисты и четверо офицеров ЗКУ, направлявшихся в распоряжение ВОСО Сталинградского фронта. Солдаты устроились в одной половине, в другой разместились штабные офицеры обоих полков, а в углу сложены катушки с кабелем и прочее имущество. Ближе к середине вагона за грубо сбитым столом, вместо стульев к которому приставлены пустые ящики, спал начальник эшелона, командир 216-го полка майор Николай Артемович Кузьмин. Его тень от тусклого путейского фонаря, слегка подрагивает на когда-то повешенный плакат: женщина-мать, прижав к груди ребенка, в страхе закрывается беззащитной рукой от нацеленного на нее острия фашистского штыка. Кажется, вот-вот рассвирепевший гитлеровец пронзит их насквозь... И тут же надпись: «Воин, спаси!»
Перед раскрытой дверью вагона прохаживается дежурный по эшелону майор Комаров. Пилотка сдвинута на затылок, пряди белокурых волос упрямо сползают на лоб. Его командирская фуражка осталась там, за Доном. Как еще голова уцелела…
В этой дивизии Максим Прохорович менее недели. 12 июля его, командира 1050-го стрелкового полка 301-й дивизии вместе с остатками штаба вызвали в Калач, в штаб фронта. Впрочем, как таковых, ни дивизии, ни полка уже не было. В последнем осталось менее сотни бойцов. Две трети личного состава полегли 30 июня, остальные – в арьергардных боях в последующие шесть дней. В штабе объявили о расформировании дивизии. Его и еще троих офицеров направили в распоряжение 76-й стрелковой. Прибыв в новую для себя часть, получил должность заместителя командира 216-го полка…
Новоиспеченный замком всматривался в темноту, переговариваясь с присевшим в уголке сигналистом. Невысокий, сбитый боец с юным лицом спокоен и не прочь вздремнуть. Майору же, конечно, не до сна.
Четвертый час ночи… Никто мысленно не торопит ни путейцев, наскоро латающих путь на следующем разъезде, ни машинистов. Теперь каждый старается растянуть эти тыловые часы. Никто не спешит обратно в ад войны…
Вагон плавно качнулся. Тронулись? Нет, все снова замерло. Из последнего вагона голову поезда не видно: впереди еще 27 таких же дощатых столыпинских «скотовозов».
Минут через десять Комаров заметил, что верхушки деревьев, черневшие на фоне светлеющего неба, сперва медленно, а затем все быстрее, поплыли влево. Поезд двигался к станции…
***
В Центральном архиве ФСБ России хранятся материалы расследования крушения воинского эшелона № 986, в соответствии с которыми хронология трагедии такова.
В 3 часа 20 минут в будке паровоза вспыхнуло пламя. Как известно, после захвата фашистскими войсками Донбасса, поезда пришлось переводить на нефтяное топливо, поступавшее из бакинских месторождений, нефтяные топки были самодельными, а воспламенение смеси происходило при помощи таких же самодельных форсунок. Неисправность подобной форсунки и стала причиной пожара.
Чтобы огонь не перебросился на состав, а также чтобы не демаскировать последний, поездная бригада отцепила локомотив, в спешке не предупредив ни кондукторов, ни руководство эшелона. Отогнав его метров на сто, машинист и его помощник принялись тушить огонь. Уклон пути в этом месте небольшой, и усилия автотормозной системы хватило бы для удержания обезглавленного состава на месте, но за время длительной стоянки давление магистрали упало. Не застопоренные тормозными башмаками и не поставленные на ручной тормоз вагоны пришли в движение. В локомотиве это заметили только тогда, когда состав откатился более чем на сотню метров. Остановить его можно было, лишь прицепив вагоны, а затем затормозив весом локомотива. Но удар оказался слишком сильным. Автосцепка не успела сработать, вагоны, дрогнув, стали ускоряться. Повторная попытка машиниста вновь закончилась неудачей и придала составу приличную скорость.
Бригада 990-го эшелона, заметив, что стоявший впереди состав приближается, стала подавать сигналы, но ситуация уже вышла из-под контроля. Этот состав был грузовым, и тащил его паровоз-тяжеловес «ФД» («Феликс Дзержинский»). Именно он и принял на себя главный удар. Врезаясь в ФД, вагоны сначала дыбились, а потом падали под откос, круша все, чем были загружены…
Уже через час на место ЧП прибыло представители Лискинского отделения Ю.-В.ж.д. Такая оперативность объясняется тем, что еще в начале месяца руководство отделения было переведено в Таловую. Чуть позже здесь появились уполномоченные НКВД и ВОСО Сталинградского фронта, которым предстояло разобраться в обстоятельствах трагедии.
