Из архива журнала МВД России «Милиция» (ныне – «Полиция России»)
БОЛЬШАЯ ЖИЗНЬ
С известным литератором Героем Советского Союза Владимиром Карповым беседует писатель Виктор Лыков.Визитная карточка: Владимир Васильевич Карпов родился 28 июля 1922 года в Оренбурге. Окончил среднюю школу. Учился в Ташкентском пехотном училище.
Привлекался к уголовной ответственности.
Участник Великой Отечественной войны с ноября 1942 года. Командир взвода пешей разведки 629 стрелкового полка 134 стрелковой дивизии. Десятки раз ходил в тыл врага, добыл 79 «языков».
Звание Героя Советского Союза присвоено 4 июня 1944 года.
Окончил Военную академию имени М.В.Фрунзе, высшие академические курсы и Литературный институт имени М.Горького.
Работал в Генеральном штабе, в военном училище. Командовал полком, был начальником штаба дивизии. Полковник. Уволился в запас в 1965 году. Занялся литературной деятельностью. Написал ряд популярных у нас и зарубежом книг – «Генералиссимус», «Маршал Жуков», «Полководец», «Вечный бой» и другие.
Лауреат Государственной премии СССР.
Награжден орденами Ленина, Октябрьской революции, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Трудового Красного Знамени, 2 орденами Красной Звезды, многими медалями.
Почетный гражданин городов Ташкента и Оренбурга.- Владимир Васильевич, передо мной лежит недавно вышедшая ваша новая объемная книга. Вы ее назвали «Большая жизнь». Почему?- У меня, действительно, большая, долгая, трудная и, вместе с тем, счастливая жизнь. Смею заметить, что далеко не у каждого в судьбе было столько крутых перепадов, сколько довелось пережить мне. Но писал я не только о себе, - об ушедшем XX веке тоже, потому что был участником его многих событий. И потом, как-никак, а мне уже 87 лет. Отсюда и родилась «Большая жизнь».
- С чего начиналась ваша биография? Кто руководил вашим становлением?- Родился я в Оренбурге, а рос в Голодной степи в Казахстане. Отец работал на рисовой опытной станции, мать – бухгалтером. Вода из озера ушла – станция развалилась. Мы решили уехать в Алма-Ату. Стояла зима. Тронулись на лошадях. В пути нас чуть не загрызли волки и не поубивали разбойники. Моя биография начиналась рядом со смертью. Она шла за мной по пятам всю жизнь, но ни разу не настигла. Ну и вот теперь, когда мы беседуем с вами, и мне под девяносто, она, наверное, совершит свое неотвратимое дело… Ну да ладно, что будет, то будет. Так вот в Алма-Ате мы не прижились, уехали в Ташкент. Поселились в старом городе, в узбекской махалле. Друзьями моими стали ребята-узбеки. Научился говорить по-узбекски. Не скрою, шалили. Однажды вечером отняли у женщины чемоданчик с деньгами. Нас поймали. Судили. Дали год «условно». Родители были в панике. Переехали в другой район. Меня перевели в местную школу № 61. Я порвал связи со старыми дружками – понял, что пошел по очень опасной дорожке. Стал заниматься боксом, записался в литературный кружок, познакомился с сыном генерала Петрова. Иван Ефимович был начальником Ташкентского пехотного училища. Он стал моим кумиром. Хорошо относился ко мне. Однажды он сказал: «Володя, ты здоровый парень, боксер, из тебя бы получился хороший командир». Втайне я мечтал быть командиром, и поступил в Ташкентское военное пехотное училище. Здесь я стал местной знаменитостью; писал и печатал стихи в окружной газете, завоевал звание чемпиона Средней Азии по боксу. К завершению близилась учеба. Меня хотели оставить командиром курсантского взвода. Выпускной бал приурочили к 23 февраля 1941 года. Уже пошили комсоставскую форму. Все складывалось прекрасно. И вдруг перед самыми экзаменами в полночь меня резко разбудили: «Карпов, вставайте, вы арестованы. Вот ордер на арест»…
- Слова – убийственной силы. Как вы отнеслись к ним? Выдержало ли сердце?- В начале эту трагикомедию я принял за дурной сон. Но когда меня посадили в «черный воронок» и привезли в тюрьму, в центре Ташкента, я понял, что дела мои плохи. В одиночной камере, похожей на металлический контейнер, стал спокойно прикидывать, что произошло, за что арестовали. Но как не старался перебирать в памяти свою жизнь, ничего преступного вспомнить не мог. Ожидаю допроса, чтобы выяснить, за что же меня упекли в подземелье. Прошло четыре дня, а меня никуда не вызывают. Забыли, что ли? Стучу в дверь. Охранник говорит: «Вызовут, когда надо будет». Вызвали через неделю. Следователь Иосифов тепло посмотрел на меня и приветливо сказал: «Ну, Володя, ты должен хорошенько вспомнить и откровенно рассказать о своей преступной антисоветской деятельности».
