Леженин Фёдор Иванович :
фото 1941 года.
фото 1986 года
В 1936 году призван в армию на Дальний Восток. Служил в 155 отдельном саперном батальоне сначала в бухте Находка, а по¬ом во Владивостоке. В 1938 году демобилизовался и вернулся в Алдаркино. В 1939 году окончил 6 месячные курсы комбайнера и работал комбайнером. В том же году начал учиться на механика МТС в г.Сорочинске Оренбургской области, был председателем ДОСААФ школы, откуда, ввиду Финской кампании, был призван в 69 сп (г.Бугуруслан) в пулеметную роту учебного батальона. В сентябре 1940 года был направлен в г.Красный Кут на Курсы усовершенствования Командного состава. 30 декабря 1940 года был уволен в запас., а в феврале 1941 года вновь был призван в армию на трёхмесяные курсы командиров запаса в 275 сп, который находился в г.Бузулуке на должность командира пулеметного взвода. Затем полк перевели в Тоцкие лагеря. В середине июня дивизию 117-ю направили на запад, в пути застала война. Боевое крещение - 5-6 июля Жлобинская оперция. По окончанию Жлобинской группировки дивизия пошла под Рогачев. Попал в окружение 25-26 июля, вышел 5 августа к своим. Далее весь боевой путь 275 сп 117 сд до полного окружения...По данным сайта ОБД: Леженин Фёдор Иванович, мл.лейтенант, командир 9 роты 275 сп 117 сд, Чкаловская обл Бузулукский район, с.Алдаркино. Пропал без вести в августе 1941г. Попал в плен под Оржицей 22.09.41г. Лагерь XIII D(62), лагерный номер 12120. Освобождён из плена. В 1946г проживал в г.Красноярске. Жена – Леженина Мария Дмитриевна.
ИСТОРИЯ БОЕВОГО ПУТИ 117 сд -
http://117sd.nsknet.ru/Леженин Ф.И. " Как это было"После неудачного боя утром рано 22 сентября 1941 года немцы на 3-4 лодках переплыли через реку Сулу, там, где Удай впадает в Сулу, в уголке, и прижали нас в уголок. Сопротивляться бесполезно, у нас стало много ране¬ных, и не было боеприпасов, и осталось нас человек 15. Возглавлял операцию фельдфебель, высокий ростом с засученными рукавами, выглядел воинственным. Подошел ко мне, снял пилотку, оторвал звездочку, взял пистолет, сумку, би¬нокль, снял хромовые сапоги.
Затем мы сняли с убитого кирзовые сапоги, я стал обутым. Посадили в лодки, перевезли на левый берег реки Сула. Не помню, как называлась деревня (вро¬де бы Голубовка), была там площадь, на площади был колодец и стоял клуб деревянный. Против клуба стоял сарай, охрана - было оцепление, никакой городьбы не было. Мы раненых разместили в клубе. Летчика, который был рань¬ше ранен в плечо, мы положили в Ленинскую комнату, отгороженную в клубе. Ему и всем раненным оказали медпомощь. Были пленены две женщины, медработ¬ники, одна врач, другая медсестра.
Мы целый день толкались. Пленных набрали уже человек 500. В ночь мы легли в Ленкомнате: ст.лейтенант справа по входу, раненный летчик, затем я, рядом женщина врач, затем молодая медсестра. 5 человек. Все уснули, по¬сле мук и долгих походов. Только проснулся от всхлипывания девушки, которую уговаривала врач, что наша такая судьба. Я спросил, в чем дело? Ока¬зывается, немец-солдат охотился за ней со дня и пришел ночью, посветил фонариком, взял за руку, в углу стоял стол, и он её изнасиловал, и никто не слышал. Я услышал только тогда, когда она заплакала. Если бы мы не спа¬ли со ст.лейтенантом, мы могли его задушить, и негде было искать. Мы были сильные молодые, по 28 лет, смелости у нас хоть отбавляй. Потом, наша тер¬ритория, мы чувствовали себя хозяевами. Так прошла первая ночь в плену.
Утром над нами пролетел наш разведывательный самолет. Немцы трухнули. Летел он низко, по-видимому, смотрел кольцо окружения. Это было Киевское окружение, где было 5 армий, миллион людей. Затем мы решили бежать со ст. лейтенантом. Сарай, который стоял против клуба, туда пропускал часовой по одному в туалет. Я пошел, и сразу бежать по огородам. Огороды были с двух улиц, в середине дорожка, по которой ходили в колодец по воду. Навстречу встретилась женщина с пустыми ведрами и сообщила мне, что там немцы. Я за¬бежал в кукурузу и лег. Ожидаю ст.лейтенанта. Кукуруза была уже подсохшей, просвечивала (демаскировала).
Я лег вниз лицом. Слышу шорох. Думал ст.лей¬тенант. Когда повернул голову, надо мной стоит немец. Я быстро вскочил, и бежать к клубу, он чуть задел мне прикладом автомата и далеко отстал от меня. Я смешался с людьми. Народу было уже человек около тысячи. Все друг друга спрашивали: кто, откуда, части, полки. Много было с 275, 240, 820 и т.д.
Часов в 10 началось построение. Мы вновь встали вместе со ст.лейтенан¬том и раненным летчиком. Когда стали считать, меня и еще одного вывели из строя, опознали. Побег был сорван. Колонну отправили, а нас двоих заставили таскать воду из колодца на кухню. Напарник мой был одет в темно-синий халат, просил меня заменить на шинелку, а был это не халат, а кожаное пальто вы¬вернутое. Он был заметным, ему нужно было замаскироваться. Я не сменялся.
К часам двум дня вновь набрали человек 500. Снова построили, мы тоже вста¬ли в строй, и нас погнали до следующей деревни. Там уже было много, и мно¬го было раненых. Когда стали делать обыск, то обнаружили у моего напарника кожаное пальто и его куда-то увели. А у меня обнаружили комсоставский ре¬мень со звездочкой, признали за комиссара и повели на конный двор. Там сто¬яла будка полевого стана, меня закрыли в будку, а около будки стоял трак¬тор колесный СТЗ или ХТЗ. Стали собирать этап. Раненых было много.
Около трактора собралось много пленных и немец. Пытаются завести трак¬тор, почему-то не получается. Я попросился. Немец толкнул дверь, я вышел, стал заниматься трактором. Проверил все узлы, заправку, охлаждение. Сильно тёк радиатор. Я завел трактор. Прицепили 5 штук конских телег, погрузили всех раненых. Колонна пошла на Миргород. Мне помогал молодой шустрый плен¬ный. Как потом выяснилось, он был местный из Миргорода.
Время уже вечерело. Мы мало проехали, все доливали воду. Были поселки, а потом нечем было до¬лить. Трактор заклинило. Раненых стали нести, вести на руках и т.д. Я не знал, куда нас ведут. Парень мне объяснил: «Скоро будет Миргород, река Хорол ". Было уже темно. Мы решили бежать у моста, при входе на мост, но не получи¬лось, мост сильно охранялся, с обеих сторон. Нам не удалось, когда перешли мост. Справа тянулся большой забор. Парень оторвался, бежал вдоль забора, не мог перелезть. В него стреляли. Ракета освещала. Что было, не знаю. Какой был большой день: побег, таскал воду, трактор, снова побег, сидел в будке, немного переживал. А ремень мне дал Попов, что куль денег вез в вещмешке.
Ночевали где-то во дворе в Миргороде. Много было пленных, как вышли на утро. Шли пятые сутки, как влип в Пирятине, третьи сутки плена. Так хоте¬лось есть. Немцы даже не замышляли, чтобы кормить нас. В Миргороде много оказалось пленных, знакомых никого не было. Много встречалось нашей дивизии, полков и т.д. Я примкнул к группе летчиков-истребителей. Их было человек пять-шесть: в черных шинелях, в черных пилотках. Они молодые, энергичные, так сильно ругались. Были не довольны, что попали в плен. Не смогли взле¬теть в воздух. Всю вину возлагали на Тимошенко: "Сам улетел из Гомеля в кальсонах на истребителе", а их взяли в плен.
Мы собрались группа человек семь - девять стали искать власти немецкие, чтобы нас покормили. Нашелся солдат, повел нас куда-то, завел в дом. В сарае видим кухни. Там был котел сваренной свежей каши, а у нас ничего из посуды не было: ни чашек, ни ложек. Я нашел консервную банку, а летчики тоже на что-то положили кашу. Когда стали есть, она совсем не соленая, противно было кушать. Я ел, кое-кто то¬же ели, а часть не стала есть, много выражали недовольства. Затем всех по¬строили на этап.
Нашелся один полковник, объявил: «Кто командиры?» Нас собралось человек 28-30. Мы отдельно построились и держались в кучке, когда вечером уже было темновато, мы были в Хороле. В Хороле загнали на территорию кирпич¬ного завода. Полковник нас под строем повел к проходной, хотели, чтобы немцы дали нам условия. Полковник был одет в накидке плащ-палатка.
