В январе 1944 года в газете "Красная звезда" был напечатан очерк специальных корреспондентов Бориса Галина и Николая Денисова "ДЕСАНТНИКИ"
Н.Н.Денисов Б.А.Галин
Десантники (От специальных корреспондентов «Красной звезды»)
Свой сто двадцать шестой прыжок с парашютом гвардии подполковник Сидорчук совершил на Правобережной Украине в тылу немецких войск. Темной ночью воздушные корабли пересекли линию фронта. Над передним краем немецкой обороны колебалось зарево огней. Цветные ракеты, трассирующие пули, снаряды зенитных пушек стеной поднимались на большом пространстве. Небо гудело от гула моторов. Сидорчук находился в корабле № 19. В машине было темно и тихо. Десантники, перепоясанные парашютными лямками, сидели, плотно прижавшись друг к другу. Это были сильные, хорошо натренированные ребята. За плечами у каждого висел туго набитый вещевой мешок. Всё было строго взвешено и рассчитано: запас продовольствия, фляжка с водой, автомат или карабин, боеприпасы. Карманы десантников полны были гранат и патронов. Всё это вместе с парашютом имело изрядный вес, и нелегко было с такой нагрузкой встать с места, сделать два- три шага к распахнутой двери машины.
Сначала прыгнул адъютант лейтенант Низких. Потом в дверях появился подполковник. Он нагнул голову — бешеный ветер сбивал его с ног. Сидорчук выставил плечо и разом оттолкнулся. На какую-то долю секунды его оглушило, и он машинально выдернул кольцо. Всё было в порядке. Он стремительно несся вниз, зная, что справа и слева, покачиваясь под парашютными куполами, летят к земле его бойцы и офицеры. Время исчислялось секундами, и всё же он определил направление ветра. Земли не было видно, ее затянуло темной коркой тумана. Но инстинктом он почувствовал: вот земля!.. Сидорчук подтянулся на стропах, чтобы ослабить силу толчка. Его ноги чуть подогнулись и скользнули набок. По инерции его протащило по жесткой земле. Шум в ушах медленно стихал. Сидорчук засек время, отстегнул лямки и свернул парашют. Ему было жарко, и он расстегнул свою теплую десантную куртку. Фуражку в момент прыжка он по старой привычке зажал в зубах, но ее вырвало ветром. Он пригладил растрепанные волосы, потом ощупал свое «хозяйство». Всё было в порядке: полевая сумка, планшет, маузер, ППШ, гранаты. Он стал слушать: впереди стреляли. Значит, они приземлились, как надо за спиной немцев. По гулу самолетов он понял: десантирование продолжается. Сильный ветер встревожил его.. Проклятый ветер разбросает десантников на большей площади, и это затруднит сбор. Он пошел по азимуту на сборный пункт. Выйдя из балки, в трех шагах oт себя увидел человека. Кто это: свой или немец? Человек делал короткие перебежки. Он то сливался с землей, то плавно скользил от дерева к дереву. Ясно, это свой; он идет по всем правилам десантного искусства. Шагнув навстречу, Сидорчук окликнул этого человека. Тот замер, щелкнул затвором, а потом властно позвал:
- Иди ко мне!
Подполковник подошел и на всякий случай отвел рукой штык.
— Десять, — сказал он и зажег фонарик.
— Пятнадцать, — ответил паролем десантник и вытянулся перед Сидорчуком. Оба были рады встрече. — Два человека — это уже войско, шутливо сказал подполковник. Сидорчук всегда считал, что десантник, по его мнению, должен иметь гвардейскую душу. Он охватывал этим понятием физическую силу и выносливость, помогающие десантнику переносить лишения, стойкость духа, постоянный запас моральных сил, позволяющие бойцу преодолевать в тылу врага всяческие препятствия. В этой обстановке, когда враги повсюду, все чувства бойца обостряются. Всё, чему его учили в спокойных условиях, подвергается испытанию: военная грамотность, смелость действий, умение ориентироваться, готовность быстро решить боевую задачу любой сложности. Всё необычное должно стать в сознании десантника обычным. Мысль и действие — едины во времени.
К утру ядро десанта собралось за спиной немцев в лесу. Предстояло действовать в тактической глубине обороны противника. Вокруг леса стояли немецкие артиллерийские батареи. Воздух содрогался от канонады. Были отчетливо видны огромные шапки разрывов: это наша дальнобойная артиллерия щедро посылала снаряды с левого берега Днепра. По дорогам сновали немецкие бронеавтомобили, быстроходные штабные машины. Отобрав шестерых расторопных бойцов, Сидорчук отправился на рекогносцировку. Маскируясь кустарником, они выдвинулись из леса к стогам, черневшим на открытом поле. Отсюда был хорошо виден небольшой украинский городок. Взобравшись на стог, Сидорчук внимательно осматривал местность в бинокль, сверяя ее со своей картой. Один из десантников предупредил подполковника, что их заметили. Действительно, двое немецких солдат поднялись из кювета и остановили шедшие мимо бронеавтомобиль и самоходную пушку. Размахивая руками, они показывали на стога с сеном. Через минуту бронемашина развернулась, вслед за ней круто повернула пушка. На полной скорости они двинулись по дороге обратно. Бежать по открытому полю не имело смысла. Подполковник оглянулся. Метрах в двадцати от стога зияли заброшенные траншеи. Это были наши траншеи сорок первого года. Подполковник и разведчики ползком пробрались в траншею и положили на бруствер автоматы. Дорога, по которой шли броневик и самоходная пушка, почти вся была в поле зрения Сидорчука. За стогом она ныряла в небольшой лог, а затем, петляя, шла к лесу. Броневик и пушка спустились в лог.