Я ожидал всего, чего угодно, только не этих слов. И, конечно, ответил, что никакой антисоветской деятельности за собой не вижу. Я же комсомолец. Вы меня с кем-то путаете. Тоже, нашли врага. Тогда Иосифов говорит: «Ну, раз не хочешь признаваться, иди и думай. Время на размышление я тебе дам». И дал. На следующий допрос меня привели через десять дней. За минувшее время я еще раз перебрал свою жизнь и не мог найти никакого криминала в своем поведении. Мысленно перечитал свои стихи, опубликованные в газете «Фрунзевец». Ни одного предосудительного слова в них нет. Может быть, стихотворение о Ленине они имеют в виду? Но в нем теплая любовь к Владимиру Ильичу, и сожаление, что в наши годы забывают о нем. Неужели кто-то из курсантов донес? Непохоже, все парни искренние однокашники. На очередном допросе Иосифов спросил: «Ну, а зачем ты, Володя, заводил разговоры с курсантами, порождающие сомнения в деятельности товарища Сталина? Вел антисоветскую агитацию?»
Я был подавлен и раздавлен словами следователя, вспылил: «Не было ничего этого! Не вел никакой антисоветской агитации!» «Какие беседы с тобой вел редактор газеты полковой комиссар Федоров и начальник училища генерал Петров?» - напирал Иосифов.
«Мы говорили о литературе, о службе» - отвечал я. «Значит, все-таки говорили», - не унимался следователь. – Тогда все это оформим протоколом».
Иосифов придвинул ко мне протокол для подписи. В нем я прочитал: «Умышленно проводил антисоветскую агитацию с целью разложения командного состава армии. И не подтвердил, что генерал Петров и полковой комиссар не пробуждали антисоветских настроений».
Я сказал, что ничего этого не говорил и протокол подписывать не буду. Тогда Иосифов с размаху ударил меня по лицу. Во мне сработала боксерская реакция. На удар я ответил хуком в челюсть, и следователь вместе со стулом оказался на полу… Меня били до потери сознания. Но ничего не выбили. Через полгода осудили. Военный трибунал Среднеазиатского военного округа приговорил меня к расстрелу по статье 58-10. Я был к этому готов и хорошо понимал, что иного быть не могло. Затем расстрел заменили лагерным заключением. Наказание отбывал в лагере, в Тавде.
- С какими трудностями встретились на лесоповале?- Здесь запросто можно было погибнуть. Но однажды в драке, так как я был боксером, спас от смерти вора в законе. Тот в долгу не остался, стал меня опекать и даже готовить к побегу. Кругом тайга, далеко не убежишь. Тогда я стал писать письма Михаилу Ивановичу Калинину с просьбой о помиловании и отправке на фронт. Просьба была удовлетворена. Нас, группу заключенных, в которую входил и мой покровитель-пахан Волков-Серый, под командованием армейского капитана, привезли в Гороховецкий учебный центр под Горьком. Меня назначили командиром отделения. В отделение попал и Серый, был доволен – свой командир. Начались занятия по стрельбе. Через две недели нас погрузили в эшелон и повезли на фронт, на Ржевское направление. Нашу штрафную роту принял 629 стрелковой полк. Утром получили оружие. Командир взвода сказал, что завтра пойдем в атаку. Утром гитлеровцы обрушили на наши траншеи лавину снарядов. Затем обстрел прекратился и мы, штрафники, пошли в атаку. Добежали до первой траншеи противника. Сцепились в рукопашную. Захватили вторую траншею, но дальше наступать не могли – полегла почти вся штрафная рота. Взяли трех пленных. Ну и я при этом отличился. Вызвал командир полка и сказал: «Ты спортсмен, боксер, а каждый спортсмен – это потенциальный разведчик. Пойдешь во взвод пешей разведки полка». Прибыл командир дивизии и спросил: «Где тут наш герой?» Указали на меня. Комдив сказал: «Поздравляю тебя, Карпов, и вручаю медаль «За боевые заслуги».
