С разрешения Вениамина Михайловича Тёмкина помещаю текст его речи (без сокращений)
Уважаемые дамы и господа! Товарищи! Друзья!
Я никогда не думал и не предполагал, что буду стоять здесь на территории бывшего концентрационного лагеря Дахау, на этом самом месте, так называемом полигоне Хебертсхаузен, с которого началось пребывание нашего с братом отца – советского военнопленного офицера еврейской национальности, младшего командира Тёмкина Михаила Вениаминовича, находившегося под вымышленным именем - в концлагере Дахау, в котором ему пришлось побывать дважды. Первый раз, когда его этапировали из офицерского военнопленного лагеря Хаммельбург - с 23 ноября 1941 по 22 января 1942 года, т.е. ровно два месяца, а второй - с 7 ноября 1942 года по август 1943 года, т.е. около десяти месяцев, где он находился уже в качестве политического заключенного после ликвидации русского военнопленного лагеря в концлагере Маутхаузен, из которого он и был доставлен повторно в Дахау. Итого в общей сложности в концлагере Дахау наш отец пробыл почти год! Вдумайтесь в эту цифру! Целый год, то есть 12 месяцев, примерно 360 дней! Невозможно в это поверить!
Но вернемся к полигону. Интересно, что этот термин «полигон», как и его название Хебертсхаузен, мы услышали и узнали только теперь, недавно в результате переписки с Мемориалом. Отец никогда такого названия не употреблял и в своих воспоминаниях не ссылался. В них он называет это место «двор у ворот». Разрешите мне процитировать первое впечатление нашего отца о полигоне.
«Привезли нас на широкий двор, с одной стороны которого большие железные ворота. Напротив ворот — высокая длинная каменная стена, вся забрызганная кровью. С обеих сторон двора — насыпь высотой 3-4 метра, на ней стоят эсэсовцы с винтовками и пулеметами. Во дворе также много эсэсовцев и гестаповцев в военной и гражданской одежде, в шубах — было очень холодно, мороз. Гестаповцы через переводчика дали команду всем раздеться догола и построиться по пять человек в ряд лицом к воротам. Эсэсовцы в гражданской одежде подходили к каждому, спрашивали его фамилию, что-то отмечали в списке и отправляли большинство становиться к воротам также по пять человек в ряд, а некоторых — отправляли стоять к стене в одну шеренгу, лицом к воротам.
Я стоял приблизительно посередине строя и ждал своей очереди. То, что здесь будут расстреливать, всем было ясно. Мозг работал напряженно. Большинство пленных ставили к воротам, небольшое количество — отправляли к стене. Логично было думать, что вероятнее всего, будут расстреливать тех, которых направляют к стене, т.к. их было меньшинство. Невозможно было предположить, что будут расстреливать большинство пленных, находящихся у ворот. И вот я стал обдумывать возможность, как-то перебежать и стать в строй к воротам, что конечно, было неосуществимо. Но мне так хотелось. Подошла моя очередь, меня покрутили вокруг, что-то отметили в списке и направили — к стене. Стоял я голый, дрожа от холода и страха, посматривал по сторонам и все думал, думал. Эсэсовцы, которые находились на насыпи, показывали нам пальцами вверх и говорили: «Ин гимель! — В небеса!». Потом еще нескольких человек поставили рядом со мной, и один из гестаповцев дал команду: «Гинуг! — Хватит!».
Нас было 23 человека, отобранных из всей партии — около 200 человек, которых привезли из Хаммельбурга». Конец цитаты.
Все остальные советские военнопленные, которые остались стоять голыми «во дворе у ворот» были расстреляны.
Надо сказать, что пребывание в Дахау, как и в других концлагерях, в которых ему пришлось находиться, оставило неизгладимый след в памяти и жизни отца. Но Дахау, пожалуй, лагерь особенный.
Здесь он познакомился с бывшим судетским немцем-коммунистом, который будучи старшим третьего отделения – штубенэстером всячески пытался и помогал ему. Помогали военнопленным и переводчики, среди которых также был немец-коммунист. Так старших командиров оформляли как лейтенантов, а полкового комиссара записали полковником. Нашего отца, который случайно, по не знанию и не осторожности, назвался евреем среди русских военнопленных, что привело к сумятице чуть ли не весь лагерь, т.к. такого быть в Дахау просто НЕ могло – переводчик-немец записал полу евреем - «гальб юде». Это вызвало в лагере небывалый ажиотаж. Вот как отец это описывает.
