Уважаемый Константин Борисович!
Благодарю за оперативный отклик, хочу обрадовать, что руководство парка сменилось и самое главное, у нас есть замечательный помощник Роальд Романов, который уже в этом году, умудрился подготовить исторический буклет о партизанском костре, о Дне партизан и подпольщиков и в том числе про группу "Иван".
У меня, к сожалению, есть пока недоработанный буклет, первоначальный вариант, но то, что получилось в конечном итоге, Романов прочитал мне по телефону, очень понравилось. В ближайшее время планирую взять у него парочку буклетов и представить на суд общественности. Насколько я понял, данный буклет про финансировало именно руководство парка. И более того, предварительно от них получено "добро" чуть-ли не на памятник! В крайнем случае, найдем спонсора, но дело обязательно доведём до конца. Я сам родился и прожил половину жизни в Измайлово на 7 парковой, в 7 минутах ходьбы от леса, исходил парк вдоль и поперёк, поэтому места родные, хочется сделать что-нибудь полезное для своей малой Родины!
Но пока, увы, работа только начинается.
В документах о подготовке группы "Иван" несколько раз упоминается некто "Седой", он же промелькнул и в другом донесении, а именно:
Донесение зафронтового разведчика «Вернов» группы «Седого» из района Можайска
Не ранее 15 декабря 1941 г. Совершенно секретно
При наступлении немцев на Можайск я работал и проживал на ж. д. станции Кукаринская, находящейся в 7 км от города.
18/Х1-41 г. немцы подошли к ст. Кукаринская, я же по предложению представителей Красной Армии со станции переехал на жительство в деревню Аникино, которая находится в 7 км от станции.
20/Х1-41 г. в деревне стало известно, что немцы ст. Кукаринская заняли 18 октября.
До 17 октября все железнодорожники работали на своих местах, отправлены в гор. Москву последние поезда, а некоторые рабочие, в частности Кулик, Пауков и Ларионов, бросили работу еще 14.Х-41 г. и начали заниматься «личными делами» (грабить склады).
При отходе наших частей было оставлено много снаряжения и обмундирования, которое население стало собирать для личных целей. Особую «активность» в сборе снаряжения и обмундирования проявили жители деревни Тупицын Иван Прокофьевич, Аксенов Сергей Гр., Гаврилов и др.
22 октября я возвратился на станцию Кукаринскую, где лично видел, что немцы при занятии станции ограбили все квартиры и кладовые станционного поселка, а также имевшиеся там склады. В моей квартире немцы забрали носильные вещи, все продукты питания и зарезали 16 моих кур.
5. октября ко мне пришла группа немцев во главе с двумя унтер-офицерами и заставили меня очистить блокпост. Расположившись в моей квартире, немцы начали приводить себя в порядок (очищаться от вшей). После чего, забрав оставшиеся у меня продукты, ушли.
6. октября отдельные группы немцев продолжали грабить население, обходя все дома.
31 октября на станцию Кукаринская прибыло 60-70 человек эсэсовцев, которые также обходили дома и, угрожая населению расправой, забирали вещи и продукты питания. Заходя в деревню, эсэсовцы, как правило, спрашивали, где находится «му», «бя», «хр», т.е. коровы, овцы и свиньи, которых по обнаружении уводили или резали на месте.
Находившиеся в поселке немцы заставляли население чистить мотоциклы, вытаскивать застрявшие машины, пилить дрова, таскать и греть воду и убирать помещения. Всех, кто пытался протестовать против этого, они всячески оскорбляли и избивали.
Местное население встретило немцев по-разному. Большинство очень сожалело, что Красная Армия уходит, а отдельные лица радовались приходу немцев и открыто заявляли, что они являются освободителями. Так, например, гр-ка Крахалина Евдокия, проживающая в деревне Шикилово, кричала на бойцов Красной Армии: «Скорее, паразиты, уходите, а то из-за вас нашу деревню будут обстреливать». Гр-ка Подмарева из этой же деревни среди населения заявляла: «Немцы — наши освободители», при этом всячески расхваливала их.
Немцы среди населения усиленно распространяли слухи, что через два дня Москве будет «капут», что германский солдат «гут», т.е. хороший, и что когда кончится война, то из Германии в Россию привезут скот и продукты, раздадут их населению и в первую очередь тем, кто помогал немцам и кто пострадал от войны.
Население в первые дни верило немцам, но после того, как немцы стали грабить население и отбирать вещи, продукты и скот, то вера в них быстро пропадала. Население молча выполняло все распоряжения немцев. Отдельные лица деревни Шаликово активно помогали немцам по своей инициативе, например:
1. Иванова Мария Фоминична, проживающая в Казенке № 14 — 105 км, она ходила к немецкому переводчику и показывала ему, где население зарыло свои вещи.