- И вы явились во взвод пешей разведки с новой первой медалью. Как отнеслись к вам разведчики?- Сначала в штабе меня познакомили с командиром взвода пешей разведки Иваном Казаковым. Затем мы отправились в блиндаж. Разведчики чистили оружие. Уставились на меня: явно из-за медали.
Казаков сказал: «Володя, - новый разведчик, чемпион по боксу. Не советую пререкаться с ним, может вложить ума по всем правилам». Все засмеялись.
Я думал, что на следующий день пойдем в разведку. Но оказалось, прежде чем идти за «языком», надо выбрать объект и тщательно изучать его. Казаков приводил нас в первые траншей на разные участки обороны полка. Вместе наблюдали за немецкими позициями в бинокль, а также пользовались артиллерийскими стереотрубами. Мы искали наиболее удобные подходы к объекту. Репетировали, как незаметно подползти к нему. Казаков говорил, что все детали надо отрабатывать здесь, а на территории противника все должно проходить, как по нотам. И запомните: сколько разведчиков ушло, столько и должно прийти. Ни убитых, ни раненных не бросать.
- Ваши ощущения при выполнении первого задания.- Они были сложные. Но я рассчитывал почему-то на победу. Экипировались: маскировочный костюм, ватные брюки, телогрейка, автомат, нож, гранаты. След в след подошли к первой траншее. На нас с любопытством смотрели бойцы стрелкового подразделения.
- К фрицам?
- К ним.
Покурили. Казаков говорит: «Карпов, группу поведешь ты. Я дальше не пойду». Я на миг растерялся: как же так? Но Казаков подтолкнул меня, мол, вперед. Мы перемахнули бруствер. Коноплев и Рогатин впереди. Их обогнали дозорные Пролеткин и Фоменко. Лузгин с саперами полз чуть в стороне. Снег был сухой, скрипел. Все вокруг слилось в белый мгле, похожей на густой туман. Ориентироваться на местности помогали немецкие ракеты и пулеметные очереди.
Лузин с саперами проделали проход в проволочном заграждении. Лежали не дыша. Где-то рядом щелкнула ракетница. Шурша, ракета понеслась вверх и с легким хлопком раскрылась в огромный яркий световой зонт. Думаю, если сейчас нас обнаружат немцы никому не уйти – перебьют. По всему тему разлилась какая-то тяжесть. Но надо ползти. За колючей проволокой – траншея, заглядываю: Где немцы? Никого. Сполз в нее. Вдруг из поворота вышли два фрица, прямо на меня. Вскинул автомат – убил одного, затем другого.
Задуманное стремились осуществить без шума, а не получилось. Гитлеровцы принялись палить из блиндажа. Я бросил в него гранату. Грохнул взрыв, дверь вылетела. Кто-то стонал в темноте. Я влетел в блиндаж: надо брать языка. Темь непроглядная, споткнулся о человеческое тело. Вытащил стонавшего из блиндажа, набежали разведчики, принимайте, говорю им. Те быстро связали фрицу руки, в рот затолкали кляп и поволокли его вниз по траншее. Проскользнули через проволочное заграждение – погони и стрельбы не было. Побежали к черной полосе своих позиций. В окопы спрыгнули в полном изнеможении. Увидев нас, Казаков вскрикнул:
- Ну, молодцы, сами живы остались и фрица приволокли. Карпов, поздравляю с первым «языком»…
В своем блиндаже краем уха за дверью услышал: «Фартовый у нас командир группы захвата, с таким дело пойдет». Не скрою, похвала для меня была приятной. И надо сказать, дело пошло, брали «языков» регулярно.
