Уважаемые коллеги!
Продолжаю публикацию текстов писем С.С.Смирнову из его личного фонда в РГАЛИ по теме обороны Брестской крепости.
Документ 60.
Письмо от 30.01.1965 от Анны Петровны Водопьяновой, отправленное по почтовому штемпелю 01.02.1965 с адреса «Ставроп [ольский] кр [ай] , р [айо] н Александровский, с [ело] Александровка, пер [еулок] Комсомольский, [дом] 4» на адрес «Г [ород] .Москва, на радио для писателя С.Смирнова» (получено по почтовому штемпелю 05.02.1965; на конверте – помета «Брест» и оттиск штампа «З [аказная корреспонденция] № 557, Александровка»):
«Писателю Смирнову, собирающему материалы о Брестской крепости, от простой русской женщины из далёкого с [ела] Александровка Ставропольского края на Кавказе.
30 января 1965 года
Я хочу написать и рассказать Вам не о себе, а о моём муже - Водопьянове Василии Петровиче, 1921 года рождения из с [ела] Александровка. Много раз я просила его написать Вам, но он отказывался, говорил: «Не могу ворошить в памяти ужасы, пережитые мной в гитлеровских застенках». Мы с ним – местные жители, здесь жили наши родители и их предки. Здесь, в еле] Александровка: Глуховский Костя, Козлов Александр и Лосицкий Иван. После училища моего мужа направили на службу в Брестскую крепость. Он служил и руководил стрелковым взводом в 459-м стр [елковом] полку.
В первую ночь войны мой муж был дежурным со своим взводом. Проверив посты, он зашёл в штаб, там был тоже офицер (только медицинской службы), высокого роста, блондинистый – фамилии [его муж] никак не вспомнит. Они – муж и медик – посмотрели на часы (было 4 часа утра), закурили, и муж вышел в коридор к дневальному, дежурившему по коридору. Медик остался в штабной комнате. Через несколько секунд раздался ужасный орудийный выстрел со стороны Бялы-Подляски. В окно штаба попал снаряд, пробив окна и двери, и разорвался во дворе крепости. Муж говорит: «Я бегом в комнату, офицера-медика уже не было, только стена была в крови. Этот снаряд вырвал из жизни этого совсем юного офицера. По крепости была объявлена боевая тревога, всё закипело, все забегали, в нас стреляли с земли и бомбили с воздуха», - так говорит муж. В осаждённой крепости муж пробыл больше двух недель, они были без воды и пищи, измождённые бессонницей и очень слабые. Муж чувствовал, что умирает с голоду, а документы попадут в руки гитлеровцев. Он сполз в подвал, в дальнем углу выкопал ямку примерно двух четвертной глубины [то есть примерно 35 сантиметров] штыком, завернул в пергаментную бумагу комсомольский билет и военный билет и ещё кое-что и положил в ямку, засыпав землёй и заровняв место. Через несколько часов мужа ранили в голову и левую ногу. Окровавленный и потерявший сознание, он попал в плен и оказался в лагере Бяла-Подляска. В этом лагере он впервые увидел ужасные издевательства над советскими людьми – их морили голодом и секли. Через несколько дней его перебросили в лагерь г [орода] Гамельбург [Хаммельсбург] . Остаться живым не думал он, пройдя жестокие издевательства, голод и одиночные камеры у немцев. Здесь он пробыл около 2 лет, заболел двусторонним туберкулёзом лёгких. После этого их перебросили в лагерь г [орода] Нюрнберг, здесь он работал у заводчика «Гебрудер Кляйн». Хозяева завода, 2 брата Кляйн с пленными обращались плохо, морили голодом и очень били. Когда с запада стали подходить американские войска, их этапом погнали, говорил муж, по направлению к г [ороду] Амбергу. В это время он вместе с Ганичевым Евгением из Ленинграда бежал. Странствовали они много, при взятии Амберга их, блуждающих забрали американские войска. Американские войска передали их в г [ороде] Ческе-Будеёвице, где находились советские войска, и при Королевскитх казармах они прошли все проверки. «Я был направлен в армию рядовым, без офицерского звания. И с тех пор я больше не видел своего друга по плену Ганичева Евгения», - говорит муж. Сколько он не писал в Ленинград к родителям Ганичева, [все его] письма возвращались. Очень бы хотелось с ним встретиться, если он жив.
После окончания войны мой муж демобилизовался из Советской Армии в 1946 году и приехал на родину.
