Из досье газеты МВД России «Щит и меч»
Загадки историиТАЙНА СМЕРТИ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИЗАВЕТЫ И КАК К НЕЙ ПРИЧАСТНА ПОЛИЦИЯ
Историки, изучавшие жизнь и судьбу жены императора Александра I императрицы Елизаветы, единодушны во мнении: неизлечимо больная императрица, рожденная принцесса Баденская Луиза-Мария-Августа, не пожелав более оставаться в Таганроге, 21 апреля 1826 года выехала отсюда в Санкт-Петербург, по пути умерла в уездном городе Белеве Тульской губернии, в доме купцов Дорофеевых. Смерть наступила между третьим и четвертым часами утра 4 мая 1826 года.
В 1837 году в память о почившей в Бозе вдовствующей императрицы в саду у дома купца Дорофеева установили памятник в виде невысокой колонны с датой: “1826 года 3 мая”. И уже в одном этом кроется тайна: почему выбито третье, а не четвертое число месяца?
Автор данных строк провел собственное историческое расследование. Вот некоторые итоги.
Для начала обратимся к тексту очерка А. Фирсова “Кончина императрицы Елизаветы Алексеевны в Белеве”, опубликованного в № 47 за 1908 год еженедельника “Нива”: “Злой недуг быстро прогрессировал... 12 апреля 1826 г. князь Волконский писал императору Николаю – “долгом почитаю Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше донести, что слабость здоровья вдовствующей императрицы Елизаветы Алексеевны вновь увеличивается. Сверх того, ее императорское величество чувствует в груди сильное удушье, которое препятствует даже говорить”. И далее: “Императрица Елизавета не хотела оставаться в Таганроге, где ей привелось испытать столько нравственных терзаний. 21 апреля 1826 года государыня покинула Таганрог. Навстречу ей из Петербурга выехала государыня-мать Мария Федоровна. Свидание двух вдовствующих императриц должно было состояться в Калуге. Природа праздновала свое воскресенье... Южная степь, раскинувшаяся на сотни верст, пестрела цветами... И по лону этой ликующей природы двигалась на север императрица Елизавета, совершенно уже расслабленная, с трудом уже говорившая”.
Не странно ли: Елизавета перезимовала в Таганроге, дождалась теплой весны и поехала на… север?! После смерти 19 ноября 1825 года мужа здоровье императрицы только таяло. Какая ей поездка в Петербург, где в апреле еще лежит снег! Лечение в Таганроге весной и летом 1826 года предполагал, кстати, ее врач – Конрад Штоффреген. В частности, 15 марта 1826 года он писал с позволения императрицы в письме к ее матери маркграфине Амалии в немецкий город Карлсруэ, что он как врач очень надеется на тихое теплое лето.
К 12 апреля 1826 года, когда князь Волконский донес о резком ухудшении здоровья Елизаветы, ей уже, по логике, нельзя было ехать. Но тяжело больную Елизавету, тем не менее, усаживают 21 апреля в теплом, утопающем в зелени Таганроге в карету, чтобы увезти ее далеко на холодный север. Трудно верится, что это было желание самой Елизаветы и уж тем паче, что это делалось по настоянию ее врачей. Скорее всего, князь Волконский, другие лица из свиты, включая лейб-медиков, выполняли приказ царя Николая I срочно доставить Елизавету в столицу. Чем мотивировали необходимость этой поездки самой больной императрице, можно лишь гадать.
21 апреля царский поезд тронулся в Петербург. Читаем дальше в очерке Фирсова: “Близость роковой развязки для лиц, сопровождавших императрицу, стала очевидной. 2 мая из Орла князь Волконский просил предварить государыне, что “положение императрицы Елизаветы Алексеевны так худо, что ее величество найдет ужаснейшую в ней перемену. Не могу описать... всех беспокойств моих насчет здоровья ее императорского величества во время путешествия и беспрестанно молю Бога, чтобы сподобить благополучно доехать до Калуги”.
3 мая был назначен последний перед остановкой и отдыхом в Белеве огромный переезд в сто верст от Орла. Царский поезд достиг Васьковой горы... До города оставалось 2-3 версты. Напротив, по левому нагорному берегу Оки, красиво раскинулся Белев. Вдруг государыня почувствовала себя дурно. Князь Волконский приказал скорей ехать. Кучер и форейтор погнали и без того быстро бежавших лошадей”.
И вот здесь возникает любопытная деталь: отделившись от царского поезда, впереди него помчались Белевские городничий Колениус и полицейский капитан-исправник: они только что получили от князя Волконского приказ отменить церемонию приветствия жителями вдовствующей императрицы.
В город они ворвались с угрожающим: “Назад! По домам! Никакой встречи не будет! По улицам не сновать – государыню тревожить настрого наказано!”.
В итоге к моменту прибытия в Белев царского поезда улицы были очищены от всякой публики. Одновременно такой же приказ разойтись по домам получило и духовенство, собравшееся у Покровской церкви. Более того, в его адрес последовал следующий строжайший запрет: ни один церковный колокол не должен был огласить своим даже тихим звоном Белев и его окрестности…
В 21.00 царский поезд, стремительно проследовав по безлюдным улицам, остановился около дома местных купцов Николая и Григория Ивановичей Дорофеевых, где должна была провести ночь императрица.