Вышли из проходной. Два мадьяра высокие ростом с палками отвернули у полковника плащ-палатку, там знаков различия не было, затем у других, то же самое. И начали мадьяры лупить по головам, начиная с полковника, и мы все разбежа¬лись. Я стоял сзади всех, мне палкой не досталось. И до марта 1942 года никто не отбирал офицеров.
Дальше маршрут был на Семеновку, Кременчуг. Колонна была большая. По¬года стояла жаркая. Не кормили, не поили, Люди стали уставать. Стали их тащить, помогать им. Дошли до Кременчуга. Когда шли по мосту через Днепр, были случаи, прыгали в Днепр, их расстреливали. При выходе с моста по обе стороны стояли, заглядывали всем в лицо, искали евреев. У них было сорев¬нование, кто больше отберет евреев. Метров 20 от моста слева была воронка от авиабомбы. В воронке вокруг сидели раздетые догола евреи. В середине у них было лошадиное мясо, они её глодали. Это была жуткая картина.
В Кременчуге не помню, сколько были. Затем была Александрия. Загнали нас на кирпичный завод, который был обтянут проволокой. В Александрию мно¬го понаехало местных жителей, искали своих. Многим хотелось быть своими. Я тоже написал записку, бросил через ограду, чтобы кто-то взял за своего. Были слухи, что украинцев отпускали, но в практике не было. Я потом об этом узнал.
Затем была Знаменка. Там нас загнали на территорию сахарного завода. Там я встретил своего односельчанина Бажуткина Владимира, который пока что живой.
По данным сайта ОБД: рядовой Бажуткин Владимир Николаевич,1912, Чкаловская обл, Бузулук, шофер, попал в плен, освобожден в 1945г.
Нам стало веселее. Он служил в нашей дивизии в автобазе шофером. В Знаменке у нас была пища - патока. Патоку мешали со свекольными семена¬ми, варили и ели. Многие объедались, умирали. Территория завода была ого¬рожена кирпичным забором, и немцы добавили колючую проволоку. Сколько мы ходили с Володей, искали лазейки. Так нам не удалось найти и бежать. Были мы там дней 8-10, не помню.
Затем был Кировоград. Когда нас вели от Александрии на Кировоград, справа и слева простирались поля. Где-то вдали был виден колесный трактор СТЗ или ХТЗ, пахал, у нас называлось "подъем зяби". Меня так взволновало. Так хотелось пахать, работать на тракторах. С 17 лет в 1930 начал работать на тракторе, были они американские, "фордзоны", интернационалы, "катор-пилар", "клей-тран","олипуль"(английский), Долиндер, оливеры и т.д. А с 1933 года были свои: путиловец, СТЗ, ХТЗ, ЧТЗ. Несколько дней я заводил трактор, везли раненых в Миргород, бросили его. И вот теперь все вспомина¬ется, и я завидовал трактористу, что пашет. Но он пашет на оккупированной территории. Но неважно, она наша. Трактор шел к дороге, по которой нас ве¬ли, затем развернулся, пошел обратно. Как смотрим, к нему быстро бежит кон¬воир-немец с карабином. Метрах в 100-150 от дороги догоняет трактор, показывает трактористу, сходи с трактора.
Тракторист сошел с трактора, сол¬дат показал ему, чтобы шел в колонну пленных. Тракторист пошел, пройдя 10-15 м остановился, как я понял, что-то сказал конвоиру, нужно было заглушить трактор, и побежал к трактору. Раздался выстрел в спину, тракторист был убит, а трактор работал на холостых оборотах. Так что я зря завидовал. Как поется в песне: «Случайно её ранил охотник без вины, не взглянул на жертву, сам скрылся в горах". А тут не ранил, а убил невинного человека, фашист.
Вдали справа по ходу завиделась группа людей: женщин, детей и д.д. Мы с Володей слева перешли направо, желая что-то заполучить от людей, все¬гда бросали курева, хлеба и т.д. Но мы с Володей не курили, нам нужно что-то поесть, но меня интересовало, что нового на фронте. Когда я спросил у женщины: симпатичной, хорошо одетой, в моих годах, сильно плакала. Я спро¬сил её, почему плачет. Она говорит, что немцы взяли Москву. Она шла рядом с колонной. Я ей сказал: "Врут они, не взяли и не возьмут!" А сам подумал: "А что я знаю?" Возможно, она права?" Но я оказался прав. Возможно, она до сих пор меня вспоминает, что я был прав.
Неожиданно на горизонте показался Кировоград, он был в низменности, и вдали было видно большое здание на окраине города. Кто- то знал город, ска¬зал, что тюрьма. Нас не завели в город. Окраиной привели к тюрьме. Открыли ворота, заводили. Мы с Володей не попали в тюремный двор, он был переполнен. Нас завели в пригороженный к тюремной стене колючей проволокой. Туда нас за¬вели, и мы расположились у тюремной стены. Дни стояли жаркие. Нас водили на работу недалеко от тюрьмы в каменный карьер, таскали камни на дорогу. Сколько нас водили, не помню. Нашли мы там литровую банку, у Володи стала посуда, а то он пользовался пилоткой.
Сколько мы жили там, не помню. Затем нас завели на территорию тюрьмы. Двор и здание были переполнены, сколько тысяч, не знаю 5-6. Ходим, друг дру¬га толкаем. В конце октября пошли дожди, стало холодать. В корпус попасть трудно, и мы попытались с Володей. Спали на дворе: одну шинелку стелим, другой одеваемся. Часто стаскивали с нас шинельку, но мы готовы были к этой процедуре. Кормили один раз в сутки. Одну банку 0,75 л размочен¬ного жмыха подсолнечного. Если попадет кусочек жмыха, то большое счастье, давали из железных бочков (бока из железных катков, дно вырезано и приварено) катки из железных бока с вырезанным дном, черпаки из консервных банок на палках. В ряд стояло 5-6 бочков в воротах тюрьмы, в другие ворота заходили. Тут же стояла группа 3-4 чел, из нацменов, отбирали супы и выпивали. Но мы с Володей были и к этому готовы, аккуратно отбивались.
Вначале октября у угла здания тюрьмы появились трупы выброшенных из окон тюремного корпуса, через окна. Сначала было где-то 10-15 трупов, затем увеличилось до 200 тру¬пов. Трупы были голыми, видно было, обрезаны трупы. Однажды смотрим с Воло¬дей, труп шевелится. Как потом выяснилось, они резали живых. Их поймали 12 человек, расстреляли на глазах пленных у стены тюремного двора.
В середине ноября мы стали пытаться проникнуть в корпус тюрьмы, стало
сильно холодно. Уже выпадал снег, сырость, и людей становилось меньше. Когда мы полезли в корпус, Володя оказался впереди меня, далеко впереди меня. Я стал ему шуметь, а сзади меня, узнал мой голос, однополчанин Мить¬ка (Дмитрий) Тремасов. Он был моложе нас года на 2-3, высокий ростом, здо¬ровый. И нас стало трое из одного села. Мы радовались. На этот раз мы но¬чевали во дворе. У нас три шинельки. Митьку положили в середину, нас за¬валило снегом. На второй день мы снова пытались попасть в корпус. Мы по¬пали, но растерялись на четвертом этаже. Я бегал по коридору, кричал: "Володя! Володя!" Мне из одной камеры окликнули: «Здесь он!" Я зашел в ка¬меру, там был костерчик, горел. Я быстро выскочил из камеры, побежал в другой конец коридора, где нашел Володьку с Митькой.
Камера № 8. Там было человек 18 в одиночной камере. Мы стояли, стоя и спали стоя. Наутро оказалось трупы. Через день мы уже сидели и спали сидя. Среди нас было трое белорусов. Один был старше нас, видный на внеш¬ность. Все разговоры были на тему еды, попить и т.д. Сколько дней прошло не знаю. Мы уже лежа спали, и вход тюрьмы стал свободный. В камере № 8 мы были одни и те же. Однажды Митька у нас заболел. Я его повел в санчасть в другой двор. Там я встретил знакомого, когда-то служили вместе на Дальнем Востоке в 1936-37-38 годы Васильева. Он был в танковом шлеме в халате. Заделался медиком, хотя не был никогда медиком и танкистом. Он нам ничего не помог, почти не признался, помощи мы никакой не получили.
Вечером, когда мы заходили в здание, в подвале была вода. Откуда текла, не знаю, но мы на¬брали фляги воды: Митька и я, а у Володи фляги не было. Спали мы втроем. Митьку мы жалели, он был моложе нас и больной, мы его ложили в середину. Ночью я не слышал, как он выпил свою флягу. Закричал: «Федя, дай воды!" Я сказал: "У тебя фляга",- а он её уже выпил, Я знаю, что вода вредно ему. Дал глоток-два. Он закричал, вцепился мертво за флягу, и все в камере за¬кричали на меня, что, мол, жалко воды. Две-три секунды он её выпил. Сколько прошло, я щупаю, он уже холодный. Володя щупает и говорит по-мордовски: "Кулось".