— Без команды не стрелять, — предупредил Сидорчук разведчиков. Из-за стога появилась открытого типа самоходная пушка. Она шла точно на траншею. За бронированным щитом ее сидел полный расчет. Офицер, оберлейтенант, привстав, внимательно всматривался в даль.
— Подпустим ближе, — не оглядываясь, раздельно произнес Сидорчук. Он плотно положил палец на спусковой крючок автомата. Пушка надвигалась на траншею, и в этот момент на какую-то долю секунды взгляды Сидорчука и немецкого офицера скрестились. Оберлейтенант что-то повелительно крикнул и, вскинув пистолет, выстрелил. Выстрел, на беду, оказался точным. Стоявший рядом с Сидорчуком боец был убит. Подполковник в тот же момент дал короткую очередь, и немецкий офицер свалился за борт. Самоходная пушка слишком близко подошла к разведчикам. Траншея, занятая ими, была в мертвом пространстве. Немец - водитель дал задний ход, Сидорчук тут же скомандовал «огонь», и почти весь расчет пушки был уничтожен. Выскочив из траншеи, десантники бросились к ней, но тут ударил из пулемета притаившийся за стогом броневик. Завязывать с ним бой не было никакого смысла. Разведчики броском достигли кустарника.
Сидорчук, пока бойцы распаковывали мягкие мешки, в которых находились пулеметы, противотанковые ружья, боеприпасы, находился возле рации. Случилось так, что радиостанция дальнего действия пока еще не прибыла на сборный пункт. Однако время не ждало, и подполковник нашел выход. Он приказал попытаться установить связь с левым берегом с помощью менее мощной станции. Она своей волной могла достичь только той радиосети левобережья, которая не знала позывных десанта и позывных, которых не знал Сидорчук. Радиоволны пересекали эфир, носились над передним краем. Чуткое ухо радиста старшего сержанта Якова Балиашвили ловило русскую и немецкую речь. Рации переднего края то говорили открытым текстом, то переходили на шифр. Бой, который шел на берегу Днепра, направлялся и корректировался радиокомандами. В этот хаос звуков время от времени врывался голос Балиашвили: «Я глаз - один ». Он поймал пять коротковолновых станций, пять радиоволн. Включаясь в волну, он звал, просил откликнуться: «Я глаз-один».
В полдень ему притащили котелок с кашей. Одной рукой он подносил ложку ко рту, а другой выстукивал по морзянке свой пароль. Все пять раций были заняты своей работой. Бой нарастал, и никому не было дела до «глаза», который мог быть и вражеской станцией, умышленно включающейся в нашу сеть. Упорно и методично стучался Балиашвили в эфир, работая на волне, которая, по-видимому, принадлежала нашей артиллерийской части. Он слышал голос девушки-радистки, передававшей цифровые приказы. По-видимому, своими приставаниями «я глазодин» он надоел радистке. Она вдруг перешла на открытый текст и сердито сказала ему, чтобы он отвязался. Балиашвили страшно обрадовался.
— Пожалуйста, передай по инстанции: говорит «глаз-один».
Они условились о часе встречи в эфире. Радист сказал подполковнику:
— Хорошая девушка! Чисто работает.
В условный час Балиашвили поймал знакомую станцию.
— Геноцвале, — сказал он девушке. —
Здравствуй, дорогая...
Подполковник назвал себя: « я115». Но ему не сразу поверили и задали три вопроса: — Кто ваш сосед? Он ответил:
— Гвардии майор Фофанов.
— Откуда вы знаете Фофанова?
Он ответил: — По службе на Дальнем Востоке.
— Где вы видели его в последний раз, в какой обстановке, кто с ним был?
Сидорчук вспомнил, что встретился с Фофановым на одной фронтовой станции, зашел к нему в вагон, и там был подполковник Ратнер.
— И мы, — сказал он, — еще выпили тогда по стопке...
— Всё, — ответил Ратнер, так как это был он.
— Точно. Здравствуй, 115.
Сидорчук облегченно вздохнул. Связь с левым берегом установлена. Теперь можно спокойно выполнять боевую задачу. Она была сложна. Свалившись, как снег на голову, надо было дерзкими действиями нанести немцам материальный и моральный ущерб; детально разведать систему вражеских укреплений в этом районе и потом, по условному сигналу, ударить немцам в спину, облегчая своим наступающим войскам форсирование Днепра.
Первого «языка» добыл офицер Оглезнев. Трудность этого дела заключалась в том, что немцы, напуганные появлением десантннков, слух о которых распространился повсюду, держались на дорогах только крупными группами. Проходя мимо леса или кустарника, они открывали отчаянную пальбу из автоматов. Одиночного немца ночью буквально нельзя было встретить. Оглезнев действовал днем. Он пошел на простую хитрость: десантники перерезали телефонный провод, идущий от немецкого штаба к переднему краю. Их надежды оправдались. Вскоре два связных появились на месте обрыва. Одного немца десантники убили, а второго взяли живым. Но он оказался недотепой, по выражению переводчика лейтенанта Симукова. Немец мало был знаком с обстановкой.