- Сколько же их на вашем счету, Владимир Васильевич?- Судя по документам – 79. На самом деле их больше. А за каждым «языком» стоит смерть с косой. В сентябре 1943 года, когда завершилась Ржевская наступательная операция, меня первый раз представили к званию Героя Советского Союза. К тому времени я уже был лейтенантом, командиром разведывательного взвода полка. Для меня это было неожиданностью. Я засомневался: «Надо ли это делать?» Командование полка в один голос заявило: «Не сомневайся, заслужил!» Однако звания мне не присвоили. На одном из документов кто-то карандашом сделал пометку: «Вы думайте, кого представляете. Карпов год назад был врагом народа, а вы его в герои». Горько, конечно, но неприятности на душе сгладила битва под Курском и форсирование Днепра.
- Вы много раз ходили в тыл врага с различными заданиями. Понятно, что все они трудные и опасные. И все же, какое задание было самым сложным и неожиданным для вас? - Это было особое задание, срочное, из разряда фантастических! Хорошо помню время. Отгремели бои за Днепр. Очистилась от оккупантов все Правобережная Украина. Завершилась третья военная зима. На очереди стояло освобождение Белоруссии. Создавался 3-й Белорусский фронт. Меня вдруг вызвали в штаб этого нового фронта. Вызов был настолько срочным, что за мной прискакал даже майор. Он сразу же повел меня к начальнику разведуправления фронта. Главный разведчик с ходу заявил:
- Вы, Карпов, поедете в Витебск. Там наши люди добыли схемы оборонительных полос противника. Принесите их сюда.
Начальник разведки говорил так, как будто чертежи надо было доставить из соседней комнаты, а не из города, лежащего по ту сторону фронта. Видимо, начальник разведки избрал этот тон для того, чтобы не испугать и не заронить с первой минутой сомнений. А под конец беседы он сообщил, что сейчас со мной будет лично говорить командующий фронтом Черняховский. Я, конечно, заволновался, значит, дело чрезвычайно сложное. Генерал вышел навстречу, пожал руку и кивнул на диван: «Садитесь». И сам сел рядом, начал говорить о задании:
- До Витебска километров двадцать. Мне рекомендовали тебя, как удачливого и грамотного разведчика. У нас есть толковые люди, но это глубинные разведчики, они не умеют действовать в полевых условиях. А для тебя зона, насыщенная войсками, - родная стихия. Нелегкое тебе предстоит дело, береги себя. Черняховский посмотрел мне в глаза и как-то по-свойски добавил:
- Мне очень нужны эти схемы, разведчик…
- Этой же ночью вы отправились за линию фронта, в тыл врага.
- Да, надо было торопиться. В разведуправлении меня переодели в форму немецкого ефрейтора, снабдили документами, и в два часа ночи я уже был на передовой. С помощью полковых разведчиков прополз под колючей проволокой. Впереди чернела траншея. Очень трудно заставить себя приблизиться к ней. Нужно обязательно попасть в промежуток между двумя часовыми. А где они? Разве увидишь в темноте? Борьба с самим длится несколько секунд.
Достал гранату, пополз к траншее. Приблизился, приподнялся на руках: не торчит ли каска? Никого. Неподалеку кто-то колет дрова. Вспышки ракет все дальше и дальше. Дополз до деревьев – встал. Рядом пролегала наезженная дорога. Она должна была вывести меня к шоссе на Витебск. Обогнул деревню, вышел к шоссе. Снял маскировочный халат, закопал у приметного дерева. По шоссе двигались машины, повозки, группы людей. Я остановил сани с гражданским возницей. Дядька принял меня за немецкого офицера. Довез до Витебска. Город еще спал. Я отыскал улицу и номер дома. Постучал в дверь. Женский голос спросил: «Кто там?» Я назвал пароль, и меня впустили в квартиру. В глубине стоял мужчина. «Николай Маркович», - представился он. Надежда Васильевна, его жена ушла на кухню, что-то приготовить. Николай Маркович стал расспрашивать меня о большой земле. Позавтракали. Меня свалил сон. Проснулся, когда уже стало смеркаться. Хозяева уже возвратились со службы. Пора и собираться «домой». Фотопленку с отснятыми чертежами зашили в воротник под петлицу. Прикинул: мне понадобиться на возвращение домой часов семь. Перейти линию фронта лучше часа в три ночи, когда часовые умаются, и не будут слоняться по обороне.
На прощанье выпили по стопке самогона. Эта стопка неожиданно сыграла важную роль. Когда я переходил улицу, чтобы выйти на нужное направление, неожиданно из-за угла вынырнул парный патруль и остановил меня.