2. Поросятникова, проживающая у Ивановой, ездила с немцами по селам и помогала им грабить население, отбирая скот, вещи и продукты. Она часто говорила мне, что «у вас зарыт хлеб, а мне есть нечего, пойду приведу немцев и открою ямы».
3. Крутов Михаил, работающий в депо Ильича, в деревне грозил населению: «Расстреляю полдеревни за то, что у меня описали имущество и забрали корову за неуплату налога». Его сын Федор в данное время проживает в Москве.
Немцы с первых дней занятия деревни издали ряд приказов, регламентирующих жизнь местного населения. Приказы предусматривали расстрел каждого, кто будет ходить по путям железных дорог, укрывать пленных, партизан или ходить по улице.
В ноябре месяце немцы стали восстанавливать ж. д. пути, разрушенные армией при отходе. В гор. Можайске по восстановлению путей работали немцы, а также были привлечены к этой работе и русские. Приказы немцев о запрещении хождения по путям не распространялись на лиц, работающих на железной дороге, вследствие чего я решил быстрее устроиться работать на жел. дорогу.
В конце ноября немцы приступили к восстановлению путей на участке от г. Можайска до ст. Кукаринская, для чего 6/ ХП-41 г. стали выгонять все мужское население на работу. Через два дня начатые работы были прекращены, вследствие чего 9/ХП-41 г. русские рабочие пошли в Можайск на поиски работы, в том числе пошел и я. Там нас распределили по бригадам. Я был назначен работать в г. Можайске в бригаду Назарова. За работу немцы платили по одной марке в день. Кроме того, выдавали рабочим продукты. В декаду один раз можно было получить буханку хлеба, 400 г пшеницы и 200 г мяса, за что рабочий должен был уплатить 3-4 марки.
Первые три дня все были заняты по перешивке путей, а затем очисткой снега. Восстановление путей шло медленно. 15/ХП-41 г. немцы восстановленный ими путь стали вновь разбирать, причем снятые рельсы грузили на платформы и отправляли к себе в тыл.
Гаечный ключ и железнодорожная лапа для выполнения диверсионной работы в тылу у немцев мною не использованы, так как из г. Можайска до ст. Кукаринская ни один поезд за этот период времени не прошел. Желая выполнить задание, я в момент ремонта стрелки ее поломал, в результате чего на 10-м километре пять вагонов, груженных немецкими авиабомбами, сошли с рельс. Немцам потребовалось 6 дней для перегрузки их в другие вагоны. Кроме того, мною были отвинчены болты на рельсах, в результате чего сошел с рельс немецкий мотовоз.
«ВЕРНОВ»
ЦА ФСБ РФ, ф. 3, оп. 8, д. 11, л. 14-16. Заверенная копия.
Вполне вероятно, что и Жиделёв где-то рядом действовал, тем более недалеко от Москвы и легко могли в Подмосковье направить. Сложно представить, чтобы в 60 лет на парашюте забросили глубоко в тыл. Хотя и такое не исключаю...
Не знаю ошибка ли в документе или это совсем другое лицо, но известно, что под псевдонимом "Ветров", в качестве руководителя группы, скрывалась Паршина Елизавета Александровна (1913–2002), выпускница Академии им. Фрунзе и Московского института иностранный языков, участница гражданской войны в Испании и боевая соратница А.К Спрогиса (в/ч 9903).
В начальный период войны, её привлекли для подготовки Московского подполья, но увы, в своей книге, именно на этой главе, обрыв текста.
Московское подполье
Немцы взяли Минск и быстро продвигались к Москве. Занятия в академии продолжались, несмотря на то, что основной состав эвакуировался. Училась я неплохо, без троек, а по военным дисциплинам на отлично. На третий курс нас перевели без экзаменов, но уже было понятно, что учеба наша закончилась. Ответа на мой рапорт все не было, и я через знакомых искала другую возможность попасть на фронт. Но все виновато разводили руками: женщина… И вдруг встречаю на улице Белкина. Он приехал в Москву только на пару дней и уже имел назначение на должность начальника Управления контрразведки Северо-Кавказского фронта. Я очень обрадовалась, а он, заметив, что я все-таки чем-то расстроена, спросил:
— А ты что делаешь?
— Пока в академии… Не берут на фронт, на рапорт нет ответа…
— На оперативную работу хочешь?
— Если на фронте, хочу.