Время не ждало. Требовались разведывательные данные большего масштаба. Сидорчуку не хватало офицера Зюзюна - командира разведки. Это был мастер ловли «языков». Но с той ночи, когда был выброшен десант, Зюзюн не давал о себе знать. На сборный пункт он не добрался.
Где Зюзюн? Может быть, его подстрелили еще в воздухе? Или же его далеко отнесло ветром? Если он жив, — он не пропадет, найдется.
Очередную разведку произвел майор Блувштейн. Десантники терпеливо выжидали, засев у дороги, настоящего «языка». Они пропускали мимо себя танки, самоходные орудия, броневики, группы солдат, кухни и обозы. Они охотились за немецкой штабной машиной. И когда появилась на дороге одна камуфлированная машина, десантники дерзко преградили ей путь. В машине оказалось как раз то, чего ожидал Сидорчук: в портфелях немецких офицеров нашлись нужные карты и документы с точной дислокацией частей. Среди бумаг лейтенант Симуков обнаружил текст одного из последних гитлеровских приказов, в котором немецким войскам повелевалось сделать линию Днепра неприступной для русских. За ночь добытые сведения были обработаны, зашифрованы.
К этому времени уже прибыла рация дальнего действия, и данные разведки были переданы по надежной волне на левый берег.
Десантники Сидорчука не были одинокими на этой земле, еще занятой немцами. Всюду, и в лесах, и в селах, и на хуторах, они находили себе друзей среди местного населения, среди тех, кто скрылся от немцев и партизанил с оружием в руках.
Вскоре партизаны из дальних сёл дали знать Сидорчуку, что в отряде имени Пожарского, который действует около железной дороги, находятся два парашютиста. Об одном говорили, что он старший лейтенант, а второй, судя по рассказам, был высоким плечистым парнем и действовал преимущественно кинжалом.
— Это Тунгуска, — улыбнулся подполковник.
Да, это были Зюзюн и Тунгуска. Позже они, прибыв в лес, рассказали подполковнику историю своего приземления. Они прыгали из одного корабля, и их далеко отнесло ветром. Тунгуска приземлился на перроне крупной железнодорожной станции. Он убил двух стражников и скрылся в поле. Его приютил старик крестьянин.
— Откуда, хлопец? — спросил он Тунгуску.
— С неба, диду, — добродушно ответил десантник.
Старик отвел его к партизанам, где уже был Зюзюн и остальные разведчики. Партизаны не отпускали старшего лейтенанта. Они просили его, как офицера, возглавить разработанную ими операцию и обещали за это время найти Сидорчука.
Операция была заманчивая — налет на железнодорожную станцию. В отряде нашлись люди, знакомые с порядками на железной дороге, — машинист, диспетчер и стрелочники. Рано утром партизаны отправились в набег и захватили станцию. Зюзюн знал, что здесь каждый час то в одну, то в другую сторону проходят поезда. Он распорядился прежде всего взорвать входные стрелки, расположенные у поворота дороги. Затем на эти стрелки на полном ходу был пущен выведенный из депо паровоз. Таким образом путь был прегражден. Начальником станции стал партизан -железнодорожник.
— Эшелон № 523 на подходе, — доложил он Зюзгону.
— Открыть семафор!
Вдали послышался гудок паровоза. По рельсам шел звук приближающегося поезда. Вот он выскочил из-за поворота и на всем ходу врезался в застывший на стрелках паровоз. Вагоны, сталкиваясь один с другим, повалились набок. Ровно через час картина повторилась Очередной жертвой был эшелон с четным номером, шедший в обратном направлении.
Шесть часов хозяйничал Зюзюн на этой станции. Он пустил под откос шесть немецких эшелонов и прекратил движение по этой линии на несколько суток.
Это был хорошо проведенный налет, но Зюзюн нужен был Сидорчуку для других важных операций. Лес, в котором сосредоточились десантники, в короткий срок был превращен в лагерь, укрепленный по всем правилам обороны. Войти в этот лес немцы не осмеливались. Неутомимо действовали наши разведчики. Они привели к Сидорчуку двух хлопцев братьев Веризуб из села Яблоньки, которые дали подробные сведения о силах немцев и о расположении вражеских гарнизонов в двух крупных селах. Их рассказы уточнили уже созревший у Сидорчука план очередной боевой операции.
Братья Веризуб просили подполковника оставить их у себя.
— Посмотрю вас в бою, — прямо сказал подполковник, — тогда решим...
Смелость обязательна для офицера, ведущего бой в любых условиях. Но особой смелостью, выдержкой, находчивостью должен обладать офицер-десантник, отвечающий за исход боя в тылу врага, где малейшая оплошность грозит тяжелыми последствиями. Это имел в виду подполковник Сидорчук, поручая своим трем офицерам Петросяну, Блувштенну и Михайлову осуществление задуманной операции по разгрому двух немецких гарнизонов. Решено было изолировать и окружить эти гарнизоны.
Действуя в тылу врага, т. е. находясь по существу в полном окружении, десантники с присущей им дерзостью сами вели бои на окружение отдельных вражеских групп. Лес, в котором обосновался десант, своей северной частью примыкал к двум крупным селам, расположенным в нескольких километрах одно от другого. В одном селе находились тылы немецкого армейского корпуса, в другом — штаб вражеской части и унтер-офицерская полевая школа.
