2010-05-28 11:30
«Московская правда»
Эрик Котляр
2
Вот и история с Катынью. Лично у меня она всколыхнула воспоминания 1947 года. Когда стало известно, что и. о. президента Польши, маршалу сейма Брониславу Комаровскому руководители России передали 67 томов открывшейся правды с расстрелом весной 1940 года сотрудниками НКВД в Катыни польских офицеров, у меня перед глазами немедленно выплыл послевоенный Красногорск, где размещался особый лагерь немецких военнопленных. И сразу возник вопрос - что же такое происходило там в то удивительное послевоенное время?
Этот лагерь был не просто собранной в одном месте рабочей силой. Хотя военнопленных и использовали на разных, главным образом строительных объектах. До сих пор в Красногорске можно увидеть выстроенные ими в основном четырех-пятиэтажные дома с характерными полукружьями чердачных окон, капитальными стенами и маленькими балкончиками.
В Красногорском лагере находились особые пленные: офицеры абвера, гестаповцы, замаскированные в плену под обычных военнослужащих вермахта эсэсовцы, «звери», чья шкура была запятнана кровью жестких издевательств и казней населения на оккупированных территориях, и... члены «Рот Фронта», красной гвардии Эрнста Тельмана, сгноенной в нацистских концлагерях.
Там же, в Красногорске, держали некоторых генералов, связанных с западной разведкой, представляющих существенный информационный интерес.
Оперативную работу вели блестяще образованные офицеры управления по делам военнопленных НКВД СССР. Среди них были выпускники ВИИЯКа (Военного института иностранных языков), питомцы генерала Биязи, многие из них выходцы из семей советских дипломатов, выросшие за границей, безупречно владевшие немецким, венгерским, английским, японским языками. Филатов, Эльперин, Бердовский, Неверов, Горфан, Шустер и многие другие, их эрудиция и общая культура удивляли и восхищали военнопленных.
В этом же управлении служил мой старший брат, Владимир Котляр, также выпускник ВИИЯКа, спецпереводчик немецкого и болгарского языков. В 1945 году его отозвали с Белорусского фронта и направили в распоряжение генерала Кобулова, возглавлявшего управление по делам военнопленных.
Кстати, именно в Красногорском лагере при этом управлении действовала единственная школа антифашистов, куда после тщательной проверки отбирали настоящих тельмановцев, из них подготавливали руководящие кадры для ГДР. Курсантов школы расконвоировали, в хозяйственной зоне для них сшили штатские костюмы. Лекции им читали профессора из МГУ, больше того, курсантов возили на спектакли в Большой театр. Очень хорошо помню, как выпускников антифашистской школы отправляли в Германию. Какое же по этому случаю было торжество до поздней ночи во всем Красногорске!
3.
В годы войны мы были привычны к слову «Катюша». Название известной всему миру песни стало, как сейчас это принято называть, брендом оружия победы. А вот сразу после войны я услышал странное название «Катынь». Надо сказать, тогда это слово никому не было известно. Да и в мою жизнь оно вряд ли бы вошло так, как случилось.
Однако по высшему повелению из Кремля последовало указание аппарату НКВД срочно провести расследование, опровергающее ряд заявлений Геббельса, в которых главный пропагандист фашистского рейха обвинял Советский Союз в противоправных преступлениях против человечества. Надо понимать, после Нюрнбергского процесса в мире начали поднимать голову антисоветские силы, и на вооружение они принимали любые обвинения против СССР, не брезгуя даже геббельсовскими фальшивками...
Одна из таких прокламаций гитлеровского министра пропаганды касалась расстрела 22 тысяч польских офицеров армии Сикорского, взятых в плен Красной Армией во время «дележа Польши». Якобы, в Катыни, освобожденной гитлеровцами из-под ига большевизма, фашисты обнаружили братские могильники с расстрелянными поляками... Заявление это Геббельс сделал в 1943 году. После сокрушительного перелома на фронтах Великой Отечественной войны гитлеровский рейх начал лихорадочно искать контакты с союзниками Советского Союза. И ради этого рейху потребовалось неожиданно проявить сочувствие к полякам, которых, как это было широко известно всему миру, нацисты истребляли в Треблинке и Биркенау с той же злобной беспощадностью, что и евреев. По сути в отношении польского народа проводился такой же откровенный геноцид.