И вновь обратимся к строкам вышеупомянутого очерка: “Государыня с помощью придворных с трудом вышла из кареты, затем, поддерживаемая князем Волконским, поднялась в переднюю комнату 2-го этажа, где приняла хлеб-соль от хозяев дома. После этого, поддерживаемая снова князем Волконским и статс-секретарем Лонгиновым, прошла в приготовленную eй спальную комнату, где легла на разостланную походную кровать...
В 10 часов вечера государыня отпустила всех придворных дам спать. При ней остались лишь Тиссон и Милашевская. Проспав очень недолго, она проснулась; тяжелое дыхание ее показывало уже роковую агонию. Когда же Тиссон тихо подошла к столику, стоявшему у кровати государыни, показывая вид, что смотрит на часы, Елизавета попросила ее не беспокоиться и лечь спать, Тиссон заснула. Проснувшись, она подошла к столику государыни: часы показывали четвертый час утра, Государыня, казалось, спокойно спала. Тиссон долго прислушивалась к дыханию государыни: но его уже не было...
Так ранним утром 4 мая 1826 года отошла в вечность императрица Елизавета в Белеве, вдали от столицы и семьи”.
И в этой цитате все вызывает вопросы. Если 2 мая Елизавете стало очень плохо в Орле, то почему князь Волконский не продлил остановку? Почему не упоминается мнение врачей о важности остановки в Орле? Что скрыто за словами Волконского в письме к вдове Павла I, что он молит Бога, чтобы доставить живой Елизавету до Калуги? И дальше странно: когда Елизавете около Белева становится очень плохо, князь Волконский велит гнать быстрее в Белев. Зачем, если от быстрой езды больной станет еще хуже? К тому же в Белеве хороших врачей нет, зато сразу несколько лейб-медиков, лучших в России, со всеми препаратами неотлучно рядом с императрицей.
Волконский, как мы уже знаем, отдает и еще два очень странных распоряжения: белевским городничему и капитану-исправнику мчать в Белев, чтобы разогнать ликующих верноподданных. И при этом не забывает наложить через них запрет на колокольный звон. Неужели князь растерялся и в силу этого принялся отдавать приказы один нелепее другого? Народ ведь, стоящий вдоль дороги и вдоль улиц города, ничуть не мешал движению кавалькады карет. И чем мог испортить вдруг празднество приветственный колокольный звон?!
Мое мнение: вряд ли опытный царедворец растерялся. Совсем нет! Его приказы и распоряжения в действительности были точно выверенными: он оградил царский поезд от “чужих” в лице белевских городничего и шефа полиции, в результате в поезде остались только представители свиты, а на их молчание он мог положиться! А не потому ли он это сделал, что Государыня только что умерла!? В этом свете велеть петь колоколам траурно – это вещать о смерти Елизаветы, радостный, даже самый тихий перезвон, если Государыня уже мертва, – кощунство. Потому – лучше ни колокольного звона, ни народного ликования…
Но зачем вообще, спросите, надо было скрывать факт смерти, возводя его при этом в сан государственной тайны? Да потому, что все это могло темным пятном лечь на репутацию молодого царя Николая I. О нем и так по всей Империи уже ползли слухи, будто он загнал на край света и умертвил старшего брата-царя, что он же не дает вернуться из Таганрога вдовствующей императрице, а брату Константину, законному наследнику трона, – из Варшавы. Николай I уже как раз вершил суд над теми, кто выступил 14 декабря 1825 года против него у Зимнего дворца, – декабристами. Не хватало ему теперь еще и обвинений в том, что он якобы велел насильно усадить в карету смертельно больную вдову любимого в народе и войсках покойного царя Александра I...
В очерке все того же Фирсова, в доме Дорофеевых хозяева встречали императрицу хлебом и солью, и она велела принять хлеб и соль; сказано, что она призывала к себе Протта, аптекарь готовил лекарства, вокруг нее были камер-фрейлины, которых она в 22.00 удалила, кроме двоих. Отвечу вопросом: а кто видел это? Почему не оставили никаких письменных воспоминаний о встрече с императрицей купцы Дорофеевы? Странно и то, что императрица балансирует на грани жизни и смерти, а при ней на поверку – только две приближенные, одна из которых преспокойно уснула, а другая вообще непонятно чем в это время занималась. Почему в ее покоях попеременно не дежурили четыре лейб-медика – Штоффреген, Протт, Добберт и Рюль? Где был глава царского поезда князь Волконский? Получается, что вся свита безмятежно спала в роковую ночь? Наконец, что делала в это время свекровь умирающей Елизаветы? Вот как сказано об этом в историческом очерке: “Когда императрица Елизавета приближалась к Белеву, императрица-мать находилась уже в Калуге, получив от князя Волконского тревожное известие, она немедленно выехала в Белев. По дороге, в Перемышле, ее встретил фельдъегерь, сообщивший ей роковую весть. В 10 часов утра Мария Федоровна была в Белеве”.