Подполковник решил одновременно нанести удары по обоим гарнизонам. Немцы, встревоженные присутствием десанта, всё время держались настороже. Поэтому десантникам нужно было сочетать стремительность и дерзость действий с большой осмотрительностью, а главное скрытностью. С наступлением темноты Петросян установил на опушке леса против немецких гарнизонов пулеметные батареи. Ударные группы, возглавляемые Блувштейном и Михайловым, обтекли сёла и заняли исходное положение для атаки на противоположной стороне. Ровно в 3 часа станковые пулеметы должны были начать свою работу. Выдвинутые в лоб к селам, они отвлекали на себя внимание немцев.
При всем своем спокойствии Сидорчук не смог в эту ночь усидеть в окопе. Он вышел из окопа и осмотрелся кругом. Для налета ночь хорошая: темно, редкие звезды. Подполковник услышал мягкий голос Балиашвили:
— Три часа!
Еще несколько мгновений тишины, и ударили станковые пулеметы. Подполковник снял шапку и вздохнул полной грудью. Петросян начал. Заслышав пулеметную стрельбу, Блувштейн и Михаилов подняли своих бойцов в атаку. Десантники дерзко ворвались в оба села. В одном из них на улицах и на центральной плошали стояли десятки автомашин с боеприпасами и различными грузами. Возле машин виднелись одинокие фигуры часовых. Немецкие караулы занимали оборону главным образом на южной окраине, привлеченные туда демонстративным огнем пулеметных батарей.
Десантники, действуя кинжалами, бесшумно сняли одного за другим немецких часовых.
— Гранаты! — скомандовал Блувштейн.
Десантники стали бросать гранаты в кабины автомашин. Загрохотали разрывы. Валились наземь немецкие солдаты, сраженные пулями и ударами кинжалов. К пяти утра немецкий гарнизон был разгромлен.
Более 60 больших транспортных машин было полностью выведено из строя. Часть их сгорела дотла вместе с поклажей. На улицах около изуродованных пушек и горящих складов, между остовами взорванных автомобилей валялись трупы вражеских солдат.
Тем временем Михайлов заканчивал свой налет на другое село. Здесь десантники подползли к зданию, где располагался немецкий штаб, и через окна забросали его гранатами. Солдаты из унтерофицерской полевой школы метались по селу в одном белье. Это были хорошие цели на темном фоне ночи. Специальная группа захвата трофеев уже орудовала в цейхгаузе школы, нагружаясь автоматами и пулеметами.
Три пушки и один танк были подорваны. Затем Михайлов дал зеленую ракету. Задача была выполнена, и десантники незаметно отошли в лес. В их рядах были и братья Веризуб.
Сидорчук продолжал держать немцев в страхе и напряжении. Он отравил им спокойствие ближнего тыла. Десантники оперировали за самой спиной немцев, сидевших на правом берегу Днепра в дзотах и траншеях. И самое главное — их нельзя было поймать: они ускользали, как ветер.
Немцам пришлось оттянуть часть сил с переднего края обороны и вызвать специальные эсэсовские отряды из резерва для борьбы с русским десантом. До этого неприятель боялся подступиться к лесу, в котором базировалось ядро десанта. Теперь, собрав большие силы, он решился войти в лес.
Сидорчук был готов к этому. Всё время его бойцы совершенствовали круговую оборону лагеря. На некоторых участках она была выполнена своеобразным ступенчатым способом. В лесу, занятом десантниками, имелось несколько высот. От подножья до вершины они были опоясаны окопами и пулеметными ячейками. Все подступы простреливались огнем кинжальных пулеметов. Прочность этой обороны была вскоре испытана в бою.
Рано утром немцы, перекрыв дороги, повели концентрическое наступление. Они прикрывались минометным огнем. Первая атака была направлена на рубеж группы десантников, которой командовал лейтенант Кусок. Встреченные сильным огнем, немцы оставили до полусотни убитых и откатились.
— Теперь начнется, — предупредил офицеров Сидорчук.
Действительно, через час атака повторилась. Немцы шли со всех сторон. Десантников выручил удачно организованный пулеметный огонь. Вторые номера закладывали ленту за лентой. Немецкая атака была продолжительной, и некоторые расчеты выпустили по пятнадцати пулеметных лент. Немцы опять откатились. Сидя в своих окопах, десантники услышали хриплые крики:
— Шнапс!
Эсэсовцы выдохлись, они требовали водки. Только водка могла сдвинуть их с места и бросить в новую атаку. Прошло несколько минут, и пьяные немцы, уперев в живот автоматы, с криками полезли напролом.
— Дадим им шнапса! — крикнул Петросян своим пулеметчикам.
Лес гудел и раскачивался. От непрерывной стрельбы люди глохли. Обходя оборону, Сидорчук подбадривал их и требовал продержаться до вечера. Солнце еще было высоко. Это была уже четвертая атака.
На этот раз нескольким группам вражеских солдат удалось пробраться в нижние траншеи ступенчатой обороны. Тогда Сидорчук пустил в ход свой резерв. В контратаку повел бойцов начальник штаба майор Фофанов. Положение было восстановлено.
Уже сгущались сумерки, когда немцы двинулись в пятую атаку. Десантники и на этот раз выстояли. Тогда враг, боясь ночного леса, отступил. На рассвете наши разведчики прочесали лес. Немцы расположились в поле, оцепив расположение десантников со всех сторон. Подступы к высотам были завалены трупами немецких солдат. Разведчики насчитали их около тысячи. У многих на мундирах имеились эсэсовские значки, виднелись медали и ленточки «За Крым», «За зимнюю кампанию 1941 года», «За пять атак». Это были трупы солдат отборного немецкого войска.