Картину, представшую перед ними, спустя 43 года в своих воспоминаниях описал один из уцелевших пассажиров эшелона, киевлянин Борис Вениаминович Левин: «Перейдя на другую сторону пути, я наткнулся на лежащего на спине лейтенанта, который обеими руками держал себя за правую ногу выше колена. Ноги ниже колена не было. Крови я не видел. Наложив жгут из куска валявшейся ткани, я подозвал солдат, которые подняли потерявшего сознание лейтенанта и понесли его в сторону станции, от которой уже ехали подводы для эвакуации раненых. Затем мое внимание привлек женский крик. Возле пирамиды колес, поближе к паровозу, я увидел группу солдат, склонившихся над кричащей. Подойдя к солдатам, увидел: на земле лежит молодая женщина. У нее были срезаны обе груди так, словно опытная рука хирурга удалила их вместе с гимнастеркой. Внутри левой груди клокотало сердце... Как я предполагаю, связистка находилась в штабном вагончике, который превратился в лепешку. Девушка, успев разбить окно, выглянула наружу. Вагон, сжимаясь, воздухом вытолкнул ее, при этом срезав груди.
Подойдя к паровозу, я увидел, что передняя часть его была облеплена человеческим мясом, обрызгана кровью, будто это не паровоз, а мясорубка.
Такого крушения ни в одном фильме, даже в партизанской рельсовой войне в тылу врага, я не видел...»
Дополняет картину случившегося рассказ жителя поселка Таловая, бывшего директора районного краеведческого музея, ветерана войны Петра Михайловича Зеленина, который семнадцатилетним юношей принимал участие в аварийных работах: «На место трагедии нас, призывников, привели во второй половине дня для участия в аварийно-спасательных работах и поиске личных вещей погибших. Увиденное мной оставило самое жуткое впечатление: облепленные человеческим мясом обломки эшелона, обезображенные до неузнаваемости тела бойцов, стоны обреченных на смерть воинов, сдавленных железными частями вагонов с такой силой, что не было никакой возможности освободить их из страшного плена. Лично мне удалось обнаружить три красноармейские книжки, перочинный нож и другие личные вещи бойцов.
Из всего состава относительно уцелели лишь два вагона, находившиеся в начале эшелона. Оба они лежали под откосом насыпи. Все остальные вагоны представляли собой груды досок и искореженного металла...»
Около 10 часов утра стали собирать тела погибших. Поднимали остатки вагонов, освобождая убитых и раненых, непохожих на людей.
К 14 часам 18 июля движение по железной дороге было восстановлено.
Следственные мероприятия НКВД завершились 21 июля. Вывод следователей был однозначен: причина катастрофы – нарушение правил эксплуатации транспорта. Обвиняемые в преступной халатности члены поездной и кондукторской бригад эшелона были взяты под арест.
800 или 200?
Если с причиной трагедии все, более или менее, ясно, и аргументированных споров она не вызывает, то вот количество ее жертв, указные в различных источниках, отличается довольно сильно.
По подсчетам местного краеведа В.М. Кириченко, основанным на переписке с оставшимися в живых воинами, общая численность пассажиров потерпевшего крушение поезда исчислялась девятью сотнями, а в живых осталась одна десятая часть, следовательно, число погибших превысило 800 человек. Эта цифра считалась официальной, что позволяло исследователям произошедшего относить таловскую трагедию к числу крупнейших тыловых катастроф за весь период Великой Отечественной войны. Однако архивные документы хранят совсем другие данные.
В донесении № 788 начальника политотдела 76-й стрелковой дивизии батальонного комиссара Морозова начальнику политотдела 21-й армии говорится о 250 погибших и 500 раненых (ЦАМО РФ, фонд 1163, опись 1, дело 225, листы 217-218). Документ датирован 26 июля 1942 года и составлен по прибытию штаба дивизии на станцию Себряково Сталинградской области – пункт назначения погибшего эшелона. И округленность цифр, и контекст, в котором они приводятся, говорят о том, что это данные предварительные, оцененные «на глаз». Действительно, состав № 987, в котором находились свидетели, на которых ссылается автор донесения, покинул место катастрофы около полудня 18 июля, то есть до того, как стал ясен реальный масштаб трагедии.
Значительно точнее и достовернее выглядят данные из материалов, найденных нами в архиве ФСБ. Здесь речь идет о 176 погибших и 321 человеке, получивших ранения различной степени тяжести.
Есть еще одна группа лиц, для которых война, по-видимому, закончилась у станции Таловая. В списках 216-го полка значатся 27 человек, пропавших без вести 17 июля. Только в одном случае поверх машинописного текста чернилами вписано слово «жив». Еще один боец, оказавшийся в этом списке, погиб спустя почти ровно год под курской Обоянью. Формулировка «пропал без вести», сама по себе не являлась синонимом гибели. Она всего лишь означала: человек выбыл из состава своей части без свидетелей, которые могли бы подтвердить его местонахождение. Тысячи бойцов приходили домой уже после того, как их семьи получали уведомление «Б/В». Но в интересующих нас 25 случаях, похоже, причиной выбытия стала именно смерть. В соответствие с архивными данными, фронтовая биография этих солдат обрывается здесь. Скорее всего, их изуродованные, а то и разорванные на части тела не смогли опознать боевые товарищи. А потому есть основание считать погибшими в эту ночь не 176, а 201 человека.