А может быть, было чуть не так? Может, князь Волконский в 21.00 3 мая из Белева послал фельдъегеря к Марии Федоровне с донесением о смерти Елизаветы? От Белева до Калуги скакать никак не менее 5 часов. И, если в Белев Елизавету привезли уже мертвой, то где-то в период с часу до трех ночи Мария Федоровна узнала об этом. И сразу устремилась в Белев. Потому так рано, в 10.00, прибыла в дом купцов Дорофеевых. Если бы гонец с вестью о смерти Елизаветы отправился из Белева в Калугу даже в четыре утра, когда это, как утверждается, обнаружила госпожа Тиссон, то Мария Федоровна никак не могла бы приехать в Белев к десяти утра…
После этого вскоре Белев начал быстро наполняться высшей знатью Империи – министрами, генералами, губернаторами и прочими сановниками…
…Каменные палаты купцов Дорофеевых в 1827 году в результате оформленной купчей перешли в собственность царской семьи. Последней здесь был устроен дом для двадцати восьми вдов. Его так и нарекли – Вдовьим домом.
Когда ставили в Белеве, в саду у Вдовьего дома памятник в виде 2,5-метровой синего мрамора колонны в царской короной на подушечке сверху, на месте, где в запаянном ящичке погребли оставшиеся после вскрытия и бальзамирования тела внутренности императрицы, царь приказал в качестве даты смерти выбить на камне именно 3, а не 4 мая 1826 года. Почему? Николай I был человек глубоко набожным, а коль так, то разве мог он погрешить против истины?!
Почему больную повезли на дальний север и, по сути, умирать – всегда было тайной. Одним из первых ее попытался разгадать великий герцог баденский Людвиг, родной дядя императрицы Елизаветы. Он усомнился в правдивости официальной версии. С этой целью он поручил баденскому посланнику при Русском дворе майору Хенненхеферу выяснить, насколько его племянница в действительности настаивала на встрече с Марией Федоровной. Майор донес в Карлсруэ: “Вы спрашиваете меня, было ли действительно горячим желание нашей незабываемой императрицы видеть императрицу-мать. Разумеется, оно в последние дни ее пребывания на земле было, и это желание было страстным. Что она хотела поведать свекрови перед своим концом, об этом неизвестно”.
Кажется, Хенненхеферу не удалось понять истинную причину того, почему Мария Федоровна выехала навстречу Елизавете. Но, мне видится, что это был все-таки продуманный шаг царской фамилии – нового царя Николая I, его матери Марии Федоровны, его жены Александры Федоровны, его брата – Великого князя Михаила Павловича. Они знали: вдовствующая императрица обречена, вряд ли доедет от Таганрога до Петербурга. 2000 верст пути – верная смерть. Но и в Таганроге Елизавету все равно ожидает скорая смерть. И на семейном августейшем совете, похоже, приняли решение: Елизавета должна выехать в столицу. Пусть она даже умрет в пути, но умрет в известном русском городе. И пусть рядом с ней будет свекровь. Ее присутствие рядом с умирающей Елизаветой сделает смерть Елизаветы понятной, не вызовет ненужных вопросов, сомнений, домыслов – как в России, так и за рубежом.
Императрица Мария Федоровна затем и выехала из Петербурга в известный русский город Калугу, за 800 верст от столицы.
Чтобы встреча свекрови и невестки состоялась, одной нужно было проехать 800 верст, другой – 1200. Императрица Мария Федоровна “свои” 800 верст преодолела, а вот императрице Елизавете Алексеевне покорить “свои” 1200 верст не удалось.
Каких-то сто верст отделяли вдовствующих императриц Марию Федоровну и Елизавету Алексеевну, когда Елизавета Алексеевна умерла. Умерла, напомним, в одиночестве. В городке Белеве. Или, вполне вероятно, – в 2-3 верстах от Белева. В карете. У села Мишенского. У Васьковой горы… Всего на сотню верст и просчитался новый русский царский, Николаевский, двор…
Бывший дом купцов Дорофеевых, двухэтажный добротной кирпичной кладки, оштукатуренный снаружи, сохранился до сих пор. Все последние десятилетия в нем располагается Белевский городской отдел внутренних дел. По утверждению местных краеведов, в комнате, где закончила свой жизненный путь императрица Елизавета Алексеевна, находится кабинет начальника этого подразделения. Слева от входа в горотдел – мраморная мемориальная доска в память о том, что в этом доме умерла императрица Елизавета Алексеевна, жена Александра I. Сохранился и сад при доме. Не уцелела только колонна с царской короной. Ее снесли еще в Гражданскую войну. Колонна долго, до начала 1970-х годов валялась в саду, пока рабочие, устраивая какой-то фундамент, не бросили ее в жидкий бетон. Для бутовки… Так окончательно исчезли следы памятного знака императрицы, который местные жители называли памятником императрице, а место, где установлена была колонна – могилой императрицы.
К сожалению, речи об открытии в Белеве мемориально-туристического комплекса пока не идет…
Валерий ПРИВАЛИХИН, писатель.