Разведчики видели, как к лесу стягиваются новые силы немцев. Только по одной дороге подошло около 80 автомашин с пехотой. Ждать второго штурма было бессмысленно, лесная крепость могла превратиться в ловушку. Поэтому Сидорчук приказал подготовиться к маршу. Надо было спешить, пользуясь тем, что немцы занялись накапливанием сил.
Снова Сидорчук и все десантники с нетерпением ожидали, когда наступит, темнота. Вечером, как обычно, с левого берега пришли легкие транспортные самолеты с боеприпасами. Они кружились над лесом, выискивая сигнальные огни. Но в этот раз огни не зажигались. Сидорчук решил под шум моторов незаметно для противника вывести своих бойцов из леса.
Проводниками были братья Beризуб, которые знали каждую тропинку в этой местности. Люди нагрузили на себя оружие, остатки продовольствия, рации, боеприпасы. Шатаясь от усталости, они маленькими группами проскальзывали между вражескими пикетами и собирались в нескольких километрах от леса, в широкой лощине.
Сидорчук, присев на камень, ждал, пока соберутся все. Поздно ночью он скомандовал: «В путь!» и встал, пропуская мимо себя колонну. Она бесшумно двигалась, как бы скользя в ночи. Голова колонны уже давно прошла и скрылась за изгибом дороги, а люди всё шли и шли. В. Темноте Сидорчук скорее угадывал, чем видел, фигуры своих командиров рот и батальонов.
Наконец, прошел замыкающий отряд. Этой ночью десант сделал 25километровый марш по открытой местности и обосновался в другом лесу. Наутро сюда донеслись раскаты орудийной пальбы. Немцы били из пушек по бывшему лагерю десантников. Они вели артиллерийскую подготовку перед решительным штурмом. Но лес был пустым.
Лейтенант Нищета дружил с радистом Балиашвили. С того дня, когда Балиашвнли поймал левый берег и стал слушать сводки Информбюро, лейтенант Нищета начал выпускать рукописный бюллетень, имевший большой успех у десантников. В бюллетене приводилась оперативная сводка Советского Информбюро, а затем помещались короткие, в две-три строки, заметки о героях десантниках. Нищета был редактором, вероятно, самой маленькой в мире газеты. Размер ее лимитировался бумагой, а кроме того, редактор воевал, как и все десантники. Нищета прыгал с парашютом вслед за агитатором политотдела Самойловым. Ветер на время разлучил их. Первую ночь на земле Нищета провел в тревоге. Он приземлился один посреди вражеских огневых позиций, и ему долго пришлось искать товарищей, скрываясь в лесу от немцев. От этих дней в его записной книжке осталась такая запись: «Я только сейчас понял, что самое страшное в жизни человека — это одиночество».
Первый же десантник, которого Нищета встретил в лесу, стал его лучшим другом. Позднее, участвуя с ним в боях, лейтенант рекомендовал его в кандидаты партии. После завершения десантной операции Нищета сдал в политотдел N-ой части папку, в которой хранилось 150 коротких, набросанных карандашом, заявлений от бойцов и офицеров, пожелавших идти в бой коммунистам!
Действия десантников продолжались. Налеты на ближние коммуникации немцев, их гарнизоны, штабы и резервы следовали один за другим. Ожидая с левого берега сигнала о заключительном ударе по немцам с тыла, Сидорчук совершил еще несколько маршей и перебрался в обширный лес, примыкающий к Днепру. Хозяевами этого леса были секретарь райкома партии Палеха и командир партизанского отряда Иващенко.
В лесах и селах большого украинского района хорошо знали Палеху. Партизаны с любовью и глубоким уважением звали его «Стариком». Небольшого роста, болезненный на вид, седобородый большевик был душою всего партизанского края. Первый секретарь райкома партии, он остался с народом в дни оккупации. Он создавал партизанские отряды, ни минуты не давая немцам жить спокойно. Жандармы, полицаи, эсэсовцы охотились за «Стариком». Его седую голову немцы оценили в полмиллиона рублей. А он, одетый в крестьянскую свитку, пряча улыбку в седой бороде, ходил по селам своего района, где каждый знал его, и где он каждого знал. Он ходил по ночам, оберегаемый верными людьми, наводя страх и ужас на предателей и вселяя в души честных людей веру в грядущую победу.
Оккупанты полагали, что богатейший район принадлежит им. Но в действительности всё принадлежало «Старику». Он был подлинным хозяином этих лесов, полей, сёл и хат, обвитых хмелем. Палёха имел огромное влияние на массы людей. Старые и молодые, диды и бабы, хлопцы и дивчата приходили к нему за советом. В землянке или в лесной сторожке он радушно встречал их, как когда-то у себя в райкоме партии. Только разговор теперь шел об одном: о борьбе с оккупантами.
Подполковник Сидорчук встретился с Палёхой у Дидовой горы в лесу. После перенесенного воспаления легких «Старик» еще больше осунулся, часто покашливал. Лишь глаза его, темные, веселые, обжигающие собеседника, говорили, что этот болезненный на вид человек молод душой. В полутьме землянки Сидорчук увидел пожилых крестьянок и подростков, окруживших Палёху.