- Ваше состояние в этот момент? О чем подумали? Что предприняли?- Ощущение было таким: от головы до ног прокатилась горячая волна, а обратно, от ног к голове, хлынула волна холодная. Чтобы не выдать себя произношением, я молча протянул документы. Патрульный придирчиво спросил:
- Почему ты здесь? Твой полк на передовой.
Я молчал, а патрульный все настойчивее домогался, почему я улизнул с передовой. Вокруг образовалось кольцо зевак, бежать бессмысленно… Патрульный наклонился ко мне, принюхался и заорал:
- Да он же пьян, скотина!
Не знаю, удача эта или нет, но обстановка на какое-то время разрядилась. Раз пьян – в комендатуру. Хорошо то, что не обыскали – пистолет при мне, и я намеревался дать ему ход. Как полагается пьяному, шел покачиваясь. Шел и думал: «Надо же что-то делать? Заведут в комендатуру и всему конец». Поравнялись с разбитым двухэтажным домом. Внутри черно. Я выхватил пистолет и в упор расстрелял патрульных. Вскочив на подоконник, прыгнул внутрь дома, затем выскочил во двор… Перелезая через заборы, оказался на окраине улицы. Погони пока не слышно. Впереди торчал столб с указателями, в какой стороне какие деревни. Подался по дороге к лесу – легче маскироваться, но ошибся. В лесу рычали танки и бегали немецкие солдаты. Повернул на восток и обрадовался: впереди вспыхивали и гасли ракеты, значит, там траншейная система. Маскируясь местностью, то ползком, то скачками, я наконец добрался до траншеи и проволочного заграждения.
По траншеи ходил часовой. Самое правильное – без шума снять его. Но у меня не было сил. И лежать нельзя – замерзну. И все же, когда гитлеровец поравнялся со мной, я ударил его пистолетом по каске. Немец заорал, пришлось стрелять. Подбежал к заграждению, ухватившись за кол, перемахнул его, но тут же получил удар по голове – потерял сознание. А когда очнулся, слышу, позади кто-то работал лопатой и подкрадывался к моим ногам. Видимо, фашисты посчитали меня убитым и хотели втащить под проволоку на свою сторону. Я тут же вскочил и кинулся к кустам. Побежал параллельно линии фронта. Началась пальба. Огонь переместился в сторону наших позиций, значит, немцы потеряли меня из виду. Ударила и наша артиллерия. На моем пути оказалась речка. Я спустился на лед, но идти уже не мог, сказалось ранение в голову. Меня подобрали полковые разведчики. Командиру полка я передал воротник, оторвав его от куртки, и попросил доставить в штаб фронта.
- А вас отправили, надо полагать, в госпиталь?- Да. Сделали операцию. Пуля, к счастью, не задела мозг. Меня навестил член Военного совета Бойко и сообщил, что по поручению командующего фронтом Черняховского я представлен к званию Героя Советского Союза. Позже я узнал, что Черняховский звонил в Москву и просил дать ход материалам на присвоение мне звания Героя Советского Союза.
После госпиталя меня отправили на курсы усовершенствования офицеров разведки в Москву. Я уже стал забывать о выполнении необычного задания и о том, что представлен в третий раз к званию Героя, и вдруг… В общем, то, что я увидел, заставило мое сердце забиться очень часто и громко. 6 июля 1944 года я остановился у щита с газетой «Известия» и прочитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении мне звания Героя Советского Союза…
Через неделю пришло приглашение в Кремль для получения награды. Все происходило, как во сне. Я ощущал себя в невесомости. Вышел из Кремля, встречные на меня смотрели и улыбались. Они видели «Золотую Звезду» на моей груди. В те дни она была очень уважаемой наградой.
Меня пригласили в Узбекистан. Я был шестой по счету Герой из республики. Меня встречали митингом на вокзальной площади. Были здесь мои мама и папа.
Утром в здании ЦК партии меня принял первый секретарь ЦК Усман Юсупов.
- Ты подлинный сын узбекского народа! – ошарашил он меня. – Сегодня ты будешь обедать со мной. Ты не женат, женим тебя, подберем красавицу узбечку…
- Что было дальше?- Возвратился в Москву. Вызвали меня в Управление кадров и сказали: «Война кончается, но вы – разведчик, а в разведке всегда война. Мы предлагаем вам служить в военной разведке». Я согласился.
