Солистка - Людмила Дудинова
Интересно, как необычно в такой концепции прозвучал финал. В нем дирижер заострял контрасты. Тема бубенцов благодаря ускорению темпа и обострению штрихов прозвучала резко и тревожно. В оркестровом сопровождении вокальной мелодии то подчеркивались взволнованность и беспокойство, то рельефно выделялись в окончаниях фраз скорбные опадающие интонации. Возникало как бы столкновение мечты о райском блаженстве — и столь далекой от нее реальности. Но после поэтического эпизода в ритме колыбельной последнее проведение песенной темы было окутано особой атмосферой ожидания чуда.
Один из критиков сравнил Четвертую симфонию со святочным рассказом. В трактовке Гергиева возникали ассоциации ее образов с музыкой Чайковского, композитора, которого Малер высоко ценил и с которым встречался как оперный дирижер. Вспоминались и первая симфония Чайковского «Зимние грезы», и сказочные персонажи «Щелкунчика». Исполненная во втором отделении Симфония № 5 до диез минор имеет совсем другой характер. На ее содержание повлияли драматические события личной судьбы композитора, который сочинял в это время трагический вокальный цикл «Песни об умерших детях». Уже в музыке Четвертой симфонии, как мимолетно набегающие тени, мелькали в первой части и в финале мотивы, получившие развитие в следующем симфоническом произведении. С него начинается в творчестве композитора новый симфонический цикл, триада наиболее сложных по замыслу симфонических концепций, в которых Малер отказывается от любых программных подсказок, связанных со словесным текстом и включением вокального компонента.