По информации, поступившей на имя Кобулова от начальника оперативной части Красногорского лагеря полковника Нефедова, на одного из пленных накопились сведения о причастности к расправе над поляками в Катыни. На допросах, проведенных оперативными сотрудниками лагеря, пленный эту информацию подтвердить отказался.
Полковник Нефедов предположил, что в данном случае необходима глубокая оперативная разработка. В лагерь была направлена группа офицеров управления, среди которых оказался брат.
Рядом с лагерем располагался двухэтажный коттеджный поселок Брусчатый, в котором жили офицеры лагеря. Брат получил комнату на первом этаже двухкомнатной квартиры, в которой, кроме него, жил начальник хозяйственной зоны Киряков, впоследствии он работал в отделе тюрем министерства и даже побывал начальником Бутырской тюрьмы. А вот квартиру на площадке напротив занимала семья репатриированного из Польши великого магната (по-теперешнему олигарха), представителя древнейшего аристократического рода Посполитой, главного землевладельца страны князя Радзивилла.
У замка князя, на лужайке, приспособленной под взлетную площадку, стоял уже готовый взять курс на Лондон его личный самолетик, когда неожиданно появились советские танки и смешали планы магната. Все семейство Радзивиллов угодило вместо Лондона в подмосковный Красногорск. Жили они в такой же квартире, как у нас. Охраны у них не было. Но рядом постоянно дежурил старшина украинец, все вопросы и обращения княжеской семьи решались через него. Он же доставлял с лагерного склада офицерские пайки на каждого из репатриированных польских аристократов. Радзивиллу и его родственникам разрешалось удаляться от дома не больше чем на шесть метров. Зато с тыльной стороны коттеджа им отвели приличный земельный надел для огорода, и они с усердием его возделывали.
Я вспоминаю чудесное лето. Брат рано уходил на работу, я садился на велосипед и разъезжал по живописным окрестностям. Места там действительно достойны названия подмосковной Швейцарии.
Несколько раз мне удавалось уговорить старшину покатать на велосипеде княжну Анну. Для нее это был настоящий праздник. Она ходила в холщовой юбке и деревянных босоножках. Я сажал девушку на раму велосипеда, и она с восторгом любовалась поросшими лесом горками и чудесным озером, раскинувшимся прямо под главной лагерной зоной. Кататься нам разрешалось только в пределах видимости старшины.
Вечером приходил усталый брат и за ужином рассказывал - полковник Нефедов требует результатов, на него давят из Москвы, а немец, видно по всему, много знает, но говорить отказывается... Немцы очень дисциплинированный народ, говорил брат, и хотя война и окончилась, для них перестраховка - главное в жизни.
Я рассказываю все, что происходило, так подробно, чтобы читатель мог проникнуться атмосферой доверия, царившей в отношениях между людьми. В то время у нас все интересы были общими, и мы всегда переживали, если у кого-то что-нибудь не складывалось. Это касалось не только моих отношений с братом, после войны все вообще были ближе друг к другу. Светлое после войны было время, и люди были такие же светлые.
Где-то в августе брат пришел из зоны возбужденный. Нефедов сказал немцу, что если он не хочет сотрудничать, его «сактируют» и он поедет в один из сибирских строительных лагерей. В Красногорске он больше не нужен. Ничего страшней для военнопленных, чем слово «Сибирь», не существовало. Немец «поплыл». Он обещал показать, как оно было в Катыни, но для этого попросил организовать командировку на место.
4.
Печальный опыт таких командировок у брата уже был. Один из пленных показал на допросе, что знает, где спрятан золотой запас польского банка в Варшавском парке, и может показать это место. И хотя немцу не очень поверили, командировку в Варшаву все же пришлось организовать. Велись долгие переговоры с Варшавой о дележе клада между советской и польской сторонами, если его удастся обнаружить. Поляки обещали организовать встречу и разместить прибывших с пленным офицера и конвойных. Особой маскировки не было. Брат поменял только фуражку на головной убор летчика. А конвойные были в гимнастерках, обычных галифе, штатских кепках, но с автоматами. Немца нарядили в штатский костюм, он оказался мал, брюки по щиколотку, руки вылезали из рукавов. Живописная группа проследовала по Белорусскому вокзалу за полчаса до общей посадки и заняла в вагоне отдельное купе. На всякий случай брату сообщили адрес явочной квартиры нашей разведки.