— Вот, — сказал он подполковнику,— 900 семей скрылось от немцев в нашем лесу. Их надо уберечь от людоедов. Чем ближе подходила наступающая Красная Армия к его району, чем чаще гремели наши пушки на Днепре, тем больше оживал «Старик». Круг его забот расширялся.
Немцы возводили на берегу Днепра дзоты, рыли траншеи и противотанковые рвы, устраивали огневые позиции, а «Старик» уже в эти дни собирал подпольный райком партии и решал, как лучше уберечь народный хлеб, электростанцию, мельницы, школы, каких людей поставить руководителями колхозов.
«Старик» радушно предоставил свой лес Сидорчуку и его десантникам После трудных ночных маршей подполковник дал людям короткий отдых, чтобы они привели в порядок одежду и оружие, подкрепили свои силы. Десантники отбили у немцев на большом тракте гурт скота, а Петросян захватил несколько полевых кухонь с горячей пищей. Но ведь еще нужно было продовольствие для 900 крестьянских семей, живших в лесном лагере.
Палеха, улыбаясь, сказал Сидорчуку, что он знает такого немца шефа складов, который с радостью отдает всё, что от него потребуют, лишь бы ему оставили жизнь. Партизаны «Старика» уже имели дело с этим шефом. В экспедицию отправились Зюзюн, Тунгуска и партизаны на крестьянских подводах.
Склады были расположены в двухстах метрах от немецкого саперного батальона. В темноте подводы подъехали к складам. Один из партизан «познакомил» шефа с Зюзюном. Немец боялся за свою шкуру, зная, что никакой батальон не спасет его от карающей руки партизан, и отдал ключи от складов. Тунгуска остался с немцем. Он не очень верил, что шеф сдержит свое слово, и на всякий случай имел наготове кинжал.
Подводы были быстро нагружены. Потом Зюзюн вернул шефу ключи и сказал , что вскоре они приедут за продуктами еще раз.
Вскоре на новый бивак десантников стали прилетать транспортные самолеты, сбрасывая мешки с боеприпасами и продовольствием на заранее намеченные площадки. Летчики делали круг над разложенными на земле сигнальными огнями и, сбавив газ, приветствовали своих друзей:
— До скорой встречи, десантники!
Гром пушек на левом берегу нарастал с каждым днем. В одну из ночей в лес «Старика» прилетел майор Дергачев. Это был офицер связи. Он привез с левого берега приказ о наступлении...
Башня Святослава возвышалась над лесом. Это была самая высокая точка во всей округе. Старинная башня, окруженная вековыми соснами, легко и стройно взбегала вверх. Черное крыло войны коснулось и ее стен: немцы взорвали башню, потому что она могла стать наблюдательным пунктом для партизан. Вздымаются остовы искалеченной башни, ветер гуляет в руинах. Но и взорванная, искалеченная, она всё еще гордо высится над лесом, над окрестными селами, над старым Днепром, медленно перекатывающим свои свинцовые воды.
У башни Святослава состоялся своеобразный военный совет. Подполковник Сидорчук огласил приказ, привезенный офицером связи, и свое решение на бой. Отсюда, из этого леса, надо было нанести немцам удар в спину и пробиться к Днепру. Десантникам и партизанам Иващенко предстояло в назначенный командованием час взломать оборону немцев изнутри, захватить плацдарм на правом берегу Днепра и тем самым облегчить частям N-ого соединения форсирование реки.
Палеха, секретарь райкома, который знал все тропки в обширном лесу и все выходы из него, дал ряд ценных советов Сидорчуку. Подполковник учел одно важное обстоятельство, помогавшее наметить направление главного удара. Дело в том, что все дороги в районе предстоящих действий, а особенно вокруг леса, контролировались десантниками и партизанами. Немцы боялись этих опасных дорог и при передвижениях из ближнего тыла к передовым позициям избирали окружной путь. Таким образом они проигрывали во времени и в пространстве. Распределяя средства и силы для предстоящих действий, Сидорчук брал на заметку каждую мелочь. В последние дни десантники Водясова держали под своим воздействием большую немецкую лесопилку, поставлявшую на передовую линию материал для строительства дзотов. Это позволило установить, где у немцев на правом берегу наиболее прочные укрепления.
У развалин башни над Днепром Сидорчук отдавал боевой приказ. В центре участка немецкой обороны, намеченного для удара изнутри, лежало большое украинское село. Оно занимало площадь 8X8 километров. Здесь был стык двух немецких частей. Вправо и влево от села шли рокадные дороги к двум другим опорным пунктам вражеской обороны. С лесной горы были отчетливо видны немецкие окопы и артиллерийские позиции.
— Кротов, Михайлов! — позвал Сидорчук двух офицеров.
— Вам я отвожу фланги. Кротов бьет слева, Михайлов — справа.
Задача — обеспечить удар по основному узлу немецкой обороны. Блувштейн и Воронин наступают в центре, охватывая село с двух сторон. Наш тыл прикроют партизаны Иващенко...
Сидорчук и в этом решающем бою применил свой испытанный прием: он брал в клещи каждый очаг сопротивления немцев и в то же время нарушал изнутри их оборону на широком фронте.