Утром мы его спустили вниз по лестнице одетым, только сняли ши¬нель. Я её оставил себе, она была длинная, а Володя взял мою шинель, а Во¬лодину шинель променяли на маленький кусочек хлеба и свеклы. Все разрезали на 12 частей, всем раздали, в камере нас было 12 человек, чтобы помянуть Митьку. Володя перекрестился, а я нет. Он на меня заругался. Я ему ответил: "Володя, я за Митьку переживаю больше, чем ты, но креститься не буду, у Митьки двое детей, жена, мать".
Где-то в обед пришли 5-6 подвод, мы его погрузили и пошли на могилы, где хоронят. Захоронение происходило недалеко от тюрьмы. Рылась канава, шириной в длину человека, 5-6 рядов укладывали. Мы сняли труп, аккуратно положили Митьку, проводили его в последний путь, по-товарищески. Люди умирали, умирали.
Где-то в середине декабря построили всех. Ходили, выбирали людоедов. Ходили немцы и один молодой парень указывал. Набрали 12 человек. Раздели и к стенке. А мороз за 30°. Один очень кричал, что он не участвовал. На каждого по солдату и расстреляли. Это был второй расстрел.
Каждый день захо¬дил на территорию тюрьмы хорошо одетый, в новой шинельки в шапке комсоста¬ва с ремнем в руках, делал объявления. Объявления были разные, на разные темы. Дважды объявляли специалистов сельского хозяйства: «Агрономши, председателей колхозов и прочие для работы в сельском хозяйстве, на выход!" Все к воротам, все специалисты. Володя меня толкает: «Иди, что, мол, ты не справишься!" Хотя ты останешься жив, дашь знать о них!" Но я знал, немцы хитрят: среди людей - руководителей все коммунисты, а коммунистов они унич¬тожали. Их уводили и расстреливали, им не надо было искать коммунистов, они сами лезли к воротам. Хотя, может быть, там и не было ни агрономов, ни пред¬седателей колхозов, а просто людям надо было выйти со двора, потому что каждого ожидала смерть.
Вша заедала живого. Кто не мог с ней бороться, уми¬рал. Лицо закрывала вошь, только видно глаза. Однажды встретил меня солдат с моей роты, такой недоволен, вроде я виноват, что он в плену, а сам еле-еле стоит, сказал мне: «Пойду, скажу немцам, что ты офицер, они тебя расстре¬ляют". Я ему ответил: «Иди, скажи, чтобы меня отсюда увели, мне будет лучше и т.д." Я больше его не видел. Мы с Володей вели борьбу со вшами упорно, об¬метали друг друга. Было у нас лезвие безопасной бритвы, мы брились. Была у нас иголка с нитками, сшил я две шапки из шинелки длинной, что обменял. Людей становилось меньше и меньше. Нас из большого двора переселили в ма¬лый. Там был двухэтажный корпус. Нас поселили на второй этаж и замыкали. Было там две параши. Мы сидели в темноте. Днем открывали одно окно, была возможность обирать вшу. Со мной рядом лежал летчик, у него был меховой костюм (комбинезон) кожаный. Он просил поменять на шинелку. Я не согласил¬ся, там столько паразитов, не хватит сил очистить от них.
Где-то в середине или в конце февраля 1942 года сдали одежду в газокамеру, на дезинфекцию одежды. Затем оделись. Пришел конвой. Румынские солдаты бедно одетые, в шапках, в зеленых обмотках. Вид у них не воинственный. По¬строили нас. Нас всего было человек 24-32, не помню. Кто-то сказал, он был низкого роста сухонький, кто-то сказал, что он профессор, он сказал: «Люди, что остались живые, стоят в строю должны были жить 100 лет".
Повели нас в город. Там оказывается лагерь военнопленных на территории бывшей воинской части. Расположили в бараки. На втором ярусе нары. Там тоже говорят, много умерло. Начальник лагеря пожилой немец с белой бородой, хороший старик. Был в плену у русских в первую войну. Порядок в лагере, чистота. Кормили один раз в сутки. Баланда из круп разных. Был сделан настил, где давался обед. Во время раздачи обеда играла музыка. Духовой трофейный оркестр. Как я потом узнал, одна труба была и с нашего 275 сп. Там была группа добровольцев, с которыми занимались немцы строевой подготовкой. Были они из кубанских ка¬заков.
Уже тогда в 1942г. в феврале-марте немцы стали изыскивать себе попол¬нение. В марте месяце нас построили и отобрали 60 человек, отбирали по внеш¬ности. У нас с Володей всегда краснели мочки. Мы уже стали поправляться. Однажды нас двоих немец повел в город, зачем и для чего, на завод сельхозмашин. Он был разрушен. Он провел нас на территорию и повел назад в лагерь. Конвой шел впереди, Володя, затем я за Володей. Мы как-то растянулись. Я выбрал момент, раз в сторону, бежать. Мужик навстречу шел: «Куда ты! Тут нем¬цы". Я зашел в туалет, сел. Заходит Володя с солдатом. Я показал, живот бо¬лит (кранк). Он улыбнулся и повел в лагерь.
Это была четвертая попытка побега. Нас отобранных 60 человек повели на работу в армейские склады. Терри¬тория большая. Там были продукты и боеприпасы. Был гараж, была офицерская столовая. Прошли. Работа была разная: грузить, разгружать и т.д., тяжелая. Немцы решили нас отделить, лучше кормить, и нас отделили.
Поселили на улице вроде Кирова. Большой дом, двухэтажное здание. Организовали там кухню. Охраны было мало. Дом закрывался. Побег невозможен. Два полицая русских, и украинцев. Один старший Ситников, второго не помню, ко¬торый держал порядок. Ходили с ремнями. За нарушение 25 по заднему месту. Однажды работал в складе, где было зерно пшеницы. Володя насыпал в противо¬газную сумку. При входе в здание обыскивали. У него нашли в сумке пшеницу и всыпали 25. Но немцы не занимались, тут только свои. Однажды приходим с работы, нам у входа дают разрезанное на маленькие кусочки мыло. Оно похоже было на повидло. Некоторые сразу ложили в рот, думали повидло. Тут полицаи разделались, били по головам, кто ложил в рот. А мы с Володей шли сзади, и нам не пришлось испытать. Но недолго мы прожили в доме, нас снова пересели¬ли в лагерь.
Стали водить на работу из лагеря. Работа не изменилась, все шло по-ста¬рому. Время шло. О фронте было известно, что наши наступают на Харьков. Однажды на работе молодая женщина, симпатичная. Она у меня и сейчас перед глазами. Попросила у конвоя два человека, что сделать в столовой. Мы с Володей пошли. Передвигали столы, шкафы. В столовой питались работники тыла, тыловые крысы, как их зовут, офицеры-интенданты. Пока мы передвигали, я все у неё спрашивал. Она отвечала, вводила в курс фронтовых дел и т.д. Потом сказала, будете выходить, налево от крыльца будет лежать хлеб. Мы пошли, я спустился со ступени, повернул влево, поднял большой ломоть хлеба, закрыл рукавицей и положил под мышку левой руки и пошел. Как вдруг меня окликнул немец: «Ко мне, сюда!" Я подошел, он спросил: «Вас ист дас?"(Что такое) Я по¬казал хлеб, ломоть. Он вызвал девушку, стад ругать, она стала отговариваться. Она хорошо говорила по-немецки. Затем он её ударил по щекам. На завтра го¬ворили, что её сильно били все офицеры. Не знаю, как сложилась судьба её, возможно живая. Но я не виноват, я не просил её, она просто из душевности к нам. Конечно, жалко было её, а что сделаешь.
Однажды разгружали вагон с продуктами, дело было перед концом работы. Были ящики с консервами. По 6 штук килограммовых банок, мы раскурочили один ящик. Извлекли две банки. Я одну взял и еще один. Прятать некуда, я спустил в штаны комбинезона синего цвета. Она попала в штанину, внутрь, промеж паха, был в сапогах. Когда стали обыскивать, завсклада знает, нет двух банок. Они их щупали, щупали, не нащупали. Друг, тот забросил, а я оставил. Все, кто потащил колбасу и т.д., все отобрали, одного даже застрелили, чтобы было неповадно, так они говорят. Затем у выхода из ворот территории еще раз обыскали. Пришли в лагерь, еще обыскали. Когда вошли в зону, полицай спросил: «Хлопцы, сознайтесь, у кого банка?" Я тогда достал, показал. Они попро¬сили променять на хлеб. Мы с Володей посоветовали, променяли за булку крестьянского хлеба. Они жили отдельно, ходили по городу, у них было всего много, им захотелось полакомиться банкой. А когда вскрыли, там гнилая ка¬пуста. Так ругались. Я говорю: «Я её не делал». Такие банки мне встречались на фронте, на реке Сож.