Поезд прибыл в разрушенную Варшаву поздно ночью. Поляки честно встретили гостей из Москвы и потребовали, чтобы немца передали им. «Он у нас быстро заговорит!» Разговор шел по-немецки. Немец втянул голову в плечи и умоляюще смотрел на брата. Брат категорически отказался передавать пленного. И попросил объяснить, как найти нужный адрес. Поляки рассказали в общих словах и тут же исчезли. Всю ночь брат с двумя конвойными и пленным блуждали в потемках среди руин, пока к утру не нашли нашу явку. Помогло знание Варшавы пленным немцем. Встретивший их полковник был обескуражен: вы в таком виде ходили ночью по незнакомому и опасному городу? В Москве, что, с ума сошли? Почему не предупредили о вашем приезде?
Как выяснилось, поляки не удосужились сообщить советским коллегам о времени прибытия группы из Москвы. Видимо, надеялись перехватить немца на вокзале и самостоятельно разобраться с кладом...
Дальше настоящий кинофильм. Ночью в парке, оцепленном польской охраной в квадратных фуражках, при свете прожекторов, немец показывал то одно место, то другое, где следовало копать. Но ничего не было. В конце концов лопату дали немцу и заставили его самого искать зарытое золото. Так продолжалось несколько ночей, пока Москва не распорядилась вернуться и привезти пленного.
Эту историю в управлении расценили как очередной блеф. Когда немцам надоедал однообразный лагерный распорядок, они придумывали подобные фокусы.
Поэтому якобы необходимую поездку в Катынь сначала подвергли сомнению. Но Кобулов приказал - надо ехать! И брат в очередной раз выехал в компании конвойных и пленного немца. Правда, на этот раз по родной земле.
5.
Из командировки брат приехал окрыленный. Немец показал контрольные позиции расстрелов пленных поляков. Рассказал о приказах из Берлина, которые приводились в действие. Одним словом, все рассказанное и показанное пленным, очевидцем события, полностью подтверждало, что гитлеровцами было совершено еще одно дикое преступление на оккупированной земле, лицемерно описанное Геббельсом как расправа над поляками стрелками НКВД.
Документы были оформлены в оперативной части лагеря и отправлены в управление на имя Кобулова. Потом их, наверное, приобщили к материалам комиссии, возглавляемой генералом медицинской службы, знаменитым ученым хирургом Бурденко. В военное время расследование зверств фашистов поручали видным общественным деятелям или известным представителям культуры. Классик литературы граф Алексей Толстой, например, возглавлял чрезвычайную комиссию по расследованию зверств нацистов на оккупированных территориях СССР.
В те годы вся эта история прошла как один из рядовых рабочих эпизодов службы старшего брата. Были дела куда более интересные.
Скажем, побег из того же Красногорского лагеря известного абверовца, кажется, в 1948 году. Немец, внешне похожий на Отто Скорцени, прибыл в лагерь и с первых дней стал готовить побег. Ему это удалось. Каким же фанатизмом надо обладать, чтобы бежать в центре России, в чужой стране, не зная ее язык, спустя три года после окончания войны? С надеждой на что? Тогда эта история наделала много шума...
А командировка в Катынь... Мало ли было у брата командировок по Белоруссии с целью выявления «зверей» среди военнопленных? По фотографиям белорусские крестьяне опознавали своих мучителей, и когда брат возвращался из таких командировок, от его рассказов кровь стыла в жилах.
Правда, в Катыни немец спросил брата, знает ли он, кто такие «пилсудчики»? Уже в Москве брат узнал, что в период правления Пилсудского в Польше проходили «санации», во время которых чисткам подверглось много немецких «фольк-дойче». Во время фашистской оккупации Польши этими фактами пользовались, чтобы настроить солдат вермахта против польского населения.
Некий «Народный союз немцев за границей» выпустил что-то вроде меморандума, в котором звучали такие призывы: «Немецкий народ! Никогда не забывай, что злодеяния поляков вынудили фюрера защитить вооруженной силой наших соотечественников в Польше. В сентябре 1939 года их погибло в Польше 58 тысяч человек. Мужчины, женщины и дети, беззащитные старики и больные были замучены до смерти на пересыльных этапах. В польских тюрьмах немецкие люди должны были терпеть такие муки, которые по их жестокости могли быть выдуманы только недочеловеками со зверскими склонностями. Оставление в течение многих дней без какой-либо пищи, избиение палками, удары прикладами, беспричинные расстрелы (на это надо обратить особое внимание! -ф), выкалывание глаз, изнасилования - нет такого вида насилия, которое бы не применялось к ним. Одного юношу облили бензином и сожгли в печи пекарни; на товарный состав с перемещенными (лицами?) пустили на полной скорости локомотив. Недавно в одном пруду купающиеся дети нашли 17 трупов. Можно было бы привести тысячи таких примеров».