Ровно в 24 часа началась атака. Она была внезапной и стремительной. Командиры вскоре донесли Сидорчуку, что немцы, застигнутые врасплох, пятятся к Днепру, к своей первой лиши обороны. Но подполковник осторожно отнесся к этому первому успеху. Он знал: немцы приложат все усилия, чтобы восстановить положение. Так оно и получилось. В 3 часа враг, оправившись от первого удара, стал переходить в контратаки. Но тем временем из-за Днепра уже начали появляться наши бойцы, форсировавшие реку. Их еще было мало, и поэтому немцы большую часть своих сил повернули против десантников. Особенно туго приходилось Кротову на левом фланге, куда немцы подтянули извне по рокадной дороге танки и мотопехоту.
Офицер десантник Кротов, балтийский моряк в прошлом, не был обескуражен тем, что немцы стали в свою очередь обтекать его. Через Блувштейна и Воронина Сидорчук знал, что Кротову трудно: он глубоко вклинился в немецкую оборону и принял на себя первый ответный удар.
Но сам Кротов до поры до времени молчал. Он прислал короткое боевое донесение: удерживаю захваченный рубеж, отбиваю атаки крупных сил танков и пехоты. Подполковник вырвал листок .и написал: «Удержать рубеж».
Утром Кротов прислал посыльного, который на словах передал, что обстановка сгущается с каждой минутой. Силы Кротова таяли. Десантники зарылись в землю, стреляли из-за домов. Они делали то, что им приказывал капитан, — держали рубеж. Собственно говоря, он никаких приказов не отдавал. Но люди видели его, рослого, широкоплечего, в передовой цепи, слышали его хриплый голос, и этого было достаточно, чтобы оставшиеся в строю делали свое дело: заряжали ружья, набивали диски патронами, меняли воду в кожухе пулемета, стреляли и отбивали атакующие цепи немцев.
Для Кротова приказ подполковника держаться был законом. Сидорчук, зная упорство Кротова, решил вызвать его к себе.
— А теперь удержишь? — спросил он Кротова, выслушав его рапорт о потерях и оставшихся силах.
— Покормить людей надо, — ответил Кротов. Он смотрел на Сидорчука воспаленными глазами. Лицо его заострилось. Они разговаривали стоя. Подполковник пригласил капитана сесть: пододвинул ему ящик из-под боеприпасов. Кротов поблагодарил, но остался стоять. Он чувствовал: присядешь, и тогда никакая сила не подымет — дикая тяжесть давила на плечи. Кротов медленно повернулся и зашагал по-медвежьи. Он вернулся на свой рубеж.
Сидорчук послал ему резерв: взвод разведчиков. Их повел Тунгуска. Они подоспели вовремя: крылья немецких флангов замыкались, танки шли в лоб.
Когда Сидорчук, возвращаясь от Воронина, проходил через рубеж Кротова, он услышал возглас атакующих десантников:
— За капитана Кротова!
Сердце его дрогнуло: «погибла морская душа». Но Кротов был жив. Он был ранен осколками мины в грудь и живот. Его везли на телеге мимо Сидорчука.
— Наверно, не выживу, — с тоскою сказал он, узнав подполковника. Он дышал хрипло, прерывисто.
— Будешь жить, — взяв его руки в свои, сказал Сидорчук. — Будешь!
Капитан Кротов увидел Днепр под крылом самолета, на котором его срочно вывезли в тыловой госпиталь.
Рубеж, захваченный его батальоном, сыграл большую роль. В те страшные часы, когда батальон Кротова, истекая кровью, вбивал клин в спину немцев, стрелковый полк, получив радиограмму Сидорчука, форсировал в туманное утро Днепр и почти без единого выстрела вступил на правый берег. Прорыв немецкой обороны был осуществлен. Через Днепр, в образовавшуюся горловину, вливались новые и новые подразделения нашей пехоты.
Сидорчук целые сутки пропел на ногах. Он шатался от усталости. Ему принесли только что полученную радиограмму. Сидорчук прочел её трижды. Командование с левого берега поздравляло десантников, с успехом.
— Днепр, — благодарно сказал Сидорчук, Днепр теперь наш.
Он потянулся и хрустнул закинутыми за голову руками, предвкушая короткий отдых, крепкий сон. Но ни отдыхать, ни спать не пришлось. От Днепра десантники тотчас же повернули обратно. Они снова через Лес «Старика» пошли в немецкий тыл. Нужно было нависнуть над немцами с фланга, обеспечивая наступление переправившейся через Днепр дивизии.
Всю ночь шли десантники строго на юг по лесным тропам. Теперь действовал на фланге Петросян. Он должен был овладеть крупным опорным пунктом немцев. В сумерках десантники вышли на опушку леса, примыкающую к этому селу. Было видно, как немцы рыли окопы, готовясь к обороне. Здесь, по сравнению с береговой линией, было тихо.
— И мы станем действовать тихо, — решил Петросян
Когда стемнело и немцы, утомленные окопными работами, улеглись на отдых, десантники бесшумно проникли в село. Тунгуска любил кинжальные удары. В эту «ночь длинных ножей» он много поработал. Он врывался в хаты, рывком подтягивал к себе сонного, немца и наносил смертельный удар.
К утру всё было кончено. Крупный немецкий гарнизон перестал существовать. Петросян собрал захваченные у немцев документы, приказы и карты, ссыпал в мешок 160 орденов и медалей с убитых немецких офицеров и солдат и всё это направил с Тунгуской в штаб к подполковнику.
Слева к Петросяну доносились гул артиллерийской стрельбы и шум танковых моторов.