Много раз мы с мужем собирались поехать в Брестскую крепость, но возможности такой не имеем.
На днях я вместо мужа писала письмо в Брестскую крепость с просьбой разыскать его документы для комнаты музея, организованного в Доме пионеров нашего села. Но ответ пока не пришёл.
Но я ещё и о другом хочу Вам, как писателю, рассказать – без разрешения мужа.
Он приехал на родину, когда я работала зав [едующей] отделом писем при Райкоме Комсомола. К работе относилась добросовестно, без прикрас, даже грамоты мне Крайком ВЛКСМ присылал. Но когда я встретилась с Василием Петровичем, он рассказал мне, что хотел на мне жениться, и рассказал, что он – из Брестской крепости, попал в плен и что там заболел туберкулёзом лёгких. И что теперь из-за этого не может устроиться на работу – везде его презирают. Я слушала внимательно, и жаль было человека молодого, но презираемого. В 1948 г [оду] работал в Райкоме партии т [оварищ] Хлименко – 1-й секретарь. В этот вечер, когда мы поженились, об этом узнал секретарь Райкома ВЛКСМ т [оварищ] Тенищев Иван Ильич – ныне председатель одного из наших колхозов в селе Саблинском. Он мне сказал, что я ошиблась в выборе мужа, и что у него неизвестное прошлое. Несмотря на то, что я хорошо работала, меня быстро убрали из Райкома, с грудным ребёнком на руках, на частной квартире без работы и я, и муж. Через некоторое время Тенищева И.И. повысили в должности, перевели в партком, и тогда комиссия меня поддержала, помогли устроиться на работу и даже избрали членом бюро Райкома ВЛКСМ. На протяжении многих лет я была агитатором в колхозе. Через год и муж мой устроился. Много мы выстрадали в наши юные годы, неприятный осадок остался у меня в душе. Так постепенно из-за возраста я перестала быть комсомолкой, то сдала билет в Райком ВЛКСМ. Муж мой – трудолюбивый человек, он работал вначале шофёром, потом послали его учиться на механика. Приехав с учёбы круглым «5-ком» [отличником] , сразу поставили его на ст [аршего] механика, несмотря на то, что только окончил [учёбу] . В 1959 году за хорошую работу его поставили зав [едующим] гар [аж] ом автоколонны, избрали в 1963 году депутатом Сельского Совета. Старая боль прошлого у нас улеглась, и муж решил вступить в партию, но не тут то было. Подал он заявление в парторганизацию о приёме в кандидаты, его приняли единогласно. Был на беседе в Совете старейшин при Райкоме КПСС, где присутствовали такие люди, как старые члены партии Вера Дмитриевна Харыбина, Попандопуло, Жирлицын и Игнат Макарович Князько, все они – местные и знали хорошо моего мужа и его отца, Кривича Макара Павловича [так в оригинале] , персонального пенсионера Республиканского значения, ныне покойного, преданного сына революции, приняли решение единогласно рекомендовать в депутаты. Но, когда собралось бюро, пригласили мужа для окончательного решения, начали задавать огромное количество вопросов и, наконец, задали вопрос: «Почему раньше не вступал?», и ещё много разных, и, наконец, вынесли решение воздержаться от приёма. Если бы Вы знали, с каким желанием он шёл в Райком, пел, шутил, а оттуда пришёл – на нём нет лица. Очень жаль было смотреть на человека – ведь он только воспрянул душой, ему восстановили воинское звание офицера, платили деньги. А тут тебе ещё такое событие: он – туберкулёзник, и очень уж тяжело он перенёс 1964 год. Вот так не правдиво подошли члены бюро РК КПСС во главе с т [оварищем] Распоповым Алекесандром Павловичем.
Прошло много месяцев наших переживаний, и он, и я – беспартийные, но от жизни мы стараемся не отставать, он – как депутат, а я – как председатель женского Совета, помогая людям своими беседами держать семью. Капельку своего труда мы вкладываем в общественное дело.
Пишу письмо и очень взволнована воспоминаниями о прошлом. Если где не так написала – не судите строго.
С приветом к Вам – супруги Василий Петрович и Анна Петровна Водопьяновы.
Вашего домашнего адреса не знаю и поэтому пишу на радио, чтобы передали Вам.
Продолжение публикации следует на следующей неделе, после очередного посещения архива.
С уважением – К.Б.Стрельбицкий