— Пошли. Я тебя быстро пристрою, — сказал Михаил и повел меня к своей серой «Эмке». Я больше ни о чем не спрашивала и быстро села в машину. На Кузнецком Мосту мы остановились у дверей приемной НКВД. Михаил вошел в приемную и скрылся в телефонной кабинке. Пропуск мне выдали сразу, и мы долго шли по бесконечному изгибающемуся коридору — не помню уже на каком этаже, да и номера кабинета не помню, потому что думала о другом: а вдруг не возьмут? В приемной нам ждать не пришлось, никаких секретарей или адъютантов видно не было. Михаил открыл дверь и подтолкнул меня внутрь. Я оказалась перед не знакомым мне человеком, сидящим за большим письменным столом. На обстановку внимания не обратила, но заметила, что кроме нас троих, в кабинете никого не было. Он был в штатском, уже не молодой, плотно скроенный мужчина с правильными чертами лица. Глаза умные, внимательные, но без того пронизывающего прицела, который обычен для контрразведчиков и совершенно не свойственен разведчикам. Пауза длилась несколько секунд. Сидя на предложенном мне стуле, я разглядывала его без особого стеснения, но и с достаточным почтением. По-моему, за это время мы достаточно познакомились. Он задал мне пару вопросов, ответы на которые ему были явно не нужны. Спросил, есть ли вопросы у меня. Вопросов у меня не было. Этот человек вызывал полное доверие.
— Если вы готовы к серьезной работе, то что именно вам хотелось бы делать?
— Все, что сейчас необходимо. Вы лучше знаете, что надо делать, а я готова ко всему.
— Добро.
Он немного помолчал, вероятно, обдумывая, как лучше забрать меня из армии. НКВД не могло брать к себе офицеров без согласования с армейским командованием.
— Сделаем так: после первой же бомбежки в академию не являйтесь. Остальное мы уладим.
Хозяином кабинета был заместитель начальника Разведывательно-диверсионного управления генерал Наум Исаакович Эйтингон.
Михаил попрощался, оставил мне свой домашний адрес и телефон и пошел по своим делам, а Эйтингон вызвал начальника одного из отделов. К моему удивлению, в кабинет вошел хорошо знакомый мне по Испании Лев Ильич Сташко. По работе мы с ним там не сталкивались, но часто виделись в Мадриде в отеле Гейлорда и обменивались новостями. Увидев меня, он заулыбался и вопросительно посмотрел на Эйтингона. Тот коротко распорядился оформить меня на работу в НКВД и обеспечить всем необходимым. Теперь Сташко вопросительно посмотрел на меня. Тут я немного растерялась: все, что мне необходимо, было на мне, включая оружие, а что мне могло понадобиться в дальнейшем, я не знала, так как не представляла, чем придется заниматься. Вот родителей надо было эвакуировать из Москвы. Отец парализован, и кто-то должен был нести его на руках. Эйтингон тут же приказал обеспечить мою семью транспортом и местами в эшелоне, а также выдать документ для получения помощи по прибытии на место. После этого он назначил время следующей встречи, и я ушла.
Очередная бомбежка не заставила себя долго ждать. После нее я хорошенько отоспалась, взяла из гардероба кое-какие вещи и ушла жить к подруге. Соседям сказала, что уезжаю на фронт, и вынесла в коридор для общего пользования свой телефон. Все было сделано вовремя: на следующий день по ранее поданному рапорту пришел приказ откомандировать меня в распоряжение Главного разведывательного управления армии. Меня искали в академии и дома, даже расспрашивали мою мать, но она, конечно, ничего не знала и готовилась к отъезду. Однажды, забежав зачем-то домой, я нарвалась на звонок полковника Васильева — он занимался моим розыском. Знакомы мы не были, и голоса моего он не знал, но что-то заподозрил и спросил, кто у телефона. Я ответила, что соседка. Улаживала эту неразбериху Зоя Ивановна Рыбкина, сотрудник Особой группы при Наркоме. На меня она произвела очень хорошее впечатление. Высокого роста блондинка с безупречной фигурой, она была внимательной и мягкой в обращении, но с заметным чувством собственного достоинства. Сразу чувствовалось, что это опытный и умный работник. Рыбкина была одного звания со мной — старший лейтенант, но ходила не в форме. В первый раз я увидела ее в длинном строгом платье с еле заметной вышивкой — одеваться она умела.
(текст оборван на главе «Московское подполье»)
Что касается упомянутой Рыбкиной, то она была более известна как детская писательница Зоя Воскресенская и после войны выпустила несколько книг, в том числе, 2 книги про разведку, но и там про московское подполье при беглом просмотре ничего полезного не нашёл. Хотя в других источниках, прочитал следующее:
"С первых дней войны Воскресенская являлась сотрудником Особой группы, занимавшейся отбором, организацией, обучением и переброской в тыл врага диверсионных и разведывательных групп. Она стала одним из создателей первого партизанского отряда. Каждый из сотрудников Особой группы, на основе которой затем была создана Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН), тоже готовился к тому, чтобы в любой момент направиться в тыл врага. Готовилась к этому и Зоя Ивановна, разучивая роль сторожихи на переезде у маленькой железнодорожной станции, находившейся в тылу у немцев. Однако судьба распорядилась по-другому"
Вот пока такие зацепки имеются, жаль никого из них давно в живых не осталось, спросить не у кого, зато оставили потомкам сплошные загадки. Сейчас читаю книгу про Эйтингона, написанную его детьми и даже с автографами, но там увы про московских партизан, ни слова!