Не помню, когда прекратили водить команду на работу в склады. После то¬го, как я стащил банку, или когда избили женщину, что дала кусок хлеба. Но так, когда её избили немцы офицеры, на второй день мы еще работали. Об этом нам рассказала женщина - прачка, что стирала белье на немцев. Но факт тот, что команду ликвидировали. Не помню, сколько прошло. Однажды утром строят всех пленных в две шеренги квадратом. Вышел на середину начальник лагеря, пожилой с белой бородой (симпатичной), хорошо говорил по-русски, потому что был в плену у русских в первую мировую войну. Он объявил, кто офицер, выходите на середину. Наступила тишина. Но деваться некуда, я первый заша¬гал. Затем справа ко мне рядом встали повыше меня в гражданской форме, сле¬ва встал тоже в гражданской форме.
Когда я заговорил с ними, по акценту уз¬нал, что они куйбышевские. Один фамилия Исаев Степан.
По данным сайта ОБД: Исаев Степан Иванович, мл.лейтенант 105 орб 117 сд, 1917 г, Куйбышевская обл, д.Борма, попал в плен 22.09.41 в Оржице или Лубны, офлаг XIIID(62),лагерный номер 12118, сведений о смерти в лагере нет.
Второй Чубаркин, а звать не помню. Затем еще вышли, и нас набралось человек 12-16, не помню. Один был капитан в таком оборванном пиджаке, что страшно взглянуть, как вроде волки его драли. Затем нас повели на допрос в комендатуру. Допрос вели поляки офицеры, служившие у немцев. Они хорошо говорили по-русски. Допрос складывался из следующих вопросов: 1- звание, 2- где служил, 3- где воевал, 4- кем командовал, 5- какое вооружение подразделения, которым ты командовал. Впереди меня стояло двое или трое, не помню, но один был Сашка, фамилию не помню, он служил на польской границе, назвал места на границе. Поляки так разозлились, сильно его били, но обошлось благополучно.
Когда очередь дошла до капитана в оборванном пиджаке, он объявился, командовал батальоном, спро¬сили вооружение батальона, он что-то путал- путал, его тоже побили и отпу¬стили в рядовые, сказали: " Никакой ты не офицер, а просто пастух". Все это я запомнил, как вчера было. После допроса нас увели из зоны в другой приго¬роженный лагерь. Там стояло кирпичное одноэтажное здание, разгороженное на несколько секций (комнат). В одной из комнат заняли мы. Там были двухъярусные нары. Я и другие товарищи заняли второй ярус, рядом со мной занял Сашка по¬граничник, затем Гнидин Михаил, ком.взвода связи 117 сд и т.д.
По данным сайта ОБД: Гнидин Михаил Иванович, мл.лейтенант, ком.взвода 240 обс 117 сд, 1913 г, г.Куйбышев, пропал без вести в сентябре 1941г,попал в плен. Жена – Гнидина Татьяна Спиридоновна, г.Куйбышев, Линдов городок, корп.117, кВ.29.
Репатриирован из немецкого плена, прошел спецпроверку в 1-й запасной стрелковой дивизии и уволен в запас с принятием на учет в Куйбышевский РВК.
Нам стало скучновато. С Володей Бажуткиным мы уже не видимся.
Кормили раз в сутки, во¬дили в общую зону. После того, как нас накормят в зоне. Время было такое, когда наши войска взяли Харьков. Однажды повели на обед. Получили порцию, тут же играла музыка на площадке, и вдруг я и он увидели друг друга.
Был это Петр Чуканов (был парикмахером нашего 275 сп). Он проводил меня до ворот, сказал, что живет хорошо, стрижет и бреет немцев, поляков, поо¬бещал мне помочь. Баланды котелка два я от него получил. Он Бузулукский, хотелось бы знать о его судьбе.
По данным сайта ОБД: Чуканов Петр Иванович, красноармеец 275 сп 117 сд, 1917, Чкаловская обл, Бузулук, призван 25.06.41г, шофёр, б/п, последнее письмо отт 30.08.41г пп405 п/я 73/3. Пропал без вести в августе 1941 г, дальнейших сведений нет. Мать – Чуканова Клавдия Михайловна, г.Бузулук, Заводская 16.
Захоронен в братской могиле (4 человека) на Украине, Щорский район, с.Ивановка, возле школы. Захоронение создано 23.09.1943г. Фото захоронения. Список захороненных.
Прошло немного времени. К нам поступило пополнение, как рядового со¬става, а также офицеров. Из рядового состава были все южные, в основном узбеки, а офицеры разные по национальности, но их было мало, старше капи¬тана не было. Их разместили вместе с нами, а рядовой состав отдельно от¬городили от нас, их было много. Немцы устроили митинг. Было слышно крики "Ура!", похвалы немецкому командованию, много вспоминали Тимошенко, как не способного командующего войсками, дважды терпел поражение, а когда я познакомился со ст.лейтенантом артиллеристом из новоприбывших, он расска¬зал, в чем суть дела.
Харьковским направлением командовал Тимошенко. Наши войска с ходу быстро взяли Харьков, были это арьергарды, а не основная сила. Харьков взяли, не закрепились, основные силы не успели подойти. Нем¬цы воспользовались нашей оплошностью. Окружили Харьков, вновь взяли его. Так мне рассказал ст.лейтенант. Но страшного ничего нет, все поправимо, на всех фронтах идут бои в пользу наших. У нас поднялось настроение, дух бодрости, моральноустойчивость. Мы стали все другими. Коллектив стал, взаимопонимание.
Я больше всего сдружился с Михаилом Гнидиным. Он был веселый, простой, тоже из-под Куйбышева, дал кличку Чубаркину (вроде Андреем его звали), на¬зывал его кумом. У нас в деревне Алдаркино сильно похож был мужик, который доводился мне кумом. Он был родней нашей. Прозвали одного начпродом, Саш¬ка начпрод. Как потом выяснилось он действительно начпрод, командир взвода снабжения. Прожили мы тал недолго. Поступила команда "сборы", и погнали нас на станцию на погрузку: рядовых узбеков и нас офицеров. И повезли на запад, куда неизвестно. Наш вагон отцепили, а остальных повезли дальше.
Когда вышли из вагона, Сашка начпрод сказал: "Город Владимиро-Волынск", и повели в лагерь. Сашка сказал: «Вот я пришел в родные места". Тут стоял ихний полк, не помню, то ли танковый, то ли артиллерийский, тут он служил командиром взвода снабжения, так что звали мы его правильно. Тут был и лагерь для пленных офицеров. Там был лагерь и для рядового состава, как потом выяснилось. Когда завели в зону, то у ворот стояла группа командного состава, спрашивали нас, кто, откуда. Я всегда отвечал то из Куйбышева, то из Оренбургской, т.к. Приволжский военный округ охватывал две области: Куй¬бышевскую и Оренбургскую. Тут оказалось, встретили нас земляки из Куйбышева 117 сд 21 армии. Старостина не было, он был на работе. Поскольку мы с Миха¬илом Гнидиным из 117 сд, они к нам близко расположились, обо всем рассказа¬ли, в общем познакомились. Сказали, где живут: казарма, этаж. После, как мы нашли себе места, пошли к ним на беседы. Я не помню ихних фамилий, долж¬ностей, только запомнил одного в звании майор, начальник военторга дивизии, и Старостина запомнил, когда он пришел вечером с работы.
По данным сайта ОБД: Старостин Матвей Фадеевич, полковник, начштаба 67 ск, 24.10.1897г, г.Сызрань, попал в плен 22.09.41г, г.Сенча, расстрелян при побеге 1.06.42г.
Он был старшим в команде, не помню, сколько их было человек, 40-60. Затем каждый вечер хо¬дили к ним на беседу, Старостин видел нас с Михаилом, как смелых боевых командиров, обещал взять в бригаду. Бригада у них была штатная, постоян¬ная. Работа была рытье могил. Были и другие работы.
Толь¬ко мы ознакомились с лагерем, там я встретил начальника штаба 3 батальона ст.лейтенанта Лошкарева, от него осталась половина, можно было не узнать.
По данным сайта ОБД: лейтенант Лошкарев Николай Макарович, ст.адъютант батальона, 1910г, г.Бузулук, попал в плен 29.08.41г, освобожден 25.04.45г .
Раз¬говора с ним было мало, да и говорить не о чем, он все время прятался с обозами. Однажды на реке Десне он появился голодный, хотел покушать вермишель с гусятиной, я ему не дал кухню, она была предназначена для 9-й роты. Больше я его не видел до Владимиро-Волынска. Какая судьба с ним не знаю.
Затем Михаил Гнидин узнал Иваненко, младшего техника – интенданта.