Слева по направлению к станции в 120-150 метрах от железнодорожного полотна, на ржаном поле, было выкопано три братских могилы. В меньшей захоронили останки офицеров из двух последних вагонов, пострадавших более других. В двух других ямах, длина каждой из которых составляла около 40 метров, погребли солдат обоих полков. Сделали это со всеми воинскими почестями. Изначально это место не было обозначено каким либо памятником, однако, по воспоминаниям таловских старожилов, уже в 1946-м здесь были установлены деревянный обелиск.
К жертвам катастрофы, безусловно, следует отнести и тех, кто, будучи ранен в ту ночь, впоследствии скончался в госпиталях. Военнослужащих, получивших тяжелые травмы, отправляли в воронежские Новохоперск и Поворино, а также саратовский Балашов и сталинградский Фролово. В книгах умерших медучреждений этих городов нам удалось обнаружить 14 таких фамилий. Но жертв, судя по всему, было больше. Дело в том, что в ЦАМО отсутствуют подобные данные эвакогоспиталя №2620, развернутого в эти дни в Таловой. Именно сюда в первые часы после трагедии поступила основная масса раненых. Сколько из них умерло и было похоронено на кладбищах, одно из которых расположено на Комсомольской улице Таловой, а другое – на месте нынешнего мемориала Славы, еще предстоит установить.
Но даже те цифры, которыми мы располагаем, позволяют оценить масштаб трагедии и ее последствия. Потеря около полутысячи бойцов и, особенно, офицеров, большинство из которых имела почти годичный фронтовой опыт, для и без того неполной дивизии накануне тяжелейших боев в северной части большой излучины Дона была невосполнимой.
Продемонстрировало это новое боестолкновение с противником. Уцелевшие пассажиры эшелона вновь оказались в пекле теперь уже Сталинградского сражения 27 июля, сходу приняв бой у переправы села Нижне-Затонское и в районе станицы Клетская. Понеся незначительные потери, дезорганизованные полки не смогли выполнить поставленную передними командованием 21-й армии задачу, создав угрозу переправы противника на левый берег Дона.
29 июля Сталинградскому фронту было приказано вывести в тыл шесть стрелковых дивизий из состава сохранившихся в 21-й, 28-й и 38-й армий. Из 21-й были изъяты две стрелковые дивизии. Одна из них, 293-я стрелковая, была отправлена в Бузулук на доукомплектование и в штатной численности прибыла на фронт незадолго до контрнаступления ноября 42-го. А вот «ворошиловцев» в тот момент на занимаемом ими участке фронта заменить было некому.
Полноценной боевой единицей Красной Армии дивизия вновь стала только после того, как 10 августа была выведена во второй эшелон обороны, правда, ненадолго. Уже через две недели 76-я стрелковая, пополненная личным составом и вооружением, вновь оказалась на передовой.
Впереди были четыре месяца кровопролитных оборонительных боев в составе Сталинградского, а затем Донского фронтов, в ходе которых «ворошиловцы» не один десяток раз пресекали попытки врага форсировать Дон в этом районе. Гитлеровцы были вынуждены перебрасывать сюда дивизии, направлявшиеся к Сталинграду. Шла упорная борьба за овладение выгодным плацдармом для будущих боев, который мог быть создан на участке фронта дивизии. В начале сентября воинами 76-й СД был занят город Серафимович, а 24 октября – Клетская на правом берегу. Взятие этих пунктов отодвинуло фронт от реки, столь необходимый РККА плацдарм был завоеван. Именно с него 19 ноября 1942 года советские войска перешли в генеральное наступление, которое привело к полному разгрому Сталинградской группировки немецких войск.
…После разгрома врага на Волге, в конце февраля 1943 года, бывшая 76-я, а к тому времени 51-я гвардейская дивизия, совершая по железной дороге форсированный марш от Сталинграда к Ельцу, вновь оказалась на станции Таловая. Вот только очевидцев июльских событий в ее эшелонах практически не было. Начиная с октября 42-го, состав подразделения сменился почти на 70 процентов. Тех же, кто отступал под ее знаменем из-под Харькова, после сталинградского ада почти не осталось. Это была уже другая дивизия, другая армия. И только война была одна. Одна и для этих вчерашних новобранцев, которым через четыре с небольшим месяца предстояло оказаться на направлении главного удара врага на южном фасе Курского выступа, и для тех ребят, которые навсегда остались в таловской земле. Война, в истории которой еще так много белых пятен…
В. Вдовенко.