Вот прекрасный пример геббельсовской пропаганды. И ведь работало! Недаром Геббельс утверждал - не важно, говорите вы правду или ложь, главное, чтобы вам верили! И верили. Там, в этом меморандуме, есть такие слова: «Немец, будь горд и не забывай, что причинил тебе польский народ! Если к тебе кто-нибудь придет и скажет, что его поляк приличен, ответь ему: «Сегодня у каждого есть свой приличный поляк, как раньше у каждого был свой приличный еврей!»
Раз верили, значит, запросто уничтожали представителей низшей расы... Вот ведь что имел в виду тот немец в разговоре с братом в Катыни.
6.
Много воды утекло с того времени. В конце сороковых годов наша семья подверглась репрессиям. Брат уволился из органов и перешел на гражданку. Потом случилась горбачевская перестройка. И вдруг в самый разгар ломки страны стало известно о том, что соратники Горбачева, г-да Яковлев и Пихоя, обнаружили в секретных архивах некие документы, коренным образом изменившие картину катынских событий. Оказалось, что польские офицеры были расстреляны не фашистскими извергами, а чекистами... Нашлась в архивах к тому же рукописная записка Шелепина.
С Шелепиным я познакомился, когда он в результате кремлевских интриг перестал быть «железным Шуриком» и превратился в одного из заместителей председателя комитета по профтехобразованию. Моим куратором самой крупной в Москве книжной редакции. В шутку ее называли тогда «Котляриздат».
Шелепину было явно не по себе в маленькой комнатенке с предбанником. Ветер большой политики все еще не давал ему покоя. На этой должности он не задержался. А когда в годы перестройки в ход пошла его написанная от руки записка по расстрелу польских офицеров, он попросил уже горбачевских соратников показать ему его почерк для подтверждения. И в этом ему было категорически отказано. Об этом мне рассказал один из наших общих сотрудников, продолжавший поддерживать с ним отношения...
Брат мой в эти годы был на пенсии. И я поинтересовался, как же он воспринимает эту новость? Он пожал плечами. Мы, сказал он, честно делали свое дело. Доказательств гитлеровского расстрела у нас хватало. Расстрелянные лежали аккуратными рядами, как всегда это бывало у немцев. Выстрелы в затылок - обычный стиль немецких карателей. Разрытые могильники были засыпаны сухими осенними листьями, что показывает время события. В соседних рвах обнаружили веревки немецкого производства. И уж, что главное, все расстреляны из немецкого оружия. Ты же прекрасно помнишь - в сороковые и первые годы войны на армейском вооружении были наганы. Пистолеты ТТ появились только в середине войны. Польские офицеры принадлежали к корпусу Владислава Сикорского. Если бы наши расстреляли его офицеров, стал бы он 30 июля 1941 года подписывать договор с СССР о возобновлении дипломатических отношений? Польская шляхта очень заносчива и щепетильна в таких делах! Был еще один психологический штришок. Члены комиссии Бурденко обратили внимание на то, что у многих расстрелянных красовались на пальцах дорогие кольца. Вот и думай, сказал брат.
К сожалению, а может, и к счастью, брат не дожил до наших дней. Наверное, ему было бы сегодня и горько, и стыдно за все, что происходит в нашей новой стране. Как каждому из нас, только еще горше.
Я, когда узнал о передаче полякам кучи томов с доказательствами советской расправы, скрепленных еще в 1992 году печатью «Росгосархива», почувствовал себя в тупике. Передо мной неожиданно встала серьезная проблема - могу ли я провести ревизию с переоценкой всего, что было прожито тогда, и объявить вотум недоверия делам Вовки, моего брата? А это значит оказаться в одном строю с колченогим уродцем с золотой свастикой в петлице...
И все-таки? Может, действительно правы не те замечательные ребята, которые, следуя международному праву, вели ювелирную работу с военнопленными и которых я хорошо запомнил на всю жизнь? А правы Яковлев и Пихоя, соратники Горбачева, преподавшего мне выразительный урок политической целесообразности?
http://kprf.ru/rus_law/79629.html