По данным сайта ОБД: Иваненко Александр Артемьевич, интендант штаба 117 сд, 1904 г, г.Белая Церковь, попал в плен 27.09.41, Лубны, офлаг XIIID(62)лагерный номер 15615, 23.08.43 бежал, есть фото, дальнейшая судьба неизвестна.
Он пришил себе три шпалы, стал старшим интендантом. Там был такой порядок: кто старше по званию, тому была должность. Все полковники были на должно¬стях: зав. столовой, посудомойкой и т.д., а Иваненко заведывал тряпками. Старостин возглавлял бригаду, которая рыла могилу и хоронила.
А хоронить было кого. На окраине был лагерь рядового состава, из которого не вышел ни один живой, рассказывали местные жители. Нас дважды водили туда на уборку территории. Можно было определить по запаху, что там живого не осталось. Они хотели скрыть, но шила в мешке не утаишь. Пока мы были во Владимиро-Волынске, все мечты были бежать, а дальше чужая территория, незнакомый народ. Мы разные планы строили. Ни один вариант не подходил.
С нами познакомился один молодой паренек из Ленинграда, он тоже мечтал о побеге. Он сделал рогатку и стал её приспосабливать по лампочкам, что были вокруг территории. Но лампочки были под абажуром, трудно было её сшибить. Но был случай, попадал. Становилось темно на небольшом районе и быстро вос¬станавливали.
Со Старостиным мы ежедневно встречались. Он вел себя сте¬пенно, разговаривал мало, но обещал взять в бригаду. В тот роковой день мы уже стояли в строю, радовались. Как подошли два капитана, нас из строя попросили, а капитаны встали. Старостин сказал, что они только один день сходят, проветрятся, затем вы будете ходить. Как потом узнали, эти капитаны утащили картотеку.
Где-то часов в 11 дня у немцев на вахте была тревога. Мы подумали, учеб¬ная, ничего не придали. Где-то часа в 3-4 дня по лагерю раздался слух: "Привезли Старостина!" Мы побежали к штабу. Народ столпился. Охрана уси¬лена. Немцы злые. А Старостин стоял у стены, что-то говорил. Мы только услышали: «Прощайте, товарищи!" Раздались выстрелы, он упал на колени, а затем свалился. И Старостина не стало...
Из письма Леженина Ф.И. семье Старостина:
…И вдруг во второй половине дня 3-5 часов раздался по лагерю тревожный шум. Старостина ведут, мы все бежать к нему, но охрана была усилена. Близко невозможно было подойти. Он был избит, гимнастерка без ремня, без головного убора. Подвели к штабному корпусу, торцовой стенке, заставили отвернуться, но он не отвернулся. Что-то много говорил, но я только услышал: "Прощайте, товарищи!". Сколько солдат стреляло, я уже не помню, 3-4. Вот так погиб ваш муж и отец. Он или другие, не знаю кто, убили часового, овладели оружием. Оружие оказалось у Старостина. Он долго отстреливался. Так как он был тяжеловат, грузный, он быстро не мог бежать. И он первым был взят. По-видимому, один из часовых вырвался и сообщил охране. Нужно было их всех убивать. На завтра еще двоих привели, а потом еще не знаю, сколько они поймали, но разговор был, что двух капитанов не поймали. Нас отправили в Польшу, а затем в Германию…
Все последующие дни приводили ос¬тальных, некоторых стреляли в бегу. Был слух, не поймали только двух капитанов. Но нас это не страшило. Побег был первым вопросом. Наш паренек от рогатки отступился, занялся делать нож. И он его сделал из большого гвоздя. Расклепал ручку, намотал тряпкой, точил камнями, кирпичом. В зоне появился наш генерал-майор, не знаю его фамилии, где был взят в плен. Видели его только на прогулке. По зоне прошел слух, что скоро будут отправлять. А куда? Не известно. Вопрос побега с повестки дня не снимался.
Вспоминает бывший командир роты связи 34 сп 75 сд 66 ск 21 армии ст.лей¬тенант Лисичкин Алексей Никонович:
…Из Кременчуга нас пленных офицерского состава увезли в лагерь в/п г.Владимир-Волынск. Там я встретил нач.штаба 75-й сд майора Гаврюшенко, лейте¬нанта Владико, лейтенанта Сипайло, инженера Тумановского П. (из Куйбышева),Лейнова, ст.лейтенанта Тушина.
В этом лагере ежедневно умирали и расстреливали 50 и больше человек. Умерли: Тумановский, Горобченко, Тушин, был расстрелян Лейнов.
В лагере были полицаи-предатели: майор Чубаров, майор Князев, капитан Кара, Юрко, которые убивали и издевались над пленными.
По данным сайта ОБД: майор Князев Филипп Иванович, начальник связи 87сд, 1899г, попал в плен 22.9.1941г Борисполь, лагерь XIII D(62), лагерный номер 8074. Покончил с собой 9.8.44г.
По данным сайта ОБД: майор Чубаров Григорий Иванович, командир стрелкового батальона 656 сп 116 сд, 27.11.1898г, г.Кузнецк Пензенская обл, попал в плен 24(7).9.41г под Оржицей, лагерь XIII D(62), лагерный номер 11807.Жена – Чубарова Любовь Ивановна, 1 сын, г.Кузнецк ул.Орджоникидзе д.33. Освобождён из плена 20.9.43г, лагерь Берген, Норвегия.
По лагерю Владимир-Волынск я знал полковника Старостина. Ходил он со знаками и в форме полковника, советского офи¬цера. Во Владимире-Волынске в танковых гаражах организовали немцы солдатский ла¬герь в/пленных. Гаражи не отапливались, от голода и холода была большая смерт¬ность среди в/пленных. Для похорон была создана похоронная бригада, и бригадиром был полковник Старостин.
Бригада во главе со Старостиным разоружила немецкую ох¬рану, забрали её с собой и бежали в направлении леса. Немцы узнали о побеге бригады, на автомашинах организовали погоню. Старостин и другие, которые имели ору¬жие, начали прикрывать бежавших. В неравном бою был убит полковник Старостин и остальные прикрывавшие. Через 2 месяца был пойман майор и в лагере расстрелян.
В августе 1942г. часть в/пленных из лагеря Владимиро-Волынского погрузили в эше¬лон и повезли в Германию г.Гаммельсбург…
Вспоминает бывший оперуполномоченный 707 гап лейтенант Андреев Алек¬сандр Григорьевич:
…С этого времени(22 сентября) по октябрь месяц был на оккупированной территории на Украине. На¬чальник штаба дивизии полковник Старостин, о нем мне рассказал Лисичкин Алексей Никонович, бывший политработник. Когда вела немецкая охрана колонну военнопленных, полковник Старостин и еще четыре офицера с ним дали команду: "Мы будем пятеро разбегаться в разные стороны, конечно, идем на верную гибель, но вы остальные должны разбежаться и стремиться перейти линию фронта"….
Вместе с полковником Старостиным совершили побег и были расстреляны 01.06.1942г:
- майор Неверов Митрофан Павлович, 21.11.1902г,Рязанская обл, 62 ав.див., попал в плен 24.09.41г Городище;
- ст.лейтенант Филиппов Павел Филиппович, 29.07.1900г,Московская обл,122 сп, попал в плен 8.8.41г терновка;
- воентехник Филатов Николай Николаевич, 8.02.1914г, Орловская обл, 252 зен.див., попал в плен 24.09.41г Оржица;
- интендант Спицын Василий Федотович, 31.07.1915г, Александровка, 5 Армия, попал в плен 23.09.41г Подгородище.
Настал день, поступила команда "строиться!" и повели на погрузку. Наша группа Кирово¬градская держалась вместе. Старались попасть в один вагон. Когда стали грузиться, паренек из Ленинграда занял место в правом углу вагона по ходу поезда. Я лег с ним рядом, Михаил Гнидин со мной рядом и т.д. и повезли нас в неизвестном направлении, но знаем на запад. Наша территория оста¬ется позади.
Немедленно нужно было принимать меры к побегу. За одну ночь мы проре¬зали один конец досок у передней стенки. Знали об этом только мы втроем. На вторую ночь стали резать второй конец досок. Нас засекли люди. В вагоне были и оказались разные, кто был сторонник побега, а кто против. Но в ва¬гоне было двое раненых, один из них тяжелораненый, один в руку, он был из Бузулука, фамилия Чижов. Работа наша почти подошла к концу. Оставалось толкнуть доски и вылезть на ходу поезда. Но подняли шум, скандал. Побег наш не состоялся только из-за раненых. Наутро на одной из станций (погра¬ничной с Польшей) вагоны были проверены. Пленных выгрузили, а конвой про-верял. Мы свои прорези заткнули тряпками и закрыли тряпки. Все обошлось нормально.
В Польше г.Честонхов нас выгрузили. Лагерь был открыт, огорожен прово¬локой колючей. В этом лагере была тотальная проверка, отбирали евреев. К основному лагерю была пригорожена небольшая зона, куда заводили отобранных евреев. Днем отбирают, вечером с наступлением темноты ведут на расстрел. В зоне у них стояли катки с баландой, перед расстрелом старались накормить досыта, кто, сколько сможет съесть.