«После того, как в лагере стало известно, что среди русских военнопленных офицеров есть один комиссар и один «гальб юдэ», каждый день к нам приходили эсэсовцы — рядовые, офицеры и даже генералы, чтобы посмотреть на русского комиссара и полу еврея.
На комиссара все глядели, как на какое-то чудище. На нас ходили смотреть, как на редких зверей в зоопарке. Меня ставили на табурет, приказывали смотреть прямо, повернуть голову направо, затем налево, расстегнуть одежду и показать грудь. Эсэсовцы внимательно меня рассматривали и между собой кивали утвердительно: «Я, я, дас ист гальб юдэ. — Да, да, это полу еврей». Конец цитаты.
Старший отделения судетский немец часто, когда заключенные ложились спать, заходил к ним с губной гармошкой и наигрывал советские песни, расспрашивая о жизни в Советском Союзе, и завоевал симпатии военнопленных. Это он и другой немец - старший по комнате, фактически спасли отца после обсуждения «еврейского вопроса» у гестаповского руководства лагеря, сказав, что полуеврей – это не еврей. «Гальб юдэ — ист нихт юдэ!». И тем самым помогли избежать отправки его в карцер и последующего уничтожения.
Во второй раз, прибыв в Дахау из Маутхаузена признанным лагерными врачами больным и инвалидом с весом в 39 кг, весь покрытый сыпью и коростой, отец проходил там так называемое «лечение» в течение 3-4 месяцев, прежде, чем был направлен «на работу» в команду инвалидов. Фактически на этот раз Дахау спас его от неминуемой гибели после пребывания в страшном и смертельно ужасном концентрационном лагере Маутхаузен. Это здесь ему посчастливилось снова встретить своего бывшего старшего отделения судетского немца, который не сразу узнал его, но потом подкармливал, делясь своим куском хлеба и пайком, рассказывал новости и всячески поддерживал морально.
Вот таким был для нашего отца этот лагерь Дахау. С одной стороны - страшный и ненавистный, а с другой – спасительный! Поэтому, наверное, можно сказать, что отец вспоминал Дахау с каким-то особым чувством, без злобы и ожесточения.
Надо отметить, что отец часто рассказывал нам, своим родным и близким, а также друзьям, коллегам по работе об этом фактически самом главном этапе его жизни. Когда он смотрел передачи или читал в газетах высказывания или воспоминания бывших военнопленных – узников концлагерей, то невольно сравнивал их со своими и всегда говорил, что таких , как он, наверное, больше нет. И действительно, думаю, трудно отыскать еще кого-то с такой необычной судьбой. Десять (10!) в общей сложности лагерей военнопленных, нацистских концлагерей, лагерей смерти, из которых он был освобожден союзными англо-американскими войсками 25 апреля 1945 года.
За эти годы он прошел все. Предательство своих, арест, допросы и избиения в Гестапо, направление на расстрел. Издевательства, изнурительный каторжный труд в каменоломнях и на строительстве железнодорожных путей в концлагере Маутхаузен, где потерял половину пальца левой руки, отрубленного рельсом, и, где один из капо из жалости к обессилевшим заключенным предложил им «идти на часовых», чтобы те их застрелили. Тяжелая работа в штольнях под землей концлагеря Дора, в которых собирали и красили ракеты ФАУ-2 и, напоследок, концлагерь Бирген-Бельзен, в котором ежедневно заключенные умирали тысячами, оставшись на произвол судьбы без еды и питья.
Отец рассказывал, что союзники. узнав, что он – еврей, неоднократно уговаривали его не возвращаться домой в Советы, где его, как предателя, ждут лагеря, а ехать в США либо другую страну, в которой его не будут преследовать, как бывшего советского военнопленного да еще и еврея. Они готовы были предоставить ему соответствующую помощь. Но отец наотрез отказался. Воспитанный в духе коммунистических идей и социалистических настроений он и представить себе не мог, что может отказаться от Родины. Это по его понятиям было бы действительно предательством. Да и как не узнать о судьбе своей семьи, родных и близких ему людей – отца и трех сестер, которые остались далеко в Белоруссии и, о которых не было никакой весточки в течение этих долгих лет войны и плена. Ради этого он был готов на все, и, поэтому, на Эльбе был переправлен в распоряжение Советских войск. Но здесь его мытарства не закончились. Нужно было пройти проверку контрразведки СМЕРШ, которая оказалась еще одним из его кругов ада, и которую он с честью выдержал, пройдя её по первой, самой высшей из трех – категории. Тот, кто это прошел, знает чего это стоит! Ну а затем демобилизация в запас с восстановлением офицерского звания, бесконечные поиски работы, чтобы заработать на пропитание, и немедленный отказ, как только узнавали, что был в плену. Поиски старших сестер, которые в конце концов увенчались успехом, встреча с ними в Западной Сибири в Омске. Известие об аресте и расстреле отца и других евреев нацистами суровой зимой в феврале 1942 года в Бешенковичах под Витебском на берегу реки Западная Двина, поездка домой на могилу отца, встреча с младшей сестрой под Львовом. Затем случайная встреча и знакомство по пути через Харьков с нашей мамой весной 1947 года, бракосочетание и дальнейшая работа и семейная жизнь в этом дорогом нашему сердцу городе вплоть до репатриации в государство Израиль весной 1993 года.