Меня послали в разведывательную школу ГРУ. В школе учились три Героя Советского Союза. Нас послали на Парад Победы 24 июня 1945 года. Меня назначили знаменосцем. Вскоре школу расформировали, а нас зачислили слушателями разведовательного факультета Академии имени Фрунзе, которую я успешно закончил. Работал в Главном разведовательном управлении Генерального штаба, был и заместителем начальника Ташкентского военного училища, командиром полка, заместителем командира дивизии. Предлагали генеральскую должность – отказался.
- Почему?- Одолел писательский зуд. Писал стихи, рассказы. Поступил на заочное отделение Литературного института. Учился у замечательного писателя Константина Георгиевича Паустовского. На его семинарах бывали Юрий Бондарев, Владимир Солоухин, Владимир Тендряков, Семен Шуртаков… Будущие известные литераторы. В то время я жил в Ташкенте. Здесь познакомился с замечательным писателем Валентином Овечкиным, который, собственно и ввел меня в большую литературу. В 1967 году в журнале «Звезда Востока» был опубликован мой первый роман «Вечный бой». Позже его издали отдельной книгой в Ташкенте и Москве. В 1970 году был опубликован второй роман «Маршальский жезл». В 1972 году я переехал в Москву. И сходу включился в литературный процесс. Меня пригласили работать в толстый литературный журнал «Октябрь». В 1979 году я стал заместителем главного редактора журнала «Новый мир». А в 1981 году утвержден секретарем Союза писателей СССР, в 1987 году – главным редактором «Нового мира». Затем возглавил союз писателей СССР. Но наступили трагические дни 1991 года. 20 августа состоялся Пленум правления Союза писателей СССР. Он был бурным и раздражительным. Часть писателей выступала с клеветническими заявлениями, и я был вынужден покинуть свой пост. С горечью на сердце.
- Большая общественная деятельность, видимо, сказалась на вашей литературной работе.- Знаете, нет. Конечно, я был очень загружен, но творческие импульсы меня не покидали. Собирал материалы для будущих книг, обдумывал их содержание. Вышли в свет «Генералисимус» о Сталине, «Маршал Жуков», «Полководец», «Гроза на востоке»… Изданы произведения о Баграмяне, Хрулеве, Черняховском, который в третий раз представил меня к званию Героя Советского Союза. Все книги получили хорошие отзывы. Я стал лауреатом Государственной премии СССР. Не мне судить, каков я литератор, но я с гордостью ношу билет члена Союза писателей.
- «Большая жизнь» - ваша фронтовая, служебная и творческая биография. Вместе с тем это и раздумья о жизни, о людях. Какие чувства в вашей душе оставили бурные минувшие годы?- Отвечу так: несмотря ни на что, я счастливый человек. Свою жизнь я называю жизнью головокружительных контрастов. Падения и взлеты – все при мне.
Контраст первый. Меня, курсанта военного училища, сделали врагом народа. Именно «сделали», потому что никаким «врагом» я не был. Меня судили в здании штаба Среднеазиатского военного округа, а через 25 лет в этом же здании уговаривали, стать генералом.
Контраст второй. Началась война, я сидел в лагере, где «рельсы кончились и шпалов нет». Отправили в штрафную роту, стал полковым разведчиком, много раз награждался орденами за отвагу, затем был удостоен Звания Героя Советского Союза. От «врага народа» до Героя – чем не контраст.
Контраст третий. В юности писал стихи. Это занятие оказалось не простым увлечением, а судьбой – стал писателем. Членский билет мне подписал Г.М.Марков. Кто бы мог подумать, что через двадцать лет я сменю его на посту первого секретаря Союза писателей СССР.
А взять бытовой контраст. По приезде в Москву у меня не было жилья, а теперь живу в пятикомнатной квартире на Кутузовском проспекте, в доме, где жили руководители нашего государства.
Вот такие головокружительные контрасты. А сколько между ними было труда, переживаний и напряженностей!
В «Большой жизни» написано все откровенно, даже о том, что меня не украшает, но, как говорят, что было, то было. Хочу поблагодарить все тех, кто помог мне издать эту «толстую» книгу. Надеюсь, что читатель не пожалеет, прочитав ее.
Автор
Тема: Герой Советского Союза Владимир Васильевич Карпов (1922-2010) (Прочитано 3003 раз)