— Это в семье Ворониных, — прислушиваясь, сказал Петросян. «Семьей Ворониных» в десанте любовно прозвали отряд, которым командовал старший лейтенант Воронин. Здесь, в немецком тылу, он воевал вместе со своей женой Галиной — младшим лейтенантом, переводчиком отряда.
Мужественные молодые люди горячо любили друг друга. В ночь десантирования они покинули корабль один за другим. Им повезло: они быстро нашли друг друга на земле. Галина Воронина выдержала все тяжести боевой жизни в немецком тылу. Тихая, скромная, она своим поведением воодушевляла десантников. В ночь прорыва Галина находилась в передовой цепи. На глазах у мужа она была ранена в ноги. Воронин попрощался с женой на поле боя, а сам повел отряд вперед.
Он, как и Петросян, разгромил этой ночью немецкий опорный пункт. Наутро немцы бросили портив его отряда бронепоезд и танки. У Воронина в это время было всего- навсего одно противотанковое ружье. Это было ружье младшего сержанта Кондратьева. Сибиряк Кондратьев действовал осмотрительно. Он по-хозяйски обжил свой окоп, подготовил запасные позиции и стал ожидать появления танков. Он ждал их с тем спокойствием и охотничьим азартом, с каким, бывало, ходил в лес бить зверя.
Ждать пришлось недолго. Гаизов, сидевший на бруствере окопа, поджав под себя ноги, вдруг спрыгнул вниз.
— Сколько? — спросил Кондратьев. Гаизов сказал, что идет танковая колонна, он насчитал 15 машин.
— Однако много!—заметил Кондратьев.
Он поджег головную «пантеру». Подхватив тяжелое ружье, Кондратьев и Гаизов перебежали в другой окоп. Оттуда Кондратьев поджег броневик, а потом ударил в средний танк, и эта машина тоже сгорела. Танки сгрудились на узкой дороге, точно испуганное стадо. Они водили дулами пушек во все стороны. Кондратьев бил их на выбор Он вспотел, и Гаизов дал ему из фляжки напиться. Потом они забрали всё свое хозяйство и уползли в третий окоп. Отсюда Кондратьев сделал еще два удачных выстрела. Его заметили немцы и открыли огонь. Гаизов был тяжело ранен и грузно осел вниз.
Воронин видел со своего наблюдательного пункта, как «тигр» в грязно-бурых пятнах пошел на кондратьевский окоп и стал его утюжить. Он дал знать Сидорчуку, что командир расчета Кондратьев, отбив танковую атаку, пал смертью храбрых. Но Кондратьев был жив.
— Шесть, — сказал он Воронину и добавил по-сибирски: — Стрелил шесть.
Петросяну было не легче драться, чем Воронину. Немцы старались отсечь его от соседей. Он занял выгодные позиции в селе, раскинутом на большой площади. И хотя броневики немцев уже проносились по некоторым улицам села, — узел обороны был в руках Петросяна. Немцы обкладывали его со всех сторон. Но он получил весточку от Сидорчука: к вам идут стрелковые части.
Действительно, в самый острый момент боя, когда у Петросяна уже иссякали боеприпасы, к нему явился офицер-пехотинец. Он сказал, что получил задание помочь десантникам, и вынул карту из планшета. Петросян с любопытством смотрел на пехотинца. Тот попросил ввести его в курс обстановки и пододвинул карту. Петросян вспыхнул.
— В курс обстановки? — крикнул он.
— А вот смотри!.. Здесь противник... здесь противник, здесь противник. Обстановка ясная? Помогай!..
И пехота помогла десантникам!. Узел, за который они зацепились, стал отправной точкой развернувшегося флангового наступления дивизии.
Сидорчук получил новый боевой приказ. Он обтекал с фланга родной город Палёхи — город, о котором ему столько хорошего рассказывал секретарь райкома.
— Может быть, заскочишь? — спросил «Старик», приглашая его в свой город. Сидорчук, улыбаясь, покачал головою: приказ есть приказ. По старому обычаю они посидели перед прощальной дорогой. Потом разом встали. Каждый имел свою работу: Палёха должен был войти в свой разрушенный, еще дымящийся город, чтобы снова отстраивать его, а Сидорчук уходил на запад. Пути их должны были сойтись в грядущий день победы.
— Обещай, Прокопий, — сказал Палёха, притягивая к себе подполковника, — обещай, что после войны ты приедешь к нам в город. Мы сходим С тобою в лес, подымемся на башню Святослава... Голос его дрогнул от волнения, когда он проговорил:
— И ты будешь у нас начальником гарнизона... Понимаешь, начальником гарнизона самого лучшего города!..
Сидорчук обещал приехать со своими десантниками.
* * * * * * * *
Теперь в другом лесу, в занесенной сугробами землянке Сидорчук собирает своих офицеров. На стенах, покрытых плащ-палатками, адъютант Низких развешивает большие, выполненные в несколько красок схемы. На карте отчетливой красной линией вырисовывается весь боевой путь десанта.
— Товарищи офицеры, — говорит подполковник, взяв в руки указку, — разберем нашу последнюю операцию. Он детально разбирает каждый бой, проведенный десантниками. Не стесняясь, говорит об ошибках, выделяет особенно успешные действия. Землянка освещается аккумуляторной лампочкой. Офицеры сидят, тесно прижавшись друг к другу. Совсем так же, как они сидели недавно в воздушных кораблях, ожидая сигналов: «приготовиться» и «пошел».
Б. ГАЛИН.
Н. ДЕНИСОВ.
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ.