Наша мама рассказывала, как, когда они познакомились и поженились, во время домашних обедов, отец сразу высыпал в тарелку с супом солонку соли, даже при этом его предварительно не пробуя. Вот так организм реагировал на недостаток соли за время пребывания в концлагерях. Да и я также хорошо помню, что почти до последних дней своей жизни он всегда любил досаливать еду.
Следует отметить, что в этот трудный и тяжелый период жизненных испытаний, я имею в виду плен, предательство, лагеря и последующие годы, нашему отцу везло на встречи с хорошими людьми различных национальностей, которые искренне помогали ему и неоднократно спасали от смерти. Об этом он часто вспоминал, писал и говорил. Это, наверное, потому, что и сам он любил людей и жизнь и они платили ему тем же.
Когда его спрашивали, как же ему еврею, советскому офицеру после всех этих кругов ада удалось остаться в живых, он отвечал, что не знает сам, как такое могло случиться, что это - просто судьба. А мы думаем, что судьба была к нему благосклонна и каждый раз каким-то чудом дарила ему жизнь, благодаря его стойкости, мужеству, находчивости, жизнелюбию, здоровью, вере в людей и в Победу!
Он очень гордился своей судьбой, гордился, что его наконец-то признали ветераном ВОВ, вручали награды – ордена и медали. В Советском Союзе и в Израиле. В Израиле он еще гордился и тем, что получал пожизненную ренту от правительства Германии, как узник нацистских концлагерей, и мог материально помогать своей семье, детям и внукам, которые были ему бесконечно благодарны.
Если бы он был жив, как он мечтал об этой минуте! Когда в его честь здесь на этом полигоне в бывшем концентрационном лагере Дахау говорят речи, устраивают экспозицию, мемориал. Это все чего ему так не хватало в жизни – публичного признания.
Его неоднократно просили и давали ему возможность выступить и рассказать о событиях пребывания в плену - на работе, в клубах ветеранов ВОВ в Харькове и в Израиле, писали о нем статьи и заметки в местных газетах, его воспоминания хранятся в печатном виде и в видеозаписях в Музее истории Катастрофы «Яд Вашем» в Иерусалиме. Но, несмотря на все это, он мечтал о журналисте, который профессионально расспросит его обо всем, серьезной публикации в СМИ, чего мы, к большому сожалению, в свое время сделать не смогли. Так, например, только сегодня, уже после семи лет как он ушел из жизни, готовя к публикации на сайте «Военные мемуары» его Воспоминания, благодаря которым мы находимся здесь в Дахау, мы с братом поняли, как много еще им не рассказано, как много есть вопросов, на которые никто уже не может дать ответ. И об этом мы очень сожалеем, и чувство вины перед папой не покидает нас.
Разрешите мне от всей души и сердца выразить здесь, стоя перед вами, чувства глубокой признательности и благодарности Мемориалу Дахау и лично госпоже Габриэле Хаммерман и госпоже Клаудии Гугенбергер за приглашение нас с братом и предоставленную возможность посетить мемориал и открытие экспозиции в честь памяти нашего отца Тёмкина Михаила.
Разрешите мне также выразить огромную благодарность и признательность уважаемой и очаровательной Татьяне Секэй - русскоязычной сотруднице Мемориала, во многом благодаря профессионализму, такту и усилиям которой организована экспозиция нашего отца, и мы находимся сегодня здесь. Большое спасибо за помощь господину Отто Райнхарду – историку и ученому, а также всем сотрудникам и сотрудницам Мемориала за их труд и помощь.
--------------------------------------------------------------------------------------
Татьяна Секэй и Вениамин Тёмкин за подготовкой к докладу в день приезда 1 мая
(Продолжение следует)