В первые дни было по 20-15 человек, затем меньше, меньше. Последние два дня 2 человека, а самый последний день был один. Был он парикмахер рыжий, низкого роста, веселый, хороший парень, стриг и брил пленных и немцев, последним был расстрелян. Как проверяли? Строят в одну шеренгу. Комиссия из трех человек специалистов врачей, два немца и один русский, молодой низкого роста парень, он у меня и сейчас перед глазами, ходят, каждому глядят в глаза, затем заводят в сарай, где висели плакаты, скелеты, схемы и т.д. и там определяли, кто он.
Со мной рядом стоял парень из Куйбышева, у него был заостренный нос, он попал на тщательную проверку. Но у него не было обрезания. Он оказался не еврей, но перепугался. Когда вернулся, я его не узнал, он так изменился. Много ко¬нечно они ошибались, вместо евреев стреляли и татар, чуваш - народы, кто имел обрезание. Лагерь Честонхова останется незабываемым в памяти тому, кто был там. Стреляли недалеко от лагеря. Выстрелы были слышны. Лагерь был на окраине города. Затем один из дней нас повели на погрузку. Когда вели по городу, улицы узенькие чистенькие. На одной из стен я увидел надпись "Российское императорское государство". Тут мы узнали, когда-то Честонхов принадлежал России.
Нас погрузили. Поезд пошел, на запад в Германию. И мы оказались в за¬падной Германии в Баварии, город Хамельсбург в Альпах на границе с Швейца¬рией, город по величине неизвестно какой, от станции повели через город в горы. Город тихий. Войны не видел и не слышал. Народу на улицах много было смотрели на нас, как на побежденных, а себя считали победителями, можно было определить по лицам смотрящих. Но некоторые думали, где-то на восто¬ке ведут также немцев побежденных, как под Москвой и т.д.
Дорога шла все дальше в горы, идти было тяжело. Привели к какому-то замку. Огорожена большая территория, разбита на несколько зон. Должен заметить, вся колон¬на командный состав, офицеры. В одной зоне были французы-моряки, в одной зоне наши старшие офицеры: полковники, подполковники и генералы, а в тре¬тью зону завели нас. Там были построены щитовые бараки, зона считалась пересыльной. Мы с Мишкой разместились в сарае на полу, тут же проходила городьба, отгораживала генералов, полковников от нас, и мы собирались каждый день, вели с ними разговор: кто, откуда, из каких частей.
Тут я вст¬ретился с начальником штаба 275 сп майором Хамидулиным (наверное, Поляковым). Разговоров было много.
По данным сайта ОБД: майор Поляков Арсений Федорович, начштаба 275 сп 117 сд, 1898г, Запорожская обл, попал в плен 07.07.41, Жлобин, офлаг XIII D(62), лагерный номер 6710, на 4.2.43 был жив, дальнейшая судьба неизвестна.
Я его сразу узнал, у него был отвислый подбородок, я у него получил приказ в первый бой за Жлобин. Он рассказал про генералов. В ту пору там был генерал-лейтенант Карбышев, генерал-лейтенант Власов, Малышкин и другие, не помню, сколько 12-24 человека, 6 генералов сидели, писали историю. Власовского движения еще не было, немцы сосредотачивали все силы на Сталинградском направлении, 1/3 своих войск.
Генерал Карбышев говорил: " Если немцы возьмут Сталинград, то война затянется на два года лишних, если немцы не возьмут Сталинград, война примет оборот в нашу пользу"- та¬кие слова были Карбышева, передавал мне майор. Затем я спрашивал, как их кормят. Он принес мне в пилотке мелкую вареную картошку и ска¬зал: "Кормят от пуза". Говорили мы с ним ежедневно после обеда всегда. Он приносил мне картошку. Разговор был свободный, изгородь была внутренняя, никто не преследовал. Говорили много обо всем. Генерал заверял, что побе¬ды немцы не добьются, потому что от Москвы до Владивостока 12 тысяч км и населения в России в 5 раз больше. И слова генерала в какой-то степени все¬лили в нас дух бодрости, повышала нашу мораль устойчивость. Так хотелось бежать, помочь своим.
Продолжалось в Хамельсбурге не долго, нас отправили в Регенсбург. В 30 км от Регенсбурга был филиал (Мессер-Шмидта), в Регенсбурге был его основ¬ной завод по выпуску боевых самолетов. Лагерь был новый, бараки щитовые новые, не помню, сколько их было. Была столовая, две бани, по углам лагеря подземные устройства и чтобы меньше занимать места. Весь личный состав был разбит на два блока. Одним блоком командовал наш земляк Оренбург¬ский Нижегородов, забыл, как звать, мы вместе служили с 1936-37-З8 гг. на Дальнем Востоке в одном батальоне. Он мало со мной разговаривал. Он был низкий ростом с писклявым голосом.
Вторым блоком командовал Папиль. Какой нации я не знаю. В лагере было два полицая Бачинков и Фелекс. Не знаю, фамилия его или звали его Фелексом. Он играл на трубе и подавал сигналы: подъем, завтрак, обед, отбой. Оба полицая один злее другого. Бараки дели¬лись на три секции, не помню 25-30 человек. Нары в два яруса. Мы заняли второй ярус. Ребята все как-то сразу сдружились. Со мной рядом легли: Сикун Петр, Черныш Осип, Чубаркин, Исаев. Но жалко было, что Мишка Гнидин с Хамельсбурга не попал вместе. Где он, не знаю.
Но среди нас выяви¬лась такая сволочь, сразу можно было заметить немецкого холуя, что мешало нам разговаривать на политические темы. Это был, как он говорит, в звании капитан, моряк в морской форме, грязный засаленный китель, морская фураж¬ка, низкий ростом, левая рука в кисти помятая. Фамилия его Февраль. После устройства нас построили, начали выявлять специальности, были все специ¬альности, я ничего не показал.
Нас отобрали 12 человек без специальностей и запрягли в автомашинный прицеп, и мы возили брикеты для столовой, бань, а затем для бараков. Целыми днями таскали прицеп. Два солдата нас конвоировали. Вперед впрягались курящие, а мы некурящие толкали тележку сзади. Они тащат тележку, смотрят по сторонам окурки, как увидят окурок и все за ним 6 человек.
В зоне я встретил ветеринарного фельдшера нашего 275 сп, лет¬чика П-2 нашей дивизии Гудкова Акопа из Сорочинска и еще мл.лейтенанта нашего полка из Бугуруслана, не помню фамилию. Был сентябрь, он попал на сельхозработы к Бауру, с работы приносил картошку сырую. Вопрос встал, где её варить. Я быстро сообразил, варить можно электричеством. А где взять электричество. Я придумал, надо ночью пробраться в баньку, там были ушаты, деревянные емкости на ведро. Нашел провод, прицепил две алюминиевые ложки, втыкаю в ушат, другие концы в розетку. Картошка быстро ва¬рилась, только по периметру садился свет. Немцы охрана волновалась, все сваливали на замыкание. Я периодически включал, выключал. К утру приходил друг, мы делили и крепились. Это было ежедневно. Я давал друзьям: Сикуну, и Чернышу Осипу, и Чубаркину.
Время шло. Битва под Сталинградом разворачивалась. Что делалось на заводе, нам уже было известно, там были ангары, где собирали мессершмитты. Один цех № 4 был ведущим. В одном собирали, в другом обкатывали. В одном ангаре собирали 6 моторный самолет транспортный для Африки.
Февраль ходил с одной рукой, что-то красил, так был настроен против Советской власти от¬рицательно. Ему трибунал давал 10 лет, я не знаю за что. Однажды нашу секцию переселили в другой барак, где были нары вагонного типа, и Февраль оказался внизу подо мной. Все время рычал на меня. Однажды я варил картош¬ку, и вдруг кто-то лезет в баньку. Я подумал немцы, ищут причины света. Я прижался в угол и наблюдаю, кто.
И вот из котельной через перегородку лезет пленный. Я его узнал, это был капитан связист, высокий тонкий рябой, он когда-то кончил Киевское училище связи, хороший специалист. Он мог даже де¬лать приемники, передатчики. Как я потом узнал от Лизогуба, который в одно время учился вместе в Киевском училище связи. После встречи с капитаном я не стал ходить в баньку, а утащил из бани ушатик, стал варить дома у себя на койке. Пока Февраль на работе, я приготовлю, а ночью, не вставая с койки, варю. Розетки не было, я просто оголил провода, все было в норме, все хорошо.
Однажды сильно раскипелось, и Февраль услышал. Как вскочит, спросил, что я делаю, увидел картошку, попросил, я ему дал, но он нахально взял крупную. Я ничего не подумал, думал все пройдет нормально, но он доложил полицаям. Они пришли, всыпали ремнем, отобрали у меня провода и предупре¬дили. И я прекратил варить картошку.
Был у нас переводчик Николай Гончаров, хороший симпатичный парень. Он всегда стоял на стороне пленных и предупре¬ждал: "Будьте осторожнее". Однажды шли мы по зоне: я, Сикун, Черныш. Смотрим, стоит очередь. В чем дело и зачем? Февраль стоял первым, Чубаркин Андрей замыкающим. Когда узнали, что очередь записываются добровольно в немецкую армию. И вот тут-то мы узнали лицо наших врагов в лагере. Чубаркина я отру¬гал, он вышел из очереди, объяснил тем, что он сильно голодает, что хочет, чтобы вырваться из лагеря. Я ему пояснил, как это может быть, запятнать себя на всю жизнь.
Сикун Петро тоже хотел встать, тоже отругал за все их¬ние мысли. В метрах 500 был второй лагерь, тоже офицеры. Как-то, не помню, каким путем, я попал в общий строй и попал на работу, а работали вместе оба лагеря. Я попал в бригаду, где работали Лизогуб и Чумак, один из Киева, а другой из Сталинграда. Они были из старого лагеря. После первого выхода я больше не ходил. У нас в секции были два уже пожилых капитана. Они тоже ходили на картошку. Они кое-что знали во внешнем мире и имели связи. Они поговорили с лагерным врачом, он положил меня в больницу с больным зубом, и там я лежал.
Затем наши лагеря соединили: старый и новый. Освободилась ох¬рана и администрация, а наши полицаи не знаю куда делись. В старом лагере я встретил Гришу Щупака и Михаила Царькова, трое из одного полка.
По данным сайта ОБД: лейтенант Щупак Григорий Данилович, 275 сп 117 сд, 11.05.1913, Куйбышевская обл, попал в плен 6.07.41г., г.Бобруйск, лагерь XIIID(62), лагерный номер 6989, есть фото, на 1.01.45г был жив. Жена – Щупак Людмила Семеновна, Куйбышевская обл, Кинель-Черкасский район, с.Свободные Ключи, колхоз «Найлебен».
Много стало разговоров, оказывается, у них тоже была запись добровольцев в немецкую армию, но про Власова не было еще слышно. А что Царьков записан, мы не знали: ни я, ни Гриша Щупак.
У меня много появилось новых друзей. Снова я попал на работу в ту же бригаду. Лизогуб, Чумак, Алексеев.
По данным сайта ОБД: сержант Чумак Алексей Степанович, мл.политрук 233 сп, 29.07.1916, Днепропетровская обл, Сергеевск, попал в плен 22.09.41, Оржица, лагерь XIII D(62), лагерный номер 8178, умер 27.05.44г.
По данным сайта ОБД: капитан Алексеев Степан Николаевич, 284 артдивизион, 10.07.1907, Саратовская обл, с.Ал. Богдановка, попал в плен 24.09.41, Войковцы, лагерь XIII D(62), лагерный номер 12396, на 16.9.43 был жив, переведен в Норвегию. Освобождён из плена.
По данным сайта ОБД: ст.лейтенант Лизогуб Николай Иванович, н-к 3 части штаба 15 мсп 33 тд Западный фронт, 05.10.1911, Киевская обл,закончил Киевское училище связи, попал в плен 5.07.41,Дзержинск, лагерь XIII D(62), лагерный номер 2080,освобожден из плена и проходил проверку в 1 запасной сд.
Мастер был немец из Нюрнберга, фамилию не помню, звали мы его "Чарли Чаплин". Все его выходки были Чаплина, и он ему подражал. Он был не фашист, иногда кое-что рассказывал. Зла к нам не питал. Я много ругал немцев, но он просил Чумака перевести. Чумак немного знал немецкий и разговаривал с ним. Работу выполняли: какие-то трубки, в них сверлил отверстие. Одно, два отверстия за день, ломали сверла, в общем, тянули время.
Дни шли. Бои под Сталинградом приняли затяжной характер, все ожидали победы. Мы свою, немцы свою. Однажды нас задержали на работе. При¬шли в зону, поверка уже кончалась. Меня встретил Гриша Щупак. Сказал, что на поверке по списку вызывали тех, кто записался в добровольцы к немцам, где оказался Миша Царьков, о чем никто не знал. На второй вечер я взял его под ручку и пошли сесть. Я сделал вид, что ничего не знаю. Он сам рассказал, что записался в добровольцы. Тут я начал его ругать, как мог. Спросил: "Что тебя заставило?" Говорит: «Болею легкими, возможно лучше будут кормить и т.д. После ругания спросил: «Что у них за занятия, какая тема?" Он ответил: «Изучают историю развития евреев, как у нас, а также в Америке и т.д." Затем он мне сказал, чтобы Щупак не боялся, он про него не скажет, что он еврей. А я вообще-то и не знал, что Гриша еврей. Мы с ним очень были дружны. Гриша вел себя тихо, скромно, и бог дал, что он остался жив. Какая судьба постигла Царькова, не знаю, только я ему сказал; что если что случится с Гришкой, я тебя утоплю в туалете.
Появилось в газете выступление на русском языке Власова, о котором пока что молчали. Он так говорил: «Я сын России, я люблю её, я 20 лет в партии, я служил в ней, верил, отдал, что мог. Теперь смотрю, Россия погибает, её надо спасать. Я призываю всех русских в союзе с немецкой армией покончить с коммунистами и создать Русское государство без коммунистов!" Вот такой раз¬рез было его выступление. Я точно не помню дословно, статья была большая.
После выступления Власова можно было определить, что немцам приходится туго. Когда они критикуют в газетах нас, значит, критикуют себя. После высту¬пления Власова открыто стало готовиться РОА, Русская Освободительная армия. Был создан штаб, была форма одежды, уставы и т.д. Участился в лагерь приезд представителей (предателей) в новой форме. Нашему активу пришлось работать много против Власовской агитации. В столовой была кошка с котятами. Мы её принесли в барак. Котят разукрасили краской форме РОА. Котят разнесли по ба¬ракам. Красил Гриша Гороветский с Александрии, мл.лейтенант. Он сейчас в Красноярске. В нашем бараке в маленькой комнате жил капитан летчик бомбарди¬ровщика дальнего действия Беляк. Меня с ним познакомил Гудков Акоп (Аким?). Он заведовал тряпками, жил в малой комнатке, имел близкую связь с немцами охраной, откуда могли поступать все сведения на фронтах, все новости. А напротив комнаты Беляка в маленькой комнате жил полковник. По виду был невзрачный, который меня уважал и часто предупреждал об опасности.
Я был невыдер¬жанным, часто вступал в споры с разными вольнодумцами, а их было много и грамотные, что трудно было с ними спорить. Один был ст.лейтенант, выгнали из Академии Фрунзе, другой профессор, путешественник по северу, участник Челюскина.
Однажды сообщили тревогу (Аларм), американская авиация сделала налет на Резензбург и разбомбила основной завод Мессершмидта. Нас возили на разборку завалов. Это было весной 43-го. А 3 августа 43-го шли мы с работы на обед. Был тихий светлый день, ни одного облака. Мы шли сзади: я, Черныш и Сикун Петька.
Мы жили в одной секции, спали на верхней наре. Дорогой я сказал: "День - только бомбить!" Пришли, получили суп из брюквы, основное питание бы¬ла брюква. Пришел ко мне Анатолий Гудков. Он летчик. Сигнал тревоги был уже подан. Он смотрит в окно: «Передавай, вот идут на большой высоте, звено, сей¬час будут делать разворот, вот делают разворот". Я все не верил, думал, что он шутит. Когда бомбы разорвались, тут шутки плохие. Они одно звено за дру¬гим, как начали чесать. Заняли большую территорию. В лагерь попало две бомбы. Два барака наполовину были разрушены, были жертвы, были убитые и раненные. Немцы почувствовали, что такое война! Некоторые посовели, пали духом, некоторые стали злее.
Мы лично были рады. Когда мы выбежали из бараков, было видно, как один самолет был сбит, он падал частями, а команда спускалась на парашю¬тах. Команда по 15-16 человек: летчики, стрелки. Самолеты Б-52. К нему мессеры боялись подходить. Это были воздушные крепости. Цель бомбежки - уничтожить завода Мессершмидта.
Бомбежки стали повторяться, стало страшновато. Сначала нас не выводили из зоны, потом стали выводить на площадь, где много было воронок от бомбежек, там мы спасались. Но строго предупредили, чтобы не бежали. Однажды мы сидели у капитана в комнате: я и комсомольский руко¬водитель с Крыма, хороший молодой парень. Началась бомбежка. Мы решили си¬деть, но парень разволновался, стал бежать в свой барак. Я ему говорю: «Ка¬кая разница, в каком бараке умирать". Он убежал и был убит, не добежал до своего барака.
Однажды один сидел у нас в секторе, был он банщик, топил баню. Тоже побежал в баню в подвальное помещение. Он не управился забежать, встал у стенки бани, а с противоположной стороны упала бомба. Куском поро¬ды пробило две стены, и баньщик был убит. Он у меня и сейчас в глазах. Вот такие были случаи. Кого убивало, кого ранило, кто продолжал жить,
Я снова от работы отлыгнул, законтовался. Капитан стал меня прятать в своей комнате, она у него замыкалась. Все уходят на работу, остальных на проверку, всегда не хватало одного человека, но вечером хватало, номер про¬ходил. Поверками занимался обер-штурм-фюрер СС, весь в черепах, на него бы¬ло страшно смотреть, он худой страшный. Мы дали ему кличку "кащей - бессмерт¬ный". Он стрелял до тех пор, пока человек перестанет дышать.
Однажды я полу¬чил задание от актива под какой-то праздник. Чтобы я пошел на работу в 4-й цех, он был главным, чтобы я в определенное время организовал минутное мол¬чание. Я это сделал где-то в 10.00 - 11.00, не помню. Все прекратили движе¬ния. Мастера стали неугодных им людей выводить на улицу, а солдат из конвоя стал стрелять. Я был в другом конце цеха, ко мне подбежал мастер и потащил меня тоже. Когда он меня выводил из цеха, в это время фельдфебель начальник конвоя услышал выстрелы и бежит на место стрельбы. Схватил солдата, не дал больше стрелять, и мне повезло. Наше молчание, тишина обошлась двумя че¬ловеческими жертвами. Я продолжал не работать. Лизогуб тоже. Я прятался, а Лизогуб Н.И. расчесал себе глаза до статного вида, его на работу не брали.
Был такой случай. Два пленных, один был высокий грузный, другой низкий худенький, они составляли бригаду из двух человек, обслуживали самолет пос¬ле сборки, т.е. когда самолет соберут, затаскивают в ангар, там летчики его проверяют, что нужно делают с помощью двух пленных, заправляют и т.д. Все на них завидовали: хорошая работа, да и перепадало им от летчиков: курить, покушать.
Однажды подготовили самолет к полету. Завели в ангаре. Летчик, техник пошли на бутырброт. Где-то 10.00-11.00 самолет (мотор) работал на малых оборотах. Маленький залез в кабину, а большой открыли люк боковой фю¬зеляжа, на малых оборотах вышли из ангара, пошли к вышке на взлетное поле. Там дали сигнал-разрешение на взлет. Они разогнались, стали взлетать, само¬лет не взлетает. Одна попытка за другой. Затем самолет свалился на бок. Когда подъехала скорая помощь, из самолета вылезают пленные. Их сразу схва¬тило гестапо, и прибежали летчики хозяева самолета, встали с обеих сторон не дали их бить и хвалили их за ихний героический поступок. Тут же прилетел Геринг, нас построили, повели на аэродром и расстреляли их из самолета в тире, где пристреливают пушки, пулеметы мессершмиттов. Мы так соболезнова¬ли этому случаю, так тужили, что потерпели неудачу. Оказалось нераструбцован задний хвостовой лонжерон, просто поторопились. Как потом выяснилось, один был летчик, плененный под Сталинградом, знал самолеты все: английские, американские и мессершмитты, а другой был артиллерист. Они были у меня за¬писаны в блокноте. Сейчас в блокноте не оказалось. Блокнот мне подарил Чу¬мак, он был толстый, из разной бумаги, разные бланки и т.д. В туда запи¬сывал, а потом вырывал, что не нужно, он стал тоненький, все же прошло 47 лет. В это же время один пленный работал в кочегарке, что отапливала зда¬ние, где жили немецкие мастера, летчики и т.д. К нему наведывалась немка: девушка или женщина, не знаю кто, его тоже расстреляли. А летчикам не знаю что было. От Геринга, Гимлера, Геббельса хорошего не жди.
Однажды гестаповец кащей бессмертный решил сделать проверку. Все ушли на работу, он построил остальных, что осталось в лагере, подсчитал, снова не хватает одного человека, а я как обычно остаюсь в комнате капитана Беляка. Он меня замыкает, уходит на поверку. Кащей вызывает охрану с собаками, овчарки, и по баракам. Я вижу, дело плохо, зашел за печку, там стояла кой¬ка Беляка, я сел на неё. Солдат прошел по бараку, дошел до комнаты Беляка, изо всей силы пнул дверь, она открылась, овчарка забежала за печку, поню¬хала меня и вернулась. Солдат убедился, что нету никого. Я, конечно, не упра¬вился напугаться, все случилось быстро. Но что случилось с овчаркой, что она не схватила меня, или потому, что я сидел смирно, но я глядел ей в гла¬за. Она была такая высокая, она могла меня придавить. После, как она ушла, тогда я только напугался. Но Беляк тоже сильно напугался, ему тоже бы не сдобровать. Тогда Беляк стал прятать меня в предзоннике, был склад с тряпь¬ем. Когда начинают развод на работу, он меня выводил в склад, замыкал. Там было надежно, а когда поверка кончалась, все успокаивались, он идет, откры¬вает склад, дает мне какие-нибудь тряпки, и мы идем.
Но было не долго. Ли¬зогуб был уже отобран. К зоне была пригорожена зона для этапировки неблагонадежных. Где-то дня два прошло, фельдфебель по хозяйственной части засек меня, заставил рыть канаву от туалета за зону, чтобы стекала излишки, а вечером отправил в предзону, там, где был Лизогуб. И снова мы стали вме¬сте.
Приближалось I мая 1944 года. Нас было не очень много, человек 200. Мы решили преподнести подарок к празднику, решили бежать. Нас собралось, которые знали друг друга, 8 человек. Охрана была не на вышке, а часовые хо¬дили вдоль городьбы. Их было двое. Маршрут у них был короткий, ограждение в один ряд, и за всю ночь могли уйти только три человека. Их 2-го мая пой¬мали. Был такой случай, когда американцы стали бомбить, чтобы не убило ча¬сового на вышке, под вышкой рыли яму (окоп). Рыл один капитан, забыл его фамилию. Однажды, как случилось, не знаю, где был солдат, не оказалось на вышке, капитан убежал, всего за 20 метров в рожь спрятался. Подняли тревогу поиски, а он полежал, поднялся и пришел в зону. Зону построили и водили его показывали, вот, мол, все попытки к бегству напрасны, смеху было» до потолка".
Были мы в этом лагере пересыльном не долго. Затем нас увезли километ¬ров за 100 южнее Регензбурга в Баварский лес. Там уже были построены бараки из соломенных плит. Вид у них страшный, было там сыро, хмуро и т.п. Недале¬ко от нашего лагеря жили французы, бельгийцы. Работали мы вместе с ними. Они были вольные, угнанные насильно.
В лагере люди были с других лагерей. Здесь я нашел земляков: Рагозина Василия, Демина Ивана Дмитриевича и много других.
По данным сайта ОБД: рядовой Дёмин Иван Дмитриевич, 254 сд, 1907, Чкаловская обл, пропал без вести 17.10.41.
Но не было Щупака Григория, Царькова, Гудкова, Беляка и т.д. Снова был создан актив, пошла политработа. Мы с Деминым Иваном спарились. Шили тапочки, шили из тряпок, старых шинелей и т.д. На подошву нашили шланги от самолетов. Отдавали бельгийцу, он нам приносил хлеба. Каждый вечер по две пары. В бараке под одеялом на нижней наре я крою, натягиваю колодку, Ваня пришивает подошву.
Был у нас фельдфебель, занимался хозяйственными делами. Он был маленький худенький, в больших сапогах, дали ему прозвище "Кот в са¬погах", он был безвредный. Однажды ночью проверял бараки, наткнулся на нас, поднял одеяло: «Вас ист дас?"(Что такое). Видит, что мы шьем тапочки. Взял тапочек, посмотрел: "Гут". Дождал, пока ни дошили второй, взял подмышку и по¬шел: "Гут, гут". Мы думали, что-то нам будет: или накажет, или принесет хлеба» или что другое съедобное. Не было ни то, ни другое.
Однажды сварили суп из свежей капусты, сверху фляги были сплошные черви. Мы забастовали. Одного пленного охранник стрельнул в живот, даже кишки вылезли. Фельдфебель подо¬шел, взял черпак, снял червей и ест, говорит, что они не вредны. Вот такие дела. Но мы так и не ели эти щи.
Однажды шли с работы, к нам в строй при¬строился индиец пленный из английских войск. Как он оказался на воле. Он был голоден, грязный из Калькутты. Сколько было радости, разговоров. Мы его отмыли, накормили, водили по баракам. Разговор был по книге, где были все животные, написанной на английском языке. О
Автор
Тема: мл.лейтенант Леженин Фёдор Иванович - командир 9 роты 3 батальона 275 сп (Прочитано 2423 